Замок на песке

— Мистер Бладуард, садитесь здесь, — суетился Эвви. — О, мисс Картер, вы присаживайтесь вот тут, а Билл сядет у буфета. Не поможете ли мне поставить тарелки, Билл?

Мистер Эверард искренне верил, что можно обходиться без слуг. В школе, дерзнув пойти против мнения родителей, он ввел новые правила: за завтраком ученики сами накрывают столы и сами за собой убирают, сами заправляют постели, сами чистят обувь, и дважды в неделю делают влажную уборку. Ну а у себя в доме Эвви тем более мог заводить какие угодно порядки, особенно после того, как отказался пользоваться деньгами на представительские расходы, которые Демойту были назначены как часть директорского жалованья. Если не считать каких-либо особо торжественных случаев, прислуги у Эверарда за столом не было. Вот и сегодня кухарка, сочинив ряд подходящих, как она считала, закусок, удалилась незадолго до прихода гостей, и теперь Эвви предстояло все наилучшим образом расставить. У Мора полегчало на душе, когда он увидел, что сегодня закуски холодные. В приемах, устраиваемых Эвви, имелась одна положительная черта — они не тянулись слишком долго; никаких затяжных сидений со стаканчиками хереса, никаких утомительных дегустаций вин и ликеров, нет, все проходило очень живо, и это радовало.

Эвви вытаскивал из буфета тарелки с мясом и салатами, а Мор расставлял их на столе и наливал гостям минеральную воду. Мисс Картер держалась скованно. Бладуард с рассеянным видом покачивал головой туда-сюда, туда-сюда, словно ему только что эту голову установили, и он проверяет, не отпадет ли она ненароком. Трудно было понять, сколько этому человеку лет. Мор предполагал, что ему лет тридцать. Если бы не некоторые странности, его можно было бы назвать далее красивым. Большая голова с темными, прямыми, довольно длинными волосами, которые при ходьбе или в разговоре как бы оживали, широкое лицо, мощная шея, большие глаза, светящиеся, как у вышедшего на ночную охоту зверя, крупный нос. Не очень четко очерченный рот, иногда приоткрытый. Хорошие белые зубы, которые, впрочем, из-за излишне толстых губ трудно было разглядеть. Улыбался он редко. Руки у него тоже были крупные, и он имел привычку жестикулировать ими. У него был какой-то дефект речи, и он маскировал его при помощи повторения одного и того же слова, но это давалось ему с большим напряжением, доходящим до комизма. На лекциях Бладуарда школяров охватывал неудержимый смех, и когда это обнаружилось, то дирекция уменьшила, к огорчению Бладуарда, число его уроков — теперь он читал свою лекцию по искусству для всей школы и только один раз, в конце летнего семестра. Стать образцовым директором школы Эвви мешало еще и то, что он не умел обдумывать разом несколько задач. Вот и сейчас он сначала убедился, что все гости его не обделены едой и питьем, и только после этого решил начать беседу.

— Мисс Картер, так как же продвигается работа над картиной? Наверняка уже близится к завершению?

— Боже правый, да я еще и не начинала, — удивленно ответила мисс Картер. — Сделала несколько карандашных набросков, но поза, одежда, выражение — все это только предстоит решить. Пока еще тут для меня полная неясность. — От волнения в ней ярче проступила ее чужеземность.

— А как вы считаете, сэр, — плутовски начал Мор, — каково самое характерное выражение у мистера Демойта? — Ему захотелось, чтобы Эвви хоть раз позлословил.

Эверард задумался и наконец ответил:

— На мой взгляд, это выражение сдобренной оттенком коварства задумчивости.

Неплохо, подумал Мор. Метко и беспощадно. Его оценка Эвви поднялась на один пункт. Он посмотрел на Бладуарда. Тот продолжал есть с безучастным видом, как посетитель ресторана, случайно оказавшийся за столиком с тремя незнакомцами. Мор завидовал умению Бладуарда пренебрегать условностями. Демойт говорил, что в Бладуарде несомненно есть нечто впечатлящее, и Мор с этим соглашался. В нем есть какая-то будоражащая подлинность. По сравнению с ним Эвви кажется неубедительной, бледной копией человека. И мисс Картер несомненно живая. А я какой? — с неведомым доселе пристрастием спросил себя Мор.

Видно было, как трогательно старается Эверард, чтобы беседа не прерывалась. От этих усилий он наморщил лоб, озабоченно поглядывая на мисс Картер, спросил:

— Вы ведь долгое время прожили в другой стране, наверное, вам одиноко в Англии?

