Страница 39 из 92
Вина подсудимого подтверждается показаниями свидетелей Поповой М. В., Степановой Н. Б. и Тамановой Р. Г.
Далее следует пересказ известных нам событий, которые мы опускаем.
...Материалы следствия, в частности показания свидетелей Котлярова В. С. и Прохоровой А. И., — говорится дальше в приговоре, — подтверждают, что Адаров действовал по хорошо разработанному и заранее продуманному плану. Считая, что он убил Д. и тем самым избавился от единственного свидетеля своего преступления, Адаров тут же на метро доехал до своего общежития (Ново-Измайловский проспект, дом 16, корп. 9), влез в окно уборной первого этажа, поднялся по черной лестнице к себе в комнату № 341 и разбил оконное стекло. Приблизительно через час, в присутствии коменданта общежития Прохоровой А. И., был составлен акт о разбитом стекле, в котором Адарову удалось обозначить время его покушения на Д., проставить время пятнадцать часов тридцать минут, хотя на самом деле стекло разбито около шестнадцати часов. Этим самым Адаров пытался создать себе алиби. Адаров, заплатив штраф, рассчитался с общежитием и в тот же день уехал из Ленинграда.
В начале следствия Адаров отрицал попытку убить Д., ибо не знал еще, что Д. остался жив. Когда же Д. смог дать подробные свидетельские показания и была проведена очная ставка Адарова с Д., он вынужден был под давлением улик сознаться в покушении.
Таким образом, суд, исследовав все доказательства в их совокупности, приходит к убеждению, что действия осужденного Адарова по ст. 93-1 и ст. 15-103 УК РСФСР квалифицируются правильно, так как были умышленно направленными на хищение крупной государственной собственности и на лишение жизни Д., в последнем умысле его действия не были доведены до конца по независящим от него причинам.
Обсуждая вопрос о мере наказания в отношении подсудимого, суд учитывает содеянное — тяжесть и опасность совершенных им преступлений, а также личность его (ранее отбывал наказание в местах заключения, но правильных выводов для себя не сделал). Учитывая изложенное выше и руководствуясь ст. 303-817 УК РСФСР, суд
ПРИГОВОРИЛ:
Признать Адарова Григория Петровича виновным по ст. 93-1 и по ст. 15-103 УК РСФСР и определить ему по совокупности наказание в виде тринадцати лет лишения свободы с отбыванием в исправительно-трудовой колонии строгого режима. Меру пресечения Адарову оставить прежнюю — содержание под стражей. Приговор может быть обжалован и опротестован в Архангельском областном суде в течение 7 суток со дня провозглашения, а для Адарова в тот же срок со дня вручения копии приговора.
Уголовное дело гр. Д., обвиняемого в попытке недонесения о совершении тяжкого преступления, за отсутствием состава преступления прекратить и передать его в товарищеский суд по месту работы.
Народный судья Секретарь
Народные заседатели Подписи
В основу этой повести положены действительные события. 14 июля 1969 года из историко-художественного музея города Сольвычегодска была похищена пелена «Богоматерь Владимирская», изготовленная в мастерских Строгановых в первой половине XVII века. Долгое время о ней ничего не было известно, пока автор случайно не обнаружил ее в Коряжме в одной частной коллекции.
Конечно, последовавшие за этим события несколько изменены, как заменены и имена действующих лиц.
Сидит и смотрит в огонь
...Когда человек уезжает в далекие края...
...Есть грубую и простую пищу вместо изысканных блюд, носить мягкие, бесформенные мокасины вместо кожаной обуви, спать на снегу, а не на пуховой постели — ко всему этому в конце концов привыкнуть можно.
Но самое трудное — это выработать в себе должное отношение ко всему окружающему и особенно к своим ближним. Ибо обычную учтивость он должен заменить в себе терпимостью. Так, и только так он может заслужить драгоценную награду — истинную товарищескую преданность. От него не требуется слов благодарности, — он должен доказать ее на деле, платя той же монетой: короче — заменить видимость сущностью.
1
Ясное дело, он не спит, в половине восьмого мы всегда просыпаемся. В восемь у нас наблюдения. Даже если бы будильник не зазвенел, он бы все равно проснулся. Он знает, что сегодня мое дежурство, и знает, что я болен. Ишь, притих. Не сопит и не ворочается. Вчера вечером меня здорово ломало, но мерить температуру я не стал. Что толку? Только подумает, что это для него. Вроде повода, чтобы заговорить с ним. Просить его не буду. Встану и сам все сделаю. Мне не привыкать за него работать, а уж свое дежурство как-нибудь отбуду. И кого он хотел обмануть? Я же не термограф-самописец, мне сразу стало ясно, что он схалтурил. А он снял ленты с приборов и решил, что я ничего не замечу. В постели провалялся, пока я в лес ходил искать мохноногого сыча, и вписал показания «с потолка». А вечернего отсчета на лентах нет, забыл черкнуть. Убивать за это надо. Я, конечно, погорячился. Хорошо, что он не тронул меня, а то я трахнул бы его топором.
Осенью он сказал мне:
— Слушай, мне все равно делать нечего. Ты занимайся своими птичками, а я буду готовить и заниматься хозяйством.
Хорош гусь! А я-то принял его всерьез.
— Нет, все поровну. Моя научная работа, это моя работа. Тебя она не касается. Ты дежуришь в четные дни, а я — в нечетные.
— А что я буду делать, когда все книги по три раза перечитаю? — спросил он.
Помню этот разговор отлично. Обрадовался даже и, хоть отнекивался, втайне надеялся, что так и будет, станет он мне помогать.
— Дела найдутся. Хочешь, изучай со мной английский язык, хочешь, научу тебя чучела птиц делать. Будешь мне помогать и специальность ценную приобретешь, верный кусок хлеба. Толковых чучельников, или, как их называют, таксидермистов, у нас мало.
Не раскусил я его сразу, когда он сказал на это, что не может в кишках копаться, не по нему такая работа, а английский ему ни к чему, в Америку не собирается. В первое время, с месяц наверное, он действительно готовил в дни моего дежурства. А потом залег... Теперь все на мне. Да я особенно и не спорил. Дрова, вода — это вместо зарядки. Пока готовлю, приноровился слова английские учить. Такая экономия времени только организует, укрепляет принятый раз навсегда распорядок, а что помогает самодисциплине, я делаю всегда с удовольствием. Ни одного дня у меня еще не пропало зря. Что намечал, все было сделано. Не разболеться бы только теперь. Когда свалюсь без памяти, на него надежда плоха. Я бы его вылечил, а он представления не имеет, что такое норсульфазол или цитрамон. Если к вечеру не станет легче, надо будет сообщить по радио о моей болезни. Скоро весна, пролет пойдет, обидно будет лежать в постели.
Валяется, скотина. Полная неорганизованность. Встанет к готовому завтраку, поест и ложится. После обеда то же самое. Весь день лежит, а ночью уснуть не может — курит без конца, ворочается, плюется.
Пора уж вставать, но я не тороплюсь: прыгнуть в валенки, добежать до метеоплощадки дело минутное. Погода, кажется, хорошая, хоть вечером и шел снежок. В самой верхней части окна мне виден кусок неба. Сейчас еще не разберешь, синее оно или серое. Весь остальной проем окна занимает знакомый крутой склон. Пока нет солнца и еще не совсем светло, на нем различаются только два цвета: белый — снег и черный — скалы. Словно черно-белая фотография в ванночке с медленно действующим проявителем, эти цвета становятся все контрастнее. Скоро загорится розовым цветом вершина гребня, и тогда появятся коричневые, желтые, зеленоватые тона, а небо сделается синим.