Страница 42 из 63
— Шо там тая слава! — сердито сказала Ольга Пантелеевна, ее лицо сейчас было печальным. — Було б здоровье. А то вон Гриша Рогожин, Васин товарищ…
— Мама!
— Та я молчу. Только скажу тебе, Вася, как ты кверху поднимаешься, в свой космос, мое сердце падает.
— Дело известное — материнское, — изрек Павич, закусывая жареным лещом.
— Если б отец был жив, и ему от Васиных полетов седины бы прибавилось.
— Надо, мать, надо, — твердо сказал Василий.
— А я что? Надо так надо. Только почему б тебе не отдохнуть? Съездил бы за границу, мир посмотрел.
— Шо ему заграница? — хитро подмигнул Павич. — У него в Музыковке прочный якорь брошен.
— Хорош якорь! — Ольга Пантелеевна, собрав посуду, сердито выплыла из столовой.
— Шо, Василий Иванович, не одобряет мамаша ваш выбор, а? — Павич расхохотался и обмакнул картофелину в сметану.
Егоров видел, что Василию неприятен этот разговор. Он обратился к Оксане:
— Ну, а вы, Оксана, на Марс не собираетесь?
— Очень нужно, — вспыхнула девушка, — к вашим букашкам!
— Эти букашки поумнее всех нас, — заметил Василий.
— Хоть бы и так. Но они ж уже все перемерли.
— А что, Васятка? — весело завертелся дед. — Чем на Марс летать, сходил бы в наш муравейник…
— И то правильно, — одобрительно заметила возвратившаяся Ольга Пантелеевна. — Дохлых муравьев и на земле достаточно.
Анхело Тенд положил вилку.
— Между марсианином и муравьем такое же сходство, как между человеком и котенком. На Марсе развилась великая цивилизация, до уровня которой человечеству не дойти и за десять тысяч лет. И марсиане не вымерли.
Он строго посмотрел на Оксану. Глаза его горели неистовым пламенем какой-то мрачной веры.
— А что же? — робко спросила девушка.
— Они ушли в Айю.
Все помолчали.
— А шо це таке? — насмешливо спросил Павич.
— Мы не знаем, — ответил за Анхело Василий. — Мы многого не понимаем в цивилизации марсиан. Они не знали звуковой связи, логические основы их мышления качественно отличны от нашего, эволюция протекала у них совсем иначе. Ни способы производства, ни пути развития их общества для нас пока неясны.
— Если мы когда-нибудь сможем разобраться в тех штуках, которые вы открыли на Марсе, наше общество получит колоссальный толчок вперед, заметил Егоров.
Анхело впервые посмотрел прямо в лицо Егорову.
"Какое жуткое ощущение! Он как будто высасывает что-то из меня", подумал геолог, невольно опуская глаза.
— Да, вы очень правы, — сказал Тенд. В его голосе было что-то металлическое.
"Не хватает обертонов", — подумал Егоров.
— Ну, все это подарки для Академии наук, — сказал Павич. — А вот для людей там немае ничего такого, щоб руками пощупать, такого, щоб… — Дед повертел толстыми корявыми пальцами, затрудняясь высказать свою мысль.
— Щоб за пазуху та до дому? — улыбнулся Василий.
— Ну да… та ни… ну шо ты, хлопче! Ну, як руда або металл який-нибудь.
— Как же, как же, — весело заметила Ольга Пантелеевна, — у Васи полна комната камней.
Василий расхохотался.
— Мама, ты неправа, — лукаво заметила Оксана. — А зеркало?
— Какое зеркало? — спросил Егоров.
— Вася привез мне в подарок зеркало с Марса.
— Зеркало марсианки, — насмешливо сказала Ольга Пантелеевна. — Даже повесить не за что.
— Зато не пылится, — заметил Василий.
Анхело посмотрел на Оксану. Он, казалось, видел ее впервые.
— И как вам в него смотрится? — спросил он.
— Очень хорошо, — улыбнулась девушка.
— А теперь выпьем за матушку-Землю, — торжественно провозгласил Павич. — Она нас породила, обогрела и в космос направила.
После завтрака Василий сказал Егорову:
— Пойдем отнесем твое ложе наверх.
— А где оно?
— У Оксаны в комнате.
Он обратился к сестре, оживленно беседовавшей с Анхело:
— Оксана, мы из твоей комнаты топчан возьмем, ладно?
— Пожалуйста, бери, — сказала девушка, не поворачивая головы.
Комната Оксаны была чистой и просторной. Тонкий аромат полевых цветов нежно щекотал ноздри.
— Вот он, под окном, — сказала вошедшая за ними Оксана. — Только я не завидую вам, Саша. Он твердый, как сухая глина.
— Ладно. Геологу не привыкать.
Внезапно Егоров увидел зеркало с Марса, оно стояло на стуле, прислоненное к спинке. Сверху Оксана накинула на него рушник.
— Это оно? — Егоров подошел к зеркалу.
Плоскость полуметрового эллипса, заключенного в толстый золотисто-серый обод, отразила в темной глубине настороженные серые глаза молодого человека. Зеркало не искажало ни одной линии его лица, придавая отражению легкий голубоватый отсвет. У Егорова осталось впечатление, что он смотрит сквозь толстый слой голубой воды.
Василий, тоже смотревший в зеркало, неожиданно сказал:
— Слушай, сестра, одолжи-ка нам эту штуку на время, а? Нам обоим надо бриться по утрам, а у меня только одно маленькое походное осталось.
— Берите. Оно, кстати, двустороннее. Повесьте посреди комнаты и брейтесь сразу вдвоем.
— Так и сделаем.
Они перенесли топчан наверх, прихватив с собой и зеркало.
— Я буду спать на балконе, — сказал Егоров.
— Добро, — согласился Василий.
Топчан установили под навесом. Лежа на нем, Егоров мог видеть всю Музыковку и синие дали степей. Обмотали края золотистого обода изоляционной лентой, конец ленты подвязали к рейке, на которой был натянут шелковый навес. Зеркало покачивалось и блистало на солнце, как прожектор.
— А оно тяжелое, — заметил Егоров, оценивая взглядом результаты их трудов.
— Очень. И непонятно почему. Состав, правда, неизвестен…
— А оно не представляет собой какой-либо научной ценности?
— Что ты! — Василий махнул рукой. — В Академию наук передано около двух тысяч таких зеркал. Все химики мира бьются над их химической структурой.
Они перешли в кабинет Василия, так как на балконе уже становилось жарко.
— Вообще у марсиан была странная склонность к эллиптическим формам, сказал Нечипоренко, когда они сели в глубокие прохладные кресла. — Таких зеркал у них десятки тысяч, в городах они играют роль отражателей света… Многие строения на Марсе имеют эллиптические формы…
Василий замолчал. Перед его глазами возник образ Большой Марсