Страница 2 из 54
Натянув чулки, она откинулась в кресле и взглянула на меня. При густых темных волосах глаза у нее светлые, серо-голубые. Лицо у Джорджи широкое, скорее грубоватое, чем нежное, но зато из-за бледности оно кажется цвета слоновой кости. У нее большой, немного вздернутый нос, крылья которого она сжимает, тщетно пытаясь превратить его в орлиный, — ей он доставляет огорчение, а мне радость. Сейчас, когда она забыла о своем носе и оставила его в покое, лицо ее приобрело выражение какого-то настороженного зверька. И это к лучшему — иначе оно казалось бы слишком умным. В полумраке курящихся благовоний на ее лицо упали извилистые тени. Некоторое время мы, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Эти спокойные взгляды словно вбирались душой и насыщали ее. Ни с какой другой женщиной я такого не испытывал. Я никогда не смотрел подобным образом на Антонию, равно как и она на меня. Антония не выдержала бы столь долгого, неподвижного взора: горячая, властная и кокетливая, она не стала бы подобным образом раскрывать себя.
— Речная нимфа, — проговорил я наконец.
— Меркантильный принц.
— Ты меня любишь?
— Да, до безумия. А ты меня любишь?
— Да, беспредельно.
— Не беспредельно, — возразила Джорджи. — Надо быть точным. Ты меня очень любишь, но у твоей любви есть пределы.
Мы оба знали, на что она намекает, но существуют темы, которые бесполезно обсуждать, и это мы тоже хорошо знали. О том, чтобы я бросил жену, не могло быть и речи.
— Ты хочешь, чтобы я сунул руку в огонь? — спросил я.
Джорджи по-прежнему не отводила от меня глаз. В такие минуты ум и ясность духа уподобляли ее красоту звонкому чеканному серебру. Но вот быстрым движением она соскользнула вниз и распростерлась передо мной, положив голову к моим ногам. Глядя на нее, я подумал, что не мог бы лежать ни у чьих ног с подобным смирением. Я нагнулся и обнял ее.
Немного погодя, когда мы кончили целоваться и закурили, Джорджи сказала:
— Она знакома с твоим братом?
— Кто знаком с моим братом?
— Гонория Кляйн.
— А, ты все о ней? Да, похоже на то. Они были вместе в каком-то комитете во время выставки мексиканского искусства.
— А когда ты меня познакомишь со своим братом?
— Думаю, никогда.
— Ты говорил, что всегда передавал ему своих девушек, потому что сам он ни с кем не мог познакомиться.
— Возможно, — отозвался я, — но тебя я ему передавать не собираюсь.
Помнится, что-то подобное я брякнул ради красного словца, после чего мой брат Александр стал героем романтических фантазий Джорджи.
— Я хочу с ним встретиться, — заявила она, — только потому, что он твой брат. Я обожаю родственников — ведь у меня их просто нет. Он похож на тебя?
— Да, немного, — сказал я. — Все Линч-Гиббоны похожи друг на друга. Только у него покатые плечи, и он не такой привлекательный. Если тебе хочется, я познакомлю тебя со своей сестрой Роуз-мери.
— Я не желаю знакомиться с твоей сестрой Роузмери, — заупрямилась Джорджи. — Я хочу встретиться с Александром и буду на этом настаивать, так же как и на поездке в Нью-Йорк.
Джорджи страстно мечтала побывать в Нью-Йорке, и я опрометчиво пообещал взять ее в одну из моих деловых поездок. Однако в последнюю минуту во мне то ли проснулась совесть, то ли я осознал, что не выдержу нервного напряжения, связанного с необходимостью лгать, и по-крупному, Антонии, и переменил решение. Джорджи очень расстроилась и надулась как обиженный ребенок. Я пообещал взять ее с собой в поездку в следующий раз.
— Не надо ворчать из-за этого, — сказал я. — На днях мы вместе отправимся в Нью-Йорк. Но только при условии, что я больше не услышу всякой чепухи вроде того, что ты будешь платить за себя сама. Вспомни, как ты не одобряешь незаработанные деньги. По крайней мере, позволь мне разумно распорядиться частью моих нетрудовых доходов.
— Конечно, это нелепость, что ты бизнесмен, — проговорила Джорджи. — Ты слишком умен. Тебе надо было стать деканом факультета.
