Страница 19 из 54
Случилось что-то странное, сразу догадался я. Никто из них не поздоровался со мной. Они просто смотрели, не улыбаясь. Но в доме все же сохранялась атмосфера вежливого участия. Я закрыл дверь. На мгновение у меня мелькнула дикая мысль, уж не собираются ли они известить меня, что передумали и готовы отказаться от женитьбы. Я взял кресло, стоявшее у стены рядом с дверью, поставил его в центре ковра и сел, в свою очередь окинув их взглядом.
— Ну как, друзья мои… — начал я. Антония покачала головой и слегка отвернулась.
Я ощутил тревогу.
— Сказать ему? — спросил Палмер.
— Да, конечно, — откликнулась Антония, не глядя на меня.
Палмер кольнул меня холодным взором.
— Мартин, мы узнали о Джорджи Хандз. Этот удар настолько застиг меня врасплох, что я внезапно прикрыл лицо рукой. Я тут же опустил ее и поменял позу. Так, чтобы выглядеть не убитым, а только удивленным. Но мне стало нехорошо.
— Вот как, — сказал я. — Откуда же вы о ней узнали?
Палмер посмотрел на Антонию. Она повернулась ко мне спиной. Помолчав, он произнес:
— Мы пока не будем об этом говорить. Это не имеет значения.
Я перевел взгляд на Палмера. Его ясное лицо пыталось одновременно быть ласковым и каменно-твердым. Он сидел очень прямо и смотрел на меня через всю комнату.
— И что же вам известно? — поинтересовался я. Палмер опять поглядел на Антонию. Она бросила через плечо:
— Все, Мартин. Про ребенка и про все остальное. — Голос у нее был чрезвычайно взволнованный.
Мне хотелось бы рассердиться, но чувство вины полностью опустошило меня.
— Ладно, — проговорил я. — Не стоит поднимать из-за этого столько шума.
Антония издала какой-то неопределенный звук. Палмер продолжал смотреть на меня холодным взглядом и чуть заметно покачал головой. Все молчали.
— Думаю, мне сейчас лучше уйти, — сказал я. — Я принес список мебели, чтобы Антония с ним сверилась. — Швырнув лист бумаги на пол, я двинулся к выходу.
— Погоди, Мартин, — остановил меня Палмер голосом, которому я не смог противиться. Очевидно, он решил, что Антония заговорит первой, и помолчал минуту, а затем произнес: — Боюсь, мы не сможем оставить это без внимания. Ну сам подумай, Мартин, конечно, не сможем. Нам надо все обсудить. Мы должны быть честными. Нельзя притворяться, будто ничего не произошло. Антония вправе выслушать твои объяснения.
— К черту право Антонии, — вспылил я. — Антония лишилась своих прав.
— Мартин, — вступила в разговор Антония, по-прежнему не поворачиваясь ко мне, — не будь таким грубым и несправедливым.
— Прости мне эти слова, — извинился я. — Я еще не оправился от шока.
— Антония тоже пережила ужасный шок, — заметил Палмер. — Ты должен быть тактичным, Мартин. Мы не хотим вмешиваться в твою жизнь или осуждать тебя. Но следует это обсудить. Понимаешь?
— Понимаю, — отозвался я. — В таком случае, наверное, тебе лучше оставить меня вдвоем с Антонией.
— Полагаю, она предпочтет, чтобы я был здесь, — возразил Палмер. — Верно, дорогая?
— Да, — согласилась Антония. Она прижала к губам свой носовой платок, поднялась и пересела на диван рядом с Палмером. По-прежнему избегая глядеть на меня, она промокнула платком глаза. Палмер опустил ей руку на плечо.
— Послушайте… — начал я. — О чем нам говорить? Вы располагаете фактами, и я их не отрицаю. Зачем устраивать этот трибунал?
— Ты нас неправильно понял, Мартин, — сказал Палмер. — Речь идет не о трибунале. Кто мы такие, чтобы судить тебя? Напротив, мы желали бы тебе помочь. Но ты должен уяснить себе две вещи: во-первых, мы тебя очень любим, а во-вторых, ты обманул нас в исключительно важном вопросе.
— Мартин, я даже не могу передать, как мы расстроены, — сказала Антония. В ее голосе все еще слышались слезы. Потупясь, она крутила в руках влажный носовой платок.
— Я виноват, моя дорогая, — откликнулся я.
