Протер

Платье не появилось, но появился кожаный костюм, в котором она ночами напролет гоняла с ним на стареньком «Харлее». В общем, из огня да в полымя. Но она продолжала мечтать о принце. Ночи страсти были, но были они какими-то болезненными и мучительными и не приносили ее романтической душе глубинного удовлетворения. Почтальон принял это с виду спокойно, поплакал, сказал, что хорошо понимает ее, и они расстались. Встречались, как друзья. Вот и сейчас кто-то попросил с ним встречи. Врач специально прощупывал ситуацию, как отреагирует больной на появление бывшей жены. Больше к г. Фильману некому было приходить. Он заулыбался, сказал, что не надо загадок, это наверняка его Луиза. Она вошла. От нее пахло бензином, кожей и свободой, в руках, как всегда, был дурацкий букетик и пакет со снедью, извечное сопровождение посетителей больниц. Артур был при ней (так звали ее нового избранника). Он немного жался в сторонку, его как-то напрягала и озадачивала больничная атмосфера, хотя, по его же собственным словам, он не боялся ни черта, ни дьявола. Побаивался он только толстого Билла, своего приятеля по бильярду, так как тот легко его обставлял и в бильярде, и в пиве, и в гонках на старых «Харлеях».

А еще он боялся печальных настроений своей жены. Он чувствовал, что в эти моменты она уходит от него. И может наступить момент, когда она на самом деле покинет и его. Но в своем опасении он не признался бы даже на страшном суде самому Богу! Отношения между соперниками были приличными. Они могли разговаривать о политике, футболе, пиве и налогах, правда, все это почтальона почти не интересовало.

– Ты как, дорогой?! – спросила она его участливо. Но ответа не дождалась: по всему было видно, что он чувствует себя хорошо. – Ну, ты и дал оторваться, оттянулся по полной. Последнее время она все чаще легко и непринужденно использовала жаргон. – Ну, ты и кайфанул! С чего это ты себе вены решил почикать?

– Да вот почикалось, знаешь, стало как-то грустно жить, да и незачем.

– Ах! Неужели? – удивилась она. – Мне кажется, ты в этом состоянии и на свет народился.

– Вот видишь, парадокс судьбы, и родился в этом состоянии, и умер. А теперь я ожил и знаешь, я видел ангелов. Они такие красивые… Она оборвала.

– Ты, случайно, героинчиком не стал задвигать?

– Да нет, правда!

Знаешь, один так меня там напугал. Он был весь черный, с огненными глазами, из-под блестящих перьев у него проскакивалти искры. И он говорил так громогласно и ругал меня за самоубийство. Наверное, он собирался утащить меня прямо в ад. Но знаешь, там были и хорошие ангелы, и они меня спасли!

– Ладно, хорош о глюках, – миролюбиво предложила она. – Давай лучше поговорим о чем– нибудь другом. Но вот как раз о другом говорить-то им было и нечего.

– Ну, ты давай, брат, выздоравливай, – грубым голосом, чуть теряясь, сказал Артур и так, чтобы никто не увидел, смахнул с глаза набежавшую слезинку. Почтальон заметил и спросил: – Я так плохо выгляжу?

– Нет, отменно… – начал Артур. Но его прервала она: – Нет, постой, что-то в тебе изменилось… Знаешь, дорогой, ты стал другим, мужественнее, что ли. И вправду говорят, страдания делают мужественнее.

– Может и мне попробовать в петлю? – сострил Артур.

– Нет, дорогой, – сказала она спокойно. – Тебе петля не поможет. Мужественнее уже некуда! И они попрощались, пообещав забежать как-нибудь еще. Он углубился в свои мысли. Ангелы впоминались ему все в больших подробностях. Прошло несколько недель, он шел к выздоровлению. Его перевели в общую палату, где, кроме него, размещались еще трое пациентов в состоянии средней тяжести, и поставили на психиатрический учет. Несколько раз он ходил к психиатру, в кабинете у которого стоял портрет доктора Фейденберга, светила и лауреата.

Доктор с гордостью рассказал, что он ученик профессора и, может, даже любимый. Г. Фильману лицо профессора показалось знакомым, и он несколько минут внимательно изучал портрет. Врач заметил этот пристальный взгляд и спросил, не интересуется ли он, господин Фильман, психологией.

– Нет-нет! – засмущался почтальон. – Только в пределах человека, совершившего суицидную попытку. – Так вас тоже интересуют причины этого заболевания?