— Да, большую часть жизни я провела во Франции. Мое детство прошло на юге Франции.

— О, побережье Средиземного моря! — воскликнул Эвви, — «великая цель путешествия», как писал доктор Джонсон. Вы счастливица, мисс Картер.

— Не знаю, — поглядев на него, серьезно произнесла девушка. — Не сказала бы, что юг Франции так уж хорош для детей. Там жара и сушь. Детство осталось в моей памяти одной нескончаемой мучительной засухой.

— Но вы ведь жили у моря, не так ли?

— Верно, но это безрадостное море. Море без приливов и отливов. Помню, в детстве в английских книжках я видела картинки, на них девочки и мальчики лепят из песка замки на берегу… и я тоже пробовала строить. Но на средиземноморских пляжах это не получается. Песок грязный и очень сухой. Волны не омывают его, не делают плотным. Когда я пробовала строить, песок просто струился у меня между пальцами. Слишком сухой, невозможно было слепить. И даже если я поливала его водой, он тут же высыхал.

Эти слова привлекли внимание Бладуарда. Он оставил еду и окинул взглядом мисс Картер. Всем показалось, что он сейчас заговорит. Но он снова занялся едой. Мор тоже смотрел на девушку. Ее несомненно что-то смутило, то ли собственная пространная речь, то ли неожиданное внимание Бладуарда. Вслед за ней Мор тоже почувствовал смущение, к которому примешивалась досада.

А тем временем Эверард придумал новый вопрос:

— По всей видимости, вы единственный ребенок в семье?

— К несчастью, да.

— И всегда жили вместе с отцом? Наверняка вокруг вас было шумное общество?

— Напротив, отец вел скорее отшельническую жизнь. Мать умерла, когда я была еще ребенком. Я никогда не покидала отца, вплоть до начала этого года, то есть до его смерти.

Наступило молчание. Ковыряя вилкой остатки еды, Эвви пытался сообразить, какой бы еще задать вопрос. Мор украдкой взглянул на мисс Картер и окаменел. Глаза у девушки были закрыты и по щекам текли слезы.

У Мора сжалось сердце. «Тупица! — почему-то выругал он себя. — Знал, что у нее умер отец, но ни разу не подумал, что она горюет». Он начал лихорадочно искать какие-то слова.

Бладуард отложил нож и вилку.

— Мисс Картер, — произнес он, — я горячий поклонник… поклонник творчества вашего отца.

Мор тут же почувствовал симпатию к Бладуарду. Мисс Картер поспешно утерла слезы, так что Эвви не успел их заметить.

— Мне очень приятно это слышать. — В голосе ее и в самом деле зазвучала радость.

— Именно отец учил вас живописи? — продолжал Бладуард.

— Да, и был совершеннейшим деспотом, словно при рождении вложил мне в руку кисть и с тех пор я ее не выпускала. Мне кажется, всю жизнь так и было — я рисую, а отец стоит рядом.

Воспользовавшись тем, что роль собеседника взял на себя другой, Эвви поднялся из-за стола, чтобы переменить блюда. Мор пришел ему на помощь. Следующим номером программы были компот и мороженое. Кстати, уже подтаявшее.

— На самом деле детей не надо учи… учить живописи, — сказал Бладуард. — Они уже знают, как и что изображать. Это единственное умение, которое дается всем людям от природы.

— А что вы скажете о музыке? — спросил Мор. Ему хотелось вмешаться в разговор, но он не успел, девушка уже отвечала на слова Бладуарда.

— Я с вами согласна. В этом смысле отец меня тоже ничему не обучал, пока я не достигла нужного возраста.

Но когда начал учить, то подходил к делу со всей строгостью. Одну и ту же работу заставлял, помню, переделывать помногу раз.

— Но позднее они забывают, — изрек Бладуард. У него была привычка — ведя с кем-либо разговор, отвечать иногда не на вопрос собеседника, а на свой, внутренний, но ответ произносить вслух. Того, кто еще мало был с ним знаком, это могло сбить с толку. — Они теряю… теряют дар изображать примерно в то же самое время, когда теряют целомудрие. И после этого им приходится учиться заново. Что это доказывает? Изобразительное искусство — наиболее глубинная форма восприятия. Мы воплощенные… воплощенные существа, наш способ познания — это чувственный способ, причем, зрение доминирует над прочими чувствами. У людей еще не развилась речь, а они уже умели изображать. — И этим тоже славился Бладуард: среди собравшихся он мог долго сидеть, не проронив ни слова, но уж если начинал говорить, то не иначе как произносить пространнейшие монологи.