Жизнь адмирала Нахимова

– Даже? – повторил адмирал. – А ведь это на вашей памяти, капитан, в какое глупое положение меня поставили потом, в России. Призовые деньги мерзавец Траверсе придержал вкупе с Чичаговым. Задолжал я тогда кругом, чтобы сколько-нибудь матросам отдать. Не мог нижних чинов обижать. Пока обманывают их, до тех пор нечего ждать в существе ни добра, ничего хорошего и полезного от них для флота, а значит, и для России.

Вечером в кают-компании Павел Степанович попробовал пересказать слова адмирала о матросах и встретил кислые улыбки, непонятное молчание. А перед сном каютный сожитель Бутенев сказал:

– Слышал и я адмиральские утверждения: "дух, дух, дух – прежде всего", "русскому матросу иногда спасибо дороже всего". Оно, разумеется, в принципе верно. И с адмиральской дистанции особенно. А в повседневной близости видишь – разные матросы бывают. Ну, и иной раз с подлеца спросишь таким способом…

Бутенев постарался изобразить злое выражение на круглом своем лице и взмахнул волосатым кулаком.

Павел Степанович возмутился, но почти капитулировал перед приятелем, сказав всего только, что надо свой гнев обуздать и воли руке не давать.

Дело было в том, что перед его взором опять хитрый квартирмейстер Пузырь. Этот палач молодых матросов дважды сумел попасться на глаза адмиралу, ввернул таки вкрадчивое словечко о том, как начинал службу на "Селафаиле" у Дарданелл и Тенедоса, и, взволнованный напоминанием о прошлом, адмирал подарил ему золотой, как обойденному в прошлом законной наградой. А в то же время Пузырь продолжал оставлять следы своих: пальцев на шеях и руках молодых…

– Не зарекайся, – пророчески сказал в заключение этого короткого спора Бутенев. И будто глядел в завтрашний день. Всего через несколько часов случилось так, что именно Нахимов, из всех офицеров один, бесповоротно уронил себя в глазах адмирала.

Надо же было Пузырю устроить длительную издевку над рекрутом, когда Павел Степанович обходил верхний дек. Лейтенант с утра, мысленно продолжая ночную беседу, решил просить Лазарева по приходе, в Англию списать Пузыря на корабль, возвращающийся в Россию. И вдруг негодяй – перед ним, и методично мучает несчастного парнишку.

– Пузырь! – бешено крикнул Нахимов. И столько ярости было в его голосе, что квартирмейстер инстинктивно бросился наверх. Но лейтенант нагнал его на палубе перед люком и ударил раз и другой по темени, и ткнул ногой.

Безобразнейшую эту сцену избиения покорного старика молодым человеком увидел вышедший на прогулку Сенявин. Его властный, совсем молодой, негодующий окрик остановил занесенную руку Павла Степановича. Но не сразу в распаленном состоянии он понял, что адмирал спрашивает его фамилию и требует объяснений.

Он растерянно назвался.

– И это брат Платона Нахимова? – презрительно сказал адмирал. – Брат порядочного человека? Что скажешь?

Было противно и невозможно оправдываться. Но сказал Павел Степанович тоже унизительную фразу:

– Виноват, ваше высокопревосходительство.

Сенявин дернулся широкими плечами:

– Старого, заслуженного матроса!.. Что ж, о вашем проступке, чтобы другим не было повадно, объявлю в приказе по эскадре. Идите…

Отвратительное событие. Напрасно убеждали товарищи объяснить адмиралу свой поступок. Павел Степанович угрюмо отмахнулся. Ему-то ясно было, что дело не в Пузыре, а в нем, в управлении собою. Впрочем, критического отношения к себе не хватило для признания даже другу Михаиле. Если бы еще не Сенявин! Ведь Сенявин отождествлял весь российский флот… Павел Степанович из Англии не послал письма к Рейнеке, хотя давал слово подробно писать к нему полный "журнал" плавания. Все дни стоянки он ощущал свое одиночество, замкнувшись от товарищей. И оттого особенно оценил внимание Михаила Петровича, любимого начальника. Как только Дмитрий Николаевич Сенявин поднял флаг на "Царе Константине", Лазарев вступил в исполнение обязанностей начальника штаба при командующем средиземноморской эскадрой (Сенявин возвращался на Балтику, а флагманом стал граф Логин Петрович Гейден) и без чьих-либо подсказок подписал перевод Пузыря на транспорт, возвращавшийся в Россию. Так он избавил лейтенанта от постоянного напоминания о позорной несдержанности, напоминания о приказе, который навечно останется пятном в его жизни.