— Ты полагаешь, что стать деканом — это единственный способ проявить свой ум? Да, у тебя и правда есть шанс сделаться «синим чулком». — Я погладил ее ноги.
— Когда ты учился, то увлекался историей и получил первую премию, — напомнила Джорджи. — Кстати, а что получил Александр?
— Ему досталась вторая премия. Теперь ты поняла, что он не стоит твоего внимания?
— Но все-таки он сообразил не податься в бизнес, — продолжала спорить со мной Джорджи.
Это правда, мой брат — талантливый и довольно известный скульптор. В какой-то степени я разделял мнение Джорджи, что мне следовало стать, к примеру, деканом, и эта тема была для меня болезненной. Мой отец, преуспевающий виноторговец, основал фирму «Линч-Гиббон и Маккейб». После его смерти фирма разделилась, большая часть осталась у семьи Маккейб, а меньшей, связанной с производством кларета по собственной рецептуре, которым интересовался еще мой дед, начал управлять я. Джорджи считала, хотя и никогда не говорила мне об этом прямо, что мое участие в бизнесе как-то связано с Антонией. Она была недалека от истины.
Я не желал продолжать разговор и больше не собирался рассказывать ей о моем дорогом брате. Надеясь переменить тему, я спросил:
— Что ты собираешься делать на Рождество? Я хотел бы мысленно быть с тобой.
Джорджи нахмурилась:
— Присоединюсь к коллегам из училища. Соберется большая компания. А вот мне не хотелось бы о тебе вспоминать, — добавила она. — Как ни странно, в такое время больно сознавать, что я не член твоей семьи.
Мне нечего было ей ответить.
— Мы спокойно отдохнем с Антонией, — сказал я. — Останемся в Лондоне. А Роузмери будет в Ремберсе с Александром.
— Не желаю ничего знать, — буркнула Джорджи. — Не желаю знать, что ты делаешь, когда тебя нет со мной. Лучше не давать пищу воображению. В это время я предпочитаю думать, что тебя вообще не существует.
Честно признаться, я и сам размышлял сейчас о чем-то в этом роде. Я лежал рядом с ней, гладя ее прекрасные, античные ноги, как я их называл, слегка просвечивающие сквозь синие чулки. Я поцеловал их, а потом вновь стал смотреть на нее. Тяжелая коса свисала ей на грудь. Она взмахнула головой и подобрала за уши несколько оставшихся прядей. У нее прекрасная форма головы, да, разумеется, Александру нельзя с ней знакомиться.
— Я чертовски счастлив, — произнес я.
— Ты имеешь в виду, что ты в полной безопасности, — уточнила Джорджи. — Да, ты в безопасности, черт бы тебя побрал.
— «Les Liaisons dangereuses»,[1] — сострил я. — А мы тем не менее лежим, и нам ничто не угрожает.
— Это тебе не угрожает, — заметила Джорджи. — Если Антония узнает, ты отшвырнешь меня, как горячую головешку.
— Ерунда! — возмутился я. Однако в ее словах была доля истины. — Она никогда не узнает, — сказал я, — а если и узнает, то я все устрою. Ты мне очень дорога.
— Вряд ли мы дороги друг другу, — откликнулась Джорджи. — Опять ты смотришь на часы. Ладно, ступай, раз должен. Не выпить ли нам на прощание по рюмочке? Может, открыть бутылку «Nuits de Young»?
— Сколько раз я говорил тебе — нельзя пить кларет, если его не откупорили, по меньшей мере, три часа назад.
— Твой священный трепет неуместен, — парировала Джорджи. — На мой вкус, это самое обычное пойло.
— Ты маленькая дикарка! — сказал я нежно. — Лучше дай мне немного джину с коньяком. А потом я и правда пойду.
Джорджи принесла мне бокал, и мы, обнявшись, сели перед теплым, бормочущим что-то свое огнем. Ее комната напоминала подземелье, заброшенное, потаенное, скрытое ото всех. В эти минуты я чувствовал величайшее спокойствие и мир в душе. Я еще не знал, что мы сидим так в последний раз, что нашему обжитому невинному миру настал конец, что это краткий миг перед погружением в глубины кошмара, о котором и пойдет речь дальше.
Я закатал рукав ее свитера и погладил Джорджи по руке.
— Отличный получился напиток, лапочка.
1
«Опасные связи» (1782) — название широко известного романа Шодерло де Лакло. — Здесь и далее прим. перев.