Страница 65 из 111
Впрочем, за развитием дел и ошибок Меншикова Корнилов не имеет времени наблюдать. Осмотрев константинопольское адмиралтейство, он уходит на "Громоносце" в Дарданеллы и Архипелаг, а затем возвращается в Одессу.
На прощание Меншиков сказал, что турок придется попугать приготовлениями армии и флота к войне, что на этот счет есть распоряжения из Петербурга, и предложил сообщить о готовности флота в Константинополь.
В Одессе чуть ли не с первого часа Корнилов ощущает что-то неладное. Офицеры штаба пятого корпуса, предназначенного действовать на нижнем Дунае, распоряжаются средствами флота, нарушая существующие инструкции. Но разобраться, оставаясь тут, невозможно. Надо ехать в Николаев и убеждать главнокомандующего адмирала Верха отменить сделанные распоряжения. Либо отправляться в Севастополь и исправлять дело на месте, обходя Верха. Поддаваясь раздражительному чувству и уверенности, что получит поддержку Меншикова, Корнилов уходит в Севастополь.
– Служить у нас скоро будет не честью, а позором, – говорит он Нахимову в первом свидании после бурных объяснений с командиром Севастопольского порта адмиралом Станюковичем и вице-адмиралом Юрьевым, командующим эскадрой. – Как вы, Павел Степанович, здесь не протестовали? Вы, командир пятой дивизии и вице-адмирал, и главное – самый опытный начальник на нашем флоте?
– Перед кем протестовать-то? У вас есть власть, а мне идут только предписания. Да я лишь по слухам знаю о распоряжениях, потому что моей дивизии они не касались.
– Завтра коснулись бы. У вас лучшие казармы хотели отобрать для войск. Желаете, я вам перечислю все, что натворили выжившие из ума старики? Во-первых, безо всякой критики стали делать репетиции гребных судов по указаниям генерала Андерса.
– Это со щитами от пуль?
– Вот, знаете же!
– Да, давеча прибегал командир "Ягудиила", плакался.
– Главное, выдумали ставить щит на баке… А как стрелять тогда? Затем приняли расписание судов флота для погружения войск и тяжестей, предложенное неким полковником Залецким на смех и грех. Затем передали наш сухарный завод, будто флоту продовольствоваться не нужно… Я за дружбу с армией. Мы не две державы. Но нужно знать меры, которые способствовали бы взаимному усилению. Разве мы станем подменять генералов? Они обучены своему делу, а мы своему.
– И вы все это творение прикрыли? – восхищается Нахимов.
– Полностью отменил. А завтра князю сообщу и потребую вовсе избавить нас от стариков.
– Да бог с ними, не гневайтесь. При вас старцы тише воды, ниже травы.
Успокоясь, Корнилов описывает паровой завод и орудийные мастерские Константинополя, содержание батарей и флота. Его мнение против 1833 года не изменилось. Если выросли средства турецкой обороны, то в еще большей мере увеличились средства черноморцев для решительного наступления. Нужно сделать диверсию в сторону румелийских портов, чтобы турки обманулись и стянули туда свои силы. А тем временем вооружить флот и подготовить десант на Босфор. Если наступление будет стремительно, англичане не поспеют с Мальты, а французам с главными силами потребуется еще больше времени.
– Все верно-с, все верно-с, – соглашается Нахимов. – Одна беда – мы с вами скованы в действиях. Последние предписания из Петербурга не таковы, чтобы можно было надеяться на решимость воевать, а через несколько месяцев будет поздно.
– Почему же поздно?
– А может быть, и слишком рано, – вырывается у Нахимова. – Парового флота все-таки не завели. Припасов не имеем. С сухарями не случайная история. Загляните глубже – ужаснетесь вооружению пехоты против англо-французов. А с генералами вы познакомились.
19 мая из Одессы Меншиков направляет в Константинополь новую ноту. Проект конвенции, составленный им, должен быть подписан в восьмидневный срок, иначе русские войска получат приказание перейти границу. Армия не откроет военных действий, но приобретет материальный залог до получения от Турции нравственного ручательства в исполнении справедливых требований России. Это бряцание оружием – крупнейшая ошибка. Пользуясь угрозой Меншикова, послы добиваются согласия султана призвать эскадры англичан и французов. Адмиралы Ласюсс и Дундас могут вводить корабли в Дарданеллы, а турецкое правительство вновь заявляет, что не допустит нарушения его верховной власти.
