Натюр Морт (сборник)

— Ваша светлость, — монотонно вымолвил Иов, — вы назначили мне аудиенцию.

Суверен развернулся в вертящемся кресле и, напустив на себя суровый вид, воззрился на вошедшего.

— Меня зовут Иовом, — продолжил тот, — меня лишили всего — дома, слуг, родных.

— И что же? — осведомился правитель, изгибая бровь.

Иов запнулся и встретился с Омфалусом взглядом. Глаза у правителя были жгучими, чёрными, с неразличимыми зрачками. Иов не знал, что ответить, и бессмысленно топтался на месте. Скользнула в сторону портьера, открывая потайной ход; возникший на пороге лейб-медик с поклоном вручил Суверену среднего формата книжку. Тот кивнул и жестом удалил лекаря из комнаты, а книжку отложил в сторону. Иов успел прочесть заглавие: "Техника неоргастических экстазов".

— Так чего же ты хочешь от меня? — настойчиво повторил Суверен. В его голосе прозвучало сострадание с примесью эйфории.

— Разъяснений, — пробормотал Иов, чувствуя, что говорит что-то не то, и вообще всё это уже некогда происходило — давным-давно, и кончилось ничем.

Правитель удовлетворённо наклонил обритую наголо голову.

— Вот, к примеру, Левиафан, — начал он, и Иов тут же угадал дальнейший сценарий.

— Не надо мне! — закричал он, посылая к чёрту правила и церемонии. — Что мне до твоих Левиафанов! Открой мне причину — о большем не прошу. Я не взлетел? В этом дело, правда? Но я старался!

— Когда выдавливаешь из себя раба, постарайся не забрызгать окружающих, — сказал ему Омфалус наставительно. — И не забудь сделать перевязку.

— Хорошо, — сказал Иов автоматически.

— Ты, в общем-то, молодец, — сообщил Суверен одобрительно. — Держишь дозу. И потому заслуживаешь награды: ты получишь вдвое против прежнего и проживёшь долгую, безмятежную жизнь. Ступай домой, блюди себя в чистоте, как соблюдал всегда, и да умножится в тебе субстанция.

— Но… — начал Иов, но Омфалус, сверкнув очами, защёлкал пальцами. В комнату вбежали стольники, спальники, латники и стражники. Иова подхватили на руки и быстро вынесли на свежий воздух, в парк.

Он не запомнил, как очутился за пределами резиденции Суверена. Запахнув разодранный, лишённый пуговиц и пряжек кафтан, Иов поплёлся к своему разрушенному дому — полной чаше, которую выпили до дна. На подходе к руинам он замер: ворота оказались распахнутыми настежь, вовсю урчали бульдозеры, а башенный кран, словно вызванный волшебством, переносил по воздуху железобетонные блоки. Целая армия мастеров суетилась на развалинах; рабочими командовал шустрый малый в военно-полевом камзоле и бархатной шапке, залихватски сбитой набекрень. При виде Иова он подтянулся, выхватил из-за пазухи свиток и стал знакомить домовладельца со сметой.

— Фонтанов и водоёмов — по четыре штуки в каждом дворике, — докладывал прораб. — Было ведь по две, верно? Теперь, пока не забыл, — о жёнах: их было девять, стало быть — нужно восемнадцать, так? — Он с уважением смерил Иова взглядом. — Завидую, сударь, вашему здоровью, — сказал он почтительно.

Иов схватил прораба за грудки и, брызгая слюной, заревел:

— А Крам?! Где здесь Крам, я тебя спрашиваю?

Тот в испуге начал тыкать пальцем в параграфы и таблицы.

— Успокойтесь, почтеннейший! Вот же я показываю смету… Вы, наверно, про это: Грум номер один и Грум номер два.

— Какой, к дьяволу, Грум? — отшатнулся Иов. — Крам! Мне нужен Крам!

Прораб уткнулся в свиток, провёл по строчкам пальцем.

— Крама в смете нет, — ответил он с сожалением.

декабрь 1998

Зеркальный щит

Постепенно, шаг за шагом, подошли к главному. Выслушав предложение аналитика, Богданов облегчённо вздохнул. Вздохнул и аналитик: он боялся, что клиент заартачится и им придётся вернуться к исходной точке.