Глава четвертая. Наваринское сражение

Восставший народ Греции после пятилетней борьбы с силами огромной Турецкой империи истекал кровью. Смелые моряки Псары и Гидры на шхунах и брандерах уже не могли сражаться против огромного военного флота турок, обученного австрийскими и французскими инструкторами. Мужественные пастухи, крестьяне и рыбаки Морей и Эвбеи отступали перед армиями султана Махмуда. Партия помещиков, составившая временное правительство республики, предавала народ. Она плохо вела борьбу против турок в Беотии и Аттике, но успешно организовала гражданскую войну против народных вождей Колокотрони и Одиссея.

И в то время как Англия и Россия все еще торговались между собой по турецкому вопросу и английские министры высчитывали выгоды приобретений в Архипелаге и расходы на вмешательство, в то время как две великие державы добивались присоединения Франции к их соглашению, Австрия и Пруссия понуждали турецкого султана к последним усилиям, чтобы окончательно подавить греческую революцию.

Австрийское правительство хотело быть на Балканском полуострове и в восточной части Средиземного моря единственным наследником разваливавшейся Турецкой империи. Оно боялось, чтобы движение греков не нашло отклика среди угнетенных славян на Балканах и в Австрийской империи. Поэтому Меттерних добивался полной победы султана. И ему казалось, что для этого есть все основания. Конечно, Турция уже не была той грозной империей, которая могла подступать, как два века назад, к Вене и Будапешту, но все еще являлась одним из крупнейших государств, с неисчислимыми ресурсами для армии и флота. Власть Стамбула ведь простиралась на всю

Малую Азию, острова Кипр, Крит и сотни островов Эгейского архипелага. На Балканском полуострове лишь у Адриатического моря отстояло от нее свою независимость маленькое черногорское племя, а болгары, румыны, валахи и молдаване, сербы и боснийцы, македонцы и словены и еще большая часть греков на юге полуострова – подчинялись туркам. А затем власть Стамбула распространялась на огромные территории Аравии с древней Палестиной и святынями мусульман – Меккой и Мединой, с городами великого арабского прошлого – Багдадом, Дамаском и Алеппо. И, наконец, Стамбулу все еще принадлежали целиком южные берега Средиземного моря с такими странами, как Египет, Ливия, Тунис, Алжир и Марокко. Западные державы, правда, подбирались и к Леванту, то есть к странам Аравии, и к Египту, и особенно к вассальным Алжиру, Тунису и Марокко. Но пока Стамбул распоряжался их людьми и их средствами для войны.

Стало известно, что австрийский кредит возымел свое действие и что сын хедива Мехмета-Али, получив венское золото, под именем Ибрагим-паши стал начальником большого карательного флота. Пятьдесят четыре военных корабля приготовлены для эскортирования четырехсот транспортов и купеческих судов с войсками. Поток карателей уже устремился против греческих революционеров. Пали Афины. Кровавая резня устроена в героических Миссолонгах. И в базу для новых ударов превращен Наварин.

Это были самые последние сведения с Ближнего Востока, когда на Спидхедский рейд пришла под флагом Сенявина балтийская эскадра. И за несколько дней перед демонстрацией дружбы русских и английских морских сил, 6 июля 1827 года, был подписан договор трех держав, долженствовавший положить конец козням Меттерниха. Англия, Франция и Россия долго медлили, но теперь, обнаружив, что могут потерять всякое влияние на Ближнем Востоке, спешили заявить о своей безусловной поддержке греков.

И потому русскую эскадру долго не задерживали в Портсмуте. 29 июля эскадра пришла, а на другой день она разделилась. И корабли, назначенные под флагом Гейдена идти в Средиземное море, уже 8 августа оделись парусами и салютовали британскому флагу на "Виктории", корабле Нельсона в великом Трафальгарском сражении… Ла-Манш, и бурный Бискайский залив, и берега Португалии. Всего через две недели "Азов" сообщил кораблям и фрегатам новый генеральный курс – на ост. С правого борта, появились выжженные берега Африки, слева – Испания, но и в Испании на крутой скале развевался британский флаг. В Атлантике были проливные дожди. После Гибралтара наступила душная жара. С африканского берега в паруса дул горячий сирокко. Он приносил на палубы облака желтой пыли из Сахары. Это делало плавание затруднительным, с лавировками до широты острова Сардиния. Но суда эскадры соблюдали строй, как требовал ревностный и строгий начальник штаба Михаил Петрович Лазарев. И это было еще не все. Он также требовал от имени графа Гейдена, командующего, чтобы команды были заняты, кроме постоянной работы в парусах, артиллерийскими стрельбами, учебными спусками десантных шлюпок. Эскадру серьезно готовили к бою.