Страница 109 из 155
— О-о-о! Надо отдать справедливость, — прибавил тучный барин, сидевший направо от Волобужа. — Уха недаром «нам» стоила две тысячи пятьсот рублей!
— Как же, весь город говорил об ней! — сказал один молодой человек с усиками, в очках.
— Весь не весь, а все те, которые ели ее, — отвечал, нахмурив брови, тучный барин.
— Такому событию надо составить протокол и внести в летописи клуба, — заметил снова молодой человек с колкостью, отходя от стола.
— А вот наймем протоколиста, — сказал тучный барин, — какого-нибудь восторженного поэта, — прибавил он вполголоса.
— Браво, Иван Иванович, — сказал, захохотав, хозяин, — это не в бровь, а прямо в глаз.
— Нет, вы не жалуйтесь, князь, на стол в клубе. Для такого стола можно раз или два раза в неделю испортить желудок, — продолжал Иван Иванович прерванную речь свою.
— Ваш, однако же, нисколько, кажется, не портится, — сказал князь.
— Напротив, случается; но у меня есть прекрасные пилюли, и я, только лишь почувствую «несварение», тотчас же принимаю, и оно… очень хорошо действует.
— Завтра я непременно обедаю в клубе, — сказал хозяин.
— И прекрасно! Знаете ли что: вот, как мы теперь сидим, так бы и завтра повторить партию. Как вы думаете, князь?
— Я согласен.
— А вы? Вы не откажетесь завтра обедать с нами в клубе? — спросил Иван Иванович, обращаясь к Волобужу.
— С удовольствием, — отвечал Волобуж, — я так много и часто слыхал и за границей об английском московском клубе, что меня влечет туда любопытство.
— О, вы увидите, — сказал хозяин, — это удивительное заведшие.
— Академия в своем роде! — прибавил молодой человек в очках, проходя мимо и вслушиваясь в разговор.
— Это несносно! — проговорил тихо хозяин, уплачивая проигрыш.
— Охота вам приглашать этого молокососа, — заметил так же тихо Иван Иванович.
— Хм, жена, — отвечал с неудовольствием хозяин, вставая с места.
— Разлад полов и поколений, — сказал тихо и Волобуж, обращаясь к молоденькой даме, которая польстила его самолюбию.
— Отчего же разлад?
— Разлад, а говоря ученым языком, разложение организма.
— Докажите мне, пойдемте по комнатам, вы насиделись.
— Пойдемте.
— Как прекрасно отделан дом, не правда ли?
— Для моего воображения недостаточно хорош.
— Для вашего воображения, может быть, все недостаточно хорошо, что вы ни встречаете?
— О, есть исключение: встретив совершенство, я покоряюсь, влюбляюсь в него без памяти.
— А часто вы встречали совершенства?
— Встречали! вы не вслушались, я говорю про настоящую минуту… Сядемте, вы находились, — сказал Волобуж, проходя с собеседницей уединенную комнату.
Они сели; но ревнивая хозяйка не дала развиться их разговору и увлекла в залу слушать, как один monsieur передразнивал Листа.[197] Когда он кончил, венгерского магната уже не было в зале. Начались общие суждения и заключения об его оригинальности, уме, проницательных взглядах; дамы восхищались им; и одни только ревнивцы, вопреки наклонности своей к иноземному уму, понятиям, формам, условному изяществу, стали про себя корить соотечественниц своих, что они готовы обоготворить всякого беглеца с галер и позволить ему сморкаться в свои пелеринки.
На другой день Волобуж был у Ивана Ивановича с визитом и вместе с ним отправился в клуб. Около интересного путешественника, венгерского магната, тотчас, же составился кружок. У нас необыкновенно как идет большая рыба на каждого порядочного иностранца. Он ловко справлялся с толпой, жаждущей наслушаться его речей, бросал запросы, как куски на драку, стравил всех на спор о современном состоянии Европы.
— Я еще не знаю России, — сказал он, — знаю Европу; но не понимаю ее, совершенно не понимаю!
— Удивляюсь! Европу не так трудно понять в настоящее время… выслушайте! — прервал тотчас же один говорливый господин и принялся было объяснять значение Европы; но его в свою очередь прервал другой.