— Я уж сам догадался о ваших планах, — признался Богданов. — Согласен на всё.

Он не кривил душой: наконец-то займётся делом. Практика долго откладывалась, аналитик тщательно готовил Богданова к решительным действиям. Визиты обходились дорого, время шло, страхи не отступали, и клиент начинал нервничать.

— Я возьму с вас расписку, — предупредил целитель.

— Ради Бога, — с готовностью кивнул Богданов.

Аналитик достал из ящика письменного стола сомнительного вида бланк с плохо пропечатанными буквами. Текст гласил, что пациент поставлен в известность о реальной (смертельной) опасности сеанса. Аналитик нацарапал фамилию, имя, отчество, поставил дату, подтолкнул бумажку к Богданову, сидевшему напротив. Тот размашисто подписался и отпасовал документ назад.

Аналитик встал, заложил руки за спину и прошёлся по комнате. На его росомашьем лице застыло целеустремлённое выражение; очки сверкали, отбивая подачу доброго весеннего солнца. Комната — обычно полутёмная, с зашторенными окнами — выглядела непривычно светлой, словно в ней, как и в душе окрылённого Богданова, пролегал с недавних пор рубеж между светом и тьмой. Вдохновлённый обстановкой, Богданов без оглядки прощался с былым в надежде, что свет отныне сделается его постоянным спутником.

— Ну что ж, — услышал он из-за спины. — Я должен вам кое о чём напомнить.

Хозяин комнаты вновь очутился за столом, причем перелетел туда стремительно, упёрся в крышку руками и уставился в глаза вздрогнувшего было Богданова. Очки всё отсвечивали, аналитик сорвал их с насиженного места и едва не швырнул перед собой, но в последнее мгновение задержался и бережно положил. Клиент посуровел лицом, понимая, что сейчас получит последние инструкции.

— Я высоко ценю ваше усердие, — сказал аналитик, тараща глаза. — Такую гору литературы осилит далеко не каждый. Но специальные тексты, несмотря на свою увлекательность, для неподготовленного читателя всё-таки слишком сложны. И я боюсь, что вы могли сделать из прочитанного неправильные выводы. Мне, конечно, очень жаль, что я чисто по времени не имею возможности ознакомиться с вашими впечатлениями — жаль потому, что степень моего неведения касательно ваших взглядов прямо пропорциональна риску при сеансе. Ответьте мне на один-единственный вопрос: что из прочитанного видится вам самым главным, самым важным? Только коротко.

Богданов почесал за ухом.

— Так сразу и не скажешь, — протянул он с сожалением и поднял на учителя взгляд в надежде, что тот пойдёт на попятный. Но аналитик ждал.

— Наверно, — решил наконец Богданов, — самое важное — это то, что я выйду как бы за пределы себя самого и стану тем, кем был в прошлой жизни. И там-то уж выясню, чего я боюсь на самом деле.

— Слава Богу, вы это сказали! — всплеснул руками куратор. — Запомните раз и навсегда: никакой прошлой жизни у вас не было! Вот что самое важное! Вы увидите образы — да, очень художественные, красочные образы, но не больше. Эти образы — материал, которым пользуется сознание за неимением ничего другого. Наряжаться в эти образы будут элементарные физические и химические процессы, до которых вы дойдёте в своем погружении и которые, естественно, никак иначе и не могут быть восприняты человеческим сознанием. Волшебные картины суть просто оболочки для невыразимых базовых реакций! Сначала вы пройдёте сквозь собственное детство, потом вторично переживёте внутриутробные впечатления, а дальше ваше самопостижение упрётся в стенку из этих простейших молекулярных взаимодействий — в них вся соль. Эти-то общие принципы и есть основа для мифов, религий и всего остального. То, что человек не понимает умом, но постоянно ощущает бессознательно, он помещает вовне, наделяет всевозможными качествами, свойствами — как правило, в их число входит всемогущество, склонность судить и карать, а также миловать и оказывать покровительство…вы понимаете мою мысль?

— Ну разумеется, — кивнул согласно Богданов. — Если я вижу дракона, то это не дракон, а некий общий биологический принцип драконности, принявший в моем сознании форму дракона. Правильно?

— В целом — да, — сказал аналитик не очень уверенно. — Я, со своей стороны, обещаю быть поблизости. И если что…