Замок на песке

Картина находилась в дальнем углу комнаты. Мольберт был повернут в сторону зрителей. Все прошли вперед, только Рейн и Демойт остались рядом с мисс Хандфорт.

Мор только взглянул на картину, и все прочие мысли тут же вылетели у него из головы. С самого начала он очень мало думал о картине, а в последние дни и вовсе забыл о ней, хотя смутно сознавал, что работа идет. И теперь присутствие портрета стало для него потрясением, почти физическим. Шедевр ли это, Мор не знал, но картина показалась ему очень впечатляющей. Это, несомненно, была сильная работа. Мор пристально рассматривал ее. Создавалось впечатление, что полотно уже завершено. Спешно пододвинув стул, он сел возле картины.

Рейн изобразила Демойта сидящим у окна на фоне одного из его ковров. За окном виднелся краешек сада и башня школы, чуть более высокая, чем в реальности. На столе перед ним лежали какие-то бумаги, прижатые пресс-папье, и книга, которую старик держал характерным жестом, уловленным зорким глазом художницы. Демойт имел привычку во время чтения прикасаться пальцами к страницам так, будто именно через пальцы к нему переходило содержание книги. Вторая рука, сжатая в кулак, лежала на столе, и над ней возвышался поручень кресла. Взгляд его был устремлен вперед, в пространство комнаты. Это была поза человека, который лишь на минуту оторвался от чтения, чтобы углубиться в собственные мысли, навеянные книгой. На чрезвычайно ярком и нарядном фоне голова Демойта выделялась необычайно сильно. Лицо было спокойно; в изогнутой линии губ чувствовалась скорее легкая задумчивость, нежели сарказм, безусловно более свойственный Демойту. Должно быть, таким он становится, когда никого рядом нет, думал Мор. Если бы не портрет, я бы никогда этого не узнал. Черты лица были прорисованы детально — бесчисленные морщины, голубые стариковские слезящиеся глаза, волоски в ушах и ноздрях. Мор понял, что он впервые по-настоящему видит Демойта, и с этой мыслью неожиданно явилось сострадание. Это и в самом деле было лицо очень старого человека. Вопреки сочному цвету ковра в целом колорит картины был неярок. Небо бледное ровной меланхолической бледностью, деревья собраны в темную и чуть тревожную массу.

Мор очнулся. Он вспомнил, что не один в комнате. Вокруг все молчали, тоже потрясенные картиной. Пруэтт произнес какие-то слова. Но Мор не расслышал. Он встал. Рейн — выдающаяся художница. Мор был поражен. Не то чтобы он не верил в ее дарование, нет, он просто не задумывался об этом. И вот теперь, позволяя этому открытию раскачиваться в сознании с постоянством возвращающегося маятника, вновь и вновь, он ощутил в сердце до боли глубокую страсть и сожаление.

— Мисс Картер, — заговорил Эвви, — я ждал многого, но результат превзошел все мои ожидания. Благодарю вас.

— Замечательная картина, — подхватил Мор, будто откуда-то издалека слыша свой голос.

— Она уже закончена? — поинтересовался Эвви.

— Разумеется, нет! — подойдя к картине, ответила она. — Тут столько всего надо еще сделать. Она протянула руку и нарушила линию фона, проведя длинный мазок на золотисто коричневом ковре.

Присутствующие вздрогнули. У Мора отлегло от сердца. Еще нет, значит, еще нет.

Демойт выступил вперед. Он сказал:

— Я начинаю чувствовать себя тенью этого творения. При всём при том, у меня еще сохранилась способность наблюдать, и поэтому замечу, что высказали свое впечатление все присутствующие, кроме одного, чье мнение наверняка особенно интересует мисс Картер. — Он посмотрел на Бладуарда.

И вслед за ним остальные тохсе посмотрели на Бладуарда. Мор посмотрел на Рейн. Она явно волновалась. Странно, подумал Мор, неужели мнение Бладуарда для нее столь важно?

Бладуард не торопился. Он пристально изучал картину. Несколько раз он как бы уже решался заговорить, и наконец решился:

— Мисс Картер, это интересная работа, можно сказать, талантливая работа… — Тут он замолчал, но несомненно предчувствовалось продолжение. — Но… — И снова молчание, будто подготавливающее слушателей к чему-то важному. — Ваша картина слишком красива.