— Помилуйте, обратите только внимание…
— Позвольте, я на все обращу внимание, примите только в соображение финансы и богатство Англии…
— Финансы Англии! Но вы посмотрите на Ирландию.
— На Ирландию? Это пустяки! на нее не должно смотреть, она в стороне.
— В стороне! и очень в стороне от благосостояния.
— Нисколько! Если б не О'Коннель, мы бы ничего и не слышали об Ирландии.[198]
— Даже и голоду бы там не было.
— Без всякого сомнения!
— Ха, ха, ха, ха!
— Chavez-vous, — сказал Волобуж, которому надоела эта возня рассуждений о политике.
Все обратили на него внимание.
— Chavez-vous, я думаю, что дела сами собою показывают, на что должно обратить внимание… главное, земледелие.
— Так; но теперь главный факт есть то, что земледелие в Европе в ужасном упадке… разберем.
— Эту тему отложите, — оказал случившийся тут агроном, — я был в Европе и обращал на этот предмет внимание, исследовал все на месте.
— И видели возделанные оазисы посреди пустыни.
— Но какие оазисы!
— Ах ты, господи! Да что за штука золото обратить в золотые колосья!..
Это восклицание возбудило общий смех; но спор продолжался бы бесконечно, если бы не раздалось: «кушать подано!»
Мысли самых горячих спорщиков внезапно вынырнули из бездонной глубины, и все, как будто по слову: «марш!» двинулись в столовую.
Иван Иванович угощал московского гостя как будто у себя дома и возбуждал в нем аппетит своим собственным примером. Магнат дивился и на Ивана Ивановича и на многих ему подобных, как на адовы уста, которые так же глотают жадно души au haut go?t.[199]
— Русский стол похож, — сказал он, — на французский.
— О, нисколько: это французский стол, — сказал Иван Иванович, — иногда, для разнообразия, у нас бывают русские щи, ватрушки и особенно уха.
— Ах, да, chavez-vous, мне еще в Вене сказали, что в России свой собственный вкус не в употреблении. Впрочем, в самом деле: stchstchi! vatrouschky! oukha! diable![200] Это невозможно ни прожевать, ни проглотить.
Гастрономическая острота возбудила снова общий смех и суждения о вкусах.
После обеда условленная партия преферанса уселась за стол в infernale,[201] но Иван Иванович предуведомил, что в десять часов он должен ехать на свадьбу к Туруцкому.
— Сходят же с ума люди! Жениться в эти года и на ком! — сказал князь.
— Это удивительно! — прибавил seigneur, — неужели в самом деле Туруцкий женится на француженке, которая содержалась в тюрьме и которую взяли на поруки?
— Женится, — отвечал Иван Иванович, — но как хороша эта мадам де Мильвуа!
— Взята на поруки? выходит замуж, француженка? Мадам де Мильвуа? — спросил с удивлением Волобуж.
— А что? Неужели вы ее знаете?
— Статная женщина, не дурна собою, вместо улыбки какое-то вечное презрение ко всему окружающему.
— Именно так! Мне в ней только это и не понравилось. Так вы знаете ее? Да где же?
— Chavez-vous, это моя страсть, я потерял ее из виду и опять нахожу!.. выходит замуж, говорите вы?
— За одного богача.
— Браво!
— Где ж вы с ней встречались?
— Разумеется, в Париже.
— О, так ей приятно будет встретить вас здесь!.. И для Туруцкого, верно, будет это маленьким несчастием. Я скажу ей…
— Напрасно; она меня не знает. Впрочем, я бы очень рад Пыл возобновить маскарадное знакомство; я у нее непременно Куду. Где она живет?
Иван Иванович рассказал адрес дома Туруцкого и звал Волобужа ехать вместе с ним смотреть русский обряд венчания.
— Вместе не могу ехать, — отвечал он, — мне еще надо побывать дома; я приеду.
Партия преферанса скоро кончилась, князь вызывал на другую.
Иван Иванович соглашался, но Волобуж отказался решительно.
197
[197] Лист Франц (1811–1886) — венгерский пианист и композитор
198
[198] Даниэль О'Коннель (1775–1847) — либеральный деятель ирландского национального движения, лидер «ирландской бригады» в английском парламенте.
199
[199] С великим удовольствием (франц.).
200
[200] Щи, ватрушки, уха, черт побери (франц.).
201
[201] I