– Сейчас уже нет. Вернее, мне кажется сейчас, что все, что произошло со мной, было вовсе не со мной. – Итак, дорогой пациент, имеет место раздвоение личности. Хорошо! – И доктор с удовольствием потер руки. – Не далее как вчера, при обходе, вы утверждали, что что-то вас подвигло к самоубийству, и это была не ваша воля, а как бы чужая, внушенная вам со стороны.

– Да, это так, доктор.

– Хорошо! – повторил врач снова и так же радостно. Создавалось впечатление, что он составляет досье и ищет компромат. – Вы также рассказывали, что в то время, как ваше бездыханное тело лежало в ванной со вскрытыми венами, вы получили так называемый внетелесный опыт, то есть отделились от тела, куда-то там слетали, где-то застряли, а потом вас спасли ангелы. Так? Прекрасно! – константировал врач.

– Должен обрадовать вас, голубчик, что у вас тяжелейшее расстройство психики! А кстати, вы оккультную литературу, часом, не читали?

– Это что?

– Значит, не читали, – разочарованно произнес доктор. – Хотя нам и этого достаточно, чтобы поставить вам три диагноза. А и одного из них достаточно, чтобы поместить вас в закрытую клинику на длительное принудительное лечение.

– Но я полностью нормален!

– Вот так вот именно и заявляют полностью ненормальные пациенты. Господин Фильман снова долгим и проницательным взглядом, не свойственным психиатрическим больным, посмотрел на портрет доктора Фейденберга. – Может, вы лечились у него или читали в газете о его похоронах? Он недавно погиб под обломками башни в этой ужасной национальной катастрофе.

– Нет, не лечился и не читал.

- А жаль, что не лечились, он бы вас мгновенно поставил на ноги. Самоубийцы были егопрофилем. И он сам был категорически против такого мерзопакостного поступка.

«Не торопитесь, доктор, других судить», – подумалось почтальону, но вслух он этого, конечно, не сказал.

– Я тороплюсь на обход, так что мы с вами расстаемся. Я вам выписываю уколы, успокоительные таблетки, чтобы вы лучше спали и не помышляли ни о самоубийствах, ни об ангелах с архангелами.

После двенадцати часов ночи, когда вся больница заснула в тревожно-горячечном таблеточном сне, по коридору, ведущему в общую палату для больных средней тяжести, туда, где находился почтальон, прошли трое. Если бы их только могли видеть люди, они сошли бы с ума. Впереди шествовала госпожа Останцони, рыжая красавица с зелеными глазами, одетая в этот раз в римскую бело-розовую тунику. В костюме Мефистофеля прошествовал бывший светило, а за ним, в пестром наряде шаманов Сибири, господин Останцони. Когда госпожа Останцони приблизилась к глубоко спящему господину Фильману, она отшатнулась в ужасе. А ее трудно было чем-либо напугать.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил доктор.

– Он находится снова в состоянии, близком к коме.

– Да, я вижу в его крови, печени, мозгу и легких большое количество транзобарбетала, – подтвердил доктор.

Духи могли не только совершать полеты, трансформацию тел, но и видеть суть предметов.

– Кто это мог сделать? – спросил господин Останцони. Он был в свое время, как мы уже знаем, постоянным клиентом психиатрических клиник и знал, что это может значить для больного. Он принюхался, причем его золотистые волосы на руках ощетинились.

– Чую! – произнес он злобным голосом.

– Не забывай, дорогой, что ты светлый ангел!

– Не забуду, мой ангел! – прошептал Останцони, но в голосе у него не было ничего ангельского.

– Доктор Крыпский – это имя вам что-нибудь говорит? – обратился он к черному ангелу.

– Более чем! – ответил доктор. – Был у меня такой студент, тупица и лодырь. Навещу-ка я его! – произнес доктор зловещим голосом.

– Стоять! – приказала госпожа Останцони. – А то вы его убьете. Вам это хоть и разрешено, но все-таки незачем омрачать душу лишним. Пройдусь-ка я, поразомнусь чуть-чуть. Доктор Крыпский сидел в полудреме после тяжелого рабочего дня. Он постарался сегодня на славу: поставил пять неправильных диагнозов и прописал десять неправильных медикаментов. Особенно он был доволен постановкой диагноза у этого сумашедшего, господина Фильмана.