Россия угрожала войной, но к войне не готова, И Николай бесплодно теряет время в переписке со своими советниками о плане военных действий.
14 мая Нахимов поднимает флаг командующего 5-й флотской дивизией на семидесятичетырехпушечном корабле "Ягудиил" и приказывает приготовить корабли к выходу в море…
Весна запоздала. Стоят пасмурные, дождливые дни. Холодные ветры обходят все румбы картушки. Но это не мешает адмиралу с утренней пушкой начинать строгую проверку кораблей и фрегатов дивизии. 15 мая Павел Степанович проводит боевые тревоги. 16-го – заставляет командиров ставить и крепить паруса. 17-го – с половины дня – назначает спуск десантных отрядов на Северную сторону.
Шлюпки и барказы еще заполняют рейд, когда за Константиновской батареей в сером небе показываете высокий столб дыма и телеграф с вышки Морской библиотеки сообщает, что идет "Громоносец".
Лейтенант Острено, старший адъютант Павла Степановича, спешит доложить эту весть адмиралу. Он находит Нахимова, на "Урииле" занятым осмотром шкиперского склада. Будничный сюртук Павла Степановича выпачкан смолой, брюки помяты и вымокли.
– Ваше превосходительство, надо ехать переодеться. Его светлость князь Меншиков будет через полчаса на Графской.
– А зачем я там понадобился? – удивляется Павел Степанович. – Вам хочется скорее узнать новости, вы и езжайте на Графскую.
Но Острено настойчиво упрашивает адмирала, и Нахимов наконец сдается. Гичка Павла Степановича все же пристает к Графской с опозданием. "Громоносец" ошвартовался, и князь со свитой съехал на берег. На лестнице от моря и на площади за колоннадой густая толпа любопытных, в которой за достоверное передают, что война объявлена и флот отплывает к Босфору.
– Павел Степанович, скоро уходите в море? Павел Степанович прикладывает пальцы к козырьку.
– Каждую весну уходим, сударыня.
– Но теперь вы не так уходите?! Не в простое плавание.
– Плавание, сударыня, никогда легким не бывает, – отшучивается Нахимов, направляясь к князю.
Меншиков, пожелтевший, усталый – он плохо перенес морской переход, небрежно протягивает Павлу Степановичу руку, указывает на диван.
– Владимир Алексеевич, – Меншиков делает вежливый жест в сторону Корнилова, – убеждал меня сейчас познакомить вас с предположениями государя…
Это значит, что адмирал лично для себя не нуждается во мнении Нахимова. Павел Степанович вынимает трубку и набивает крепким табаком.
– Вам не помешает дым, князь?
– Пожалуйста… (какой мужик!). Так вот, его величество думает, что сильная морская экспедиция может решить дело в Царьграде… ежели флот в состоянии поднять в один раз 16 тысяч человек с орудиями и необходимым числом лошадей?
– Можем-с, – цедит Павел Степанович в облаке дыма. – Больше можем.
– В какой срок? – раздраженно спрашивает Меншиков.
– С утра начнем грузить, а послезавтра можем уйти.
– Войска надо брать здесь и в Одессе, – тихо вставляет Корнилов.
– А тогда еще три дня на поход эскадры. Впрочем, все это вам, Владимир Алексеевич, известно.
– Значит, вы считаете план государя выполнимым?
– Я сказал, ваша светлость, что флот готов поднять войска, но я еще не слышал о плане.
Меншиков сердито хмурит брови. После Константинополя князю в словах каждого чудится обидная преднамеренность.
– Извольте слушать, – отрывисто говорит он и с неодобрительной интонацией читает письмо Николая Павловича: – "Оба десанта должны садиться в один день, и в Севастополе и в Одессе, и потом идти на соединение к Босфору. Ежели турецкий флот вышел бы в Черное море, то прежде следовать будет с ним сразиться и, ежели удастся его разбить, тогда уже входить в Босфор. Но буде флот не выйдет, тогда приступить прямо к прорыву в Босфор или высадкой в тыл батареям или прямой атакой мимо батарей, на самый Царьград…