Страница 39 из 100
На вершине перевала — деревянная арка с надписью:
«ВЫСОТА НАД УРОВНЕМ МОРЯ — 1857 МЕТРОВ»
По сторонам — сырые лужайки. Мягкие травы — по колено лошади. Обильно расцвело ярко-красное татарское мыло. Учуру показалось, что тут от боевых времен остались сгустки крови. Он расседлал коня и пустил на лужайку, а сам прилег к столбу.
«Как бы не пришлось опять за ружья взяться, — подумал он. — Крепких мужиков стали обижать. Налоги большие наложили, голоса отобрали».
Он достал топор, натесал щеп от телеграфного столба и развел костер.
«Неужели сегодня не приедут?»
Сходил на ключ за водой, спугнул курана. Зверь сердито рявкнул и убежал на ближнюю сопку. Там долго кричал, словно предостерегал других.
Из-за перевала — звон колокольцев.
«Едут!»
Учур вышел на дорогу, прижал руки к бровям и, как из-под козырька, стал всматриваться в темноту.
«На тройке мчится. Наверно, много серебра везет. Понял из моих писем, что без серебра ничего не сделать».
— Кто там? — крикнули из тележки.
Учур заметил взметнувшийся ствол винтовки.
— Я — Товаров.
Тройка остановилась под деревянной аркой. При свете костра Учур увидел аймачного уполномоченного Госторга, горбуна Селиванова, и тучного человека в рыжей куртке и кожаной фуражке. Бритое мягкое лицо незнакомого начальника походило на спелую дыню. Он неохотно сунул Учуру пухлую руку и вяло пробормотал:
— Я — Северцев. Мы надеялись, что вы встретите нас в Топучем.
— Не успел туда. Коня кормил.
На ближайшей сопке гулко рявкнул куран. Северцев вздрогнул.
— Медведь?!
— Рогатый! — Учур едва не расхохотался. — Козлом зовут!
— Все равно… Седлай коня! Черт вас знает, некие тут звери бродят!
— Торопиться опасно: горы, ущелья, сорвешься — костей не соберешь.
С перевала спускались шагом. Рваные облака закрывали звезды. Смутные тени лиственниц ложились на дорогу. Северцев видел только хвосты лошадей и слышал мощный шум воды — казалось, что река текла под колесами. Слева надвинулась крутая черная гора и прижала дорогу к обрыву. С правой стороны ехал Учур и, наклонившись к тележке, приглушенным голосом говорил:
— Скала — как стена, а под ней река. До воды сажен двадцать будет. Днем посмотришь вниз — голова закружится.
Начальнику казалось, что маленькая лошадка Учура плыла над пропастью.
— На этом месте у меня конь с санями упал в реку, — продолжал рассказывать теленгит. — Осенью дело было. Конь лед проломил и утонул. А я успел за кусты схватиться.
— В горах ночью ездить весьма опасно, — поддержал Селиванов. — Часто случается, что даже местные жители, которые знают каждый камень, срываются в пропасть.
Северцев уцепился потными руками за борт тележки. Ему казалось, что в следующую минуту, на крутом повороте, ноги лошадей не найдут опоры и тройка полетит в пропасть. Он третий раз спросил, нет ли поблизости жилья, где можно было бы переночевать.
Учур успокоил его:
— Близко, близко… Совсем близко. Мы к Сапогу поедем. Я вам писал, что с него будем начинать.
— А вы еще не начинали?
— Без серебра невозможно, — сказал Селиванов.
Тройка спустилась с перевала, когда из-за остроголовой горы Эдиган выкатилась огромная луна.
Учур пробежал по двору и крикнул в двери юрты:
— Приехали! Встречай гостей!
Сапог выбежал, на ходу обматывая себя поверх шубы голубой опояской.
Он сам открыл ворота, поклонился Северцеву и Селиванову:
— Пожалуйте, дорогие гости, пожалуйте!
Учур подскочил к хозяину:
— Это управляющий конторой Госторга.
Северцев долго жал руку Сапогу.
Сапог пригласил гостей в дом, сказав, что он сам поможет вынести багаж. В тележке он нащупал маленькие мешки, в каждом — пуд. Погладил. Было слышно, как под руками шевелились серебряные полтинники. Сапог сам взвалил себе на плечи два мешка.
На лестнице Северцев подождал Учура.