— О, так ты это признаешь? — продолжал Палмер. — Мы думали, что хорошо знаем тебя, Мартин. И очень удивились. Не стану утверждать, что разочарованы, скорее, нам просто больно. Придется все начинать сначала. Мы утратили точку опоры. Нам нужно понять, что с тобой происходит, понять, кто ты такой. Мы не собираемся тебя обвинять, просто постараемся тебе помочь.
— Я не желаю вашей помощи, — возразил я, — а что касается обвинений, то предоставь это мне самому. Я готов поговорить с Антонией, но не с вами обоими.
— Боюсь, что тебе придется говорить с нами обоими, — сказал Палмер. — Удар нанесен и ей, и мне, и мы оба заинтересованные лица. Ты должен поговорить с нами ради нас, так же как ради самого себя, и быть откровенным.
— Как ты мог лгать, Мартин? — спросила Антония и наконец взглянула на меня. Она вытерла слезы и овладела собой. — Я была так поражена! — проговорила она. — Я знаю, что тоже иногда лгала, но считала, что ты очень правдив. И думала, что ты меня по-настоящему любил. — Она всхлипнула, произнеся последние слова, и опять приложила платок к лицу.
— Я тебя очень любил, — сказал я. — И по-прежнему очень люблю. — Больше я не мог этого вынести. — Но я люблю и Джорджи.
— Ты ее любишь… — протянул Палмер.
— Люблю, — повторил я.
— Честно признаться, — сказала Антония, — не понимаю, не в силах даже вообразить, как ты на это способен. — Разумное негодование уберегло ее от слез.
— Ну конечно же, человек может любить двоих, — отозвался я. — Уж вам ли этого не знать.
— Ладно, — проговорила она. — Ладно. И ты меня обманывал. Я не в состоянии это понять, но могу себе представить. Но когда Палмер и я рассказали тебе о нас, как же ты мог после этого быть таким нечестным… Для меня непостижимо, как ты можешь сидеть здесь с добродетельным видом и обвинять нас во всех грехах! Не похоже на тебя, Мартин.
— Да, действительно не похоже на тебя, — подтвердил Палмер. — Но должно быть, в тебе это есть. Даже психоаналитиков иной раз подстерегают сюрпризы. Мы поступили с тобой очень честно и прямо. Нам просто не пришло в голову обманывать тебя. Как говорит Антония, ты, по крайней мере сейчас, мог быть искренним. Однако это все унизительно. Мы должны разобраться и снова тебя понять. Мы здесь, чтобы понять тебя.
— Я не могу объяснить, — ответил я. — Хотя объяснение существует. Да это и не имеет значения.
Я смутился и почувствовал себя виноватым. Как растолковать им причины, по которым я держал в тайне отношения с Джорджи? Они не смогли бы этого понять. Вдобавок я страстно желал остаться непонятым.
— Нет, это имеет значение, Мартин, — возразил Палмер. — Это очень много значит. И мы никуда не торопимся. Мы можем говорить об этом хоть целый день, если понадобится.
— Ну а я не могу, — парировал я. — Что вы хотели бы знать? Джорджи двадцать шесть лет. Она преподает в Лондонском экономическом училище. Мы любовники почти два года. Она забеременела от меня и сделала аборт. Вот и все.
— О Мартин! — вскинулась Антония. Теперь она полностью владела собой. — Не пытайся быть циником и прикидываться, будто тебе все равно. Я не ощутила в твоих словах никакой правды. Мы знаем, что ты любишь эту девушку, и хотим тебе помочь. Мы знаем, что ты не завел бы любовницу просто так, если бы не любил ее. Признаюсь, я испытала шок, когда услышала об этом. Но я смогу его преодолеть и сумею быть великодушной. Конечно, я ревную. Да иначе и быть не могло. Я только что говорила об этом Андерсону. Но вполне искренне желаю тебе добра. Только ты должен сейчас вести себя с нами более просто и правдиво. Ну пожалуйста…
— Антония была предельно честной по отношению ко мне и к самой себе, — заявил Палмер. — Ты знаешь, как она тебя любит. Это, разумеется, ее потрясло. Я говорю не только о твоем обмане, но и о самом существовании этой девушки. Естественно и закономерно, что это открытие вновь пробудило в Антонии любовь к тебе и она ревнует. Для всех нас подобная ситуация весьма болезненна. Но Антония прекрасно, разумно держится, и ты не должен опасаться, будто мы обижены. На самом деле мы желали бы тебя благословить. Теперь ты видишь, как ты заблуждался и был к нам несправедлив!