— Вы хотите сказать, что на самом деле я — безобразное старое чудовище… и именно так меня следовало изобразить? — вмешался Демойт — Может, вы и правы.

Бладуард принадлежал к числу тех немногих, кто умел не слышать Демойта. Он продолжил:

— Это вопрос голов… головы, мисс Картер. Вы решили изобразить ее как одну из ряда деталей, выписанных действительно умело, не отрицаю. Иначе говоря, зрителю предстоит любоваться именно этим совершенным рядом деталей. Единственным результатом избранного вами пути стало то, что, хотя ваш портретируемый и выглядит старым, но не выглядит смертным. В картинах, наделенных могуществом, свойственным шедеврам, именно голова есть то, что нас впечатляет. Голова должна читаться как совокуп… совокупность объемов. Умение уловить характер — это, несомненно, очень хорошо. Но пока это всего лишь живопись, мисс Картер.

Наступило молчание.

— Вы абсолютно правы, — растерянно закивала Рейн. — Да, да, да, вы правы… Боже мой, не годится, никуда не годится. — Она махнула рукой и отвернулась.

Все, кроме Демойта и Бладуарда, казались смущенными. Бладуард, высказав свое мнение, вернулся к изучению картины.

— Наверняка мистер Бладуард не хотел сказать… — начал Эвви.

— Если вы не хотите явиться к окончанию матча, пора выпить чаю и отправляться, — глянув на часы, произнес Демойт.

Пруэтт и Эвви взяли чашки из рук мисс Хандфорт. Мор отказался от чая. Рейн стояла у стола, держа в руках чашку и мрачно глядя в сторону картины. Мор подошел к ней.

— Может, Бладуард и прав, не знаю, — сказал он, — но это, несомненно, хорошая работа… и если есть слабые места, то вы можете их доработать.

Он наклонился к ней, почувствовав свежесть ее платья, и ему вспомнилось как пахла ткань, когда он обнял ее. Он презирал свою неуклюжесть. Эта рубашка с длинными рукавами. Подмышки пропотели и подбородок в щетине. Он отстранился, понимая, что эта близость может быть ей не приятна.

— Голову надо будет писать снова, — вздохнула она. Поставила чашку на стол и повернулась к Мору. Он осознал, что она снова рядом и от этого блаженное чувство легкости охватило его. Он прошептал:

— Какое счастье, что машина опять на ходу. — Находящиеся в комнате не могли расслышать его слов.

Рейн прикоснулась к чашке. Вероятно, она хотела что-то сказать, но передумала.

— Через минуту мне надо уходить, — заторопился Мор, — и пользуясь этой возможностью, я хочу сказать, мне очень жаль….

— Не против ли вы этим вечером поужинать со мной и мистером Демойтом в «Голове сарацина»? — прервала его Рейн.

Мор был удивлен и тронут. Более чудесного предложения он и представить не мог. Но тут же вспомнил, что обязан отужинать в доме Эвви.

— С радостью, но… мне надо быть у Эверарда.

Ему стало ужасно досадно. Может быть, это последняя возможность увидеться с нею… Он взглянул ей в лицо и поразился страстному, едва ли не безумному выражению ее глаз. Он отвернулся. А что если он ошибся, не разглядел ее чувств? Он схватился за край стола. Слышно было, как Эвви говорит:

— Ну, нам пора, как ни прискорбно… Мор произнес скороговоркой:

— Почему бы вам не заглянуть ко мне вечером на обратном пути с ужина? Предположим, около девяти или чуть позже. — И он назвал адрес.

Глядя куда-то в сторону, Рейн кивнула.

— Да, — выдохнула она.

Эвви прошел мимо, говоря какие-то слова. Гости гуськом вышли за ним, и Рейн повезла их назад к школе. Она оставила их на площадке и уехала, развернув машину так стремительно, что шины заскрежетали по гравию. Эвви и Пруэтт направились к крикетному полю. На территории школы было пусто и тихо. Полый звенящий звук ударов по мячу слышался издалека. Там вновь начали игру. Бладуард пробормотал что-то и пошел в сторону изостудии.

Мор остался в одиночестве. Солнце садилось. Птицы прохаживались вдоль обочины, отбрасывая на траву длинные тени. Мор долго смотрел на них. И понял, что совершил ошибку.