— Как пойдут заготовки маральего рога, если мы не сторгуемся с этим тузом?
— Никак не пойдут, — ответил теленгит. — Все мараловоды скажут: «Тыдыков не продал Госторгу, и мы подождем».
Тяжелые мешки с серебром были сложены в угловой комнате.
Сапог пригласил гостей за стол:
— Маралинки покушайте. Очень полезное мясо.
Сам подсел к четверти с аракой.
— Маралины? Маральего мяса? — переспросил Северцев. — Вы режете маралов, у которых на голове растет серебро?
— Приходится резать. Кормить будет нечем. Говорят, у меня всю землю в долине отберут.
— Как так — отберут?!
— Приедет землемер и отрежет. Аймачные начальники собираются землю отдать тем, у кого скота нет. А чем я буду зимой маралов подкармливать? Где я им сена возьму?
— В горах накосите.
— Горы — камень, там косить нечего. Вы мне навечно охлопочите землю, а я свой маральник сделаю показательным. На всем Алтае такого не сыщете!
Северцев грудью навалился на стол.
— А вы нам рога продадите?
— Рога? Рога надо спрашивать у Калистрата Бочкарева, у него маральник больше моего.
— У тебя, Сапог Тыдыкович, тоже полные амбары маральих пантов, — вмешался горбун Селиванов.
— А ты что, в моих амбарах был? — рассердился Тыдыков и даже не чокнулся с ним.
Выпив стакан араки, Сапог опять повеселел:
— Вы все — умнейшие люди. Вы поймете, что никакой мне пользы от продажи пантов нет. У вас в городах есть банки: положил деньги — и покоен. Даже проценты растут. А у нас банков нет. Вот я и придумал себе свой собственный банк — маральи панты. С пантами я могу во всякое время ехать в Монголию и в Китай — по всему Востоку, везде меня примут и дадут золото.
— Ну, а если мы тебе половину заплатим не бумажками?
— У вас серебра не хватит. Считайте, за два пуда пантов — пуд серебра.
— Дорого просишь, Сапог Тыдыкович.
— Если бы я продавал, так после такого слова и разговаривать бы не стал.
В лампе догорели последние капли керосина. Огонь погас. Хозяин и гости еще долго сидели за столом. В руках у них слегка светились граненые стаканы. На скатерти лежала тень оконной рамы.
Самый обширный маральник в аймаке принадлежал Сапогу: большая гора с густым лесом и мягкими полями альпийского луга, с отвесными скалами и многими распадками, с веселыми речками и родниками была обнесена такой высокой изгородью, что верхнее бревно даже рослый всадник не мог рукой достать. Тесовые ворота были замкнуты полупудовым замком. Возле них стоял небольшой аил, в котором жил старик-мараловод Кучук.
Роса на траве лежала каплями зрелой голубицы. Стройные лиственницы показывались из тумана. В просветах голубело спокойное небо. Стадо светло-саврасых зверей поднялось на гранитный гребень, к высокой зигзагообразной изгороди. Летом звери нарядные: на крутых грудях — черные шали, на месте хвостов — палевые салфетки, крепкие шеи высоко вскинуты, на легких головах — причудливые кусты, покрытые темно-серым пухом; тонкие ноги — словно туго натянутая тетива. Когда рядом с аилом Кучука два костра бросили ввысь столбы дыма, звери гурьбой сбежали вниз и спрятались в густой чаще у речки.
Всадники двинулись развернутым строем. Рядом с хозяином ехал Северцев на косматом коне, которого звали Бурко-маралогон. Когда-то зверь копытом рассек коню верхнюю губу. С тех пор Бурко невзлюбил саврасых рогачей.
— Есть у меня один марал, такой черный, какие бывают только в наших алтайских сказках. Я думаю, Что он священный, — говорил Сапог. — Ох и хитрый зверь! Два года подряд никак не могли загнать в станок. Вон побежал он. Смотрите! Какой черный да красивый!
Бурко закусил удила, прижал уши, вытянул шею и помчался за зверями. Северцев тщетно дергал поводья. Сучья хлестали его по животу, царапали лицо.
— Брось повод! — кричал Сапог. — Теперь коня не остановишь.
По щеке Северцева текла кровь, глаза слезились. Наконец он ослабил повод и уткнул голову в гриву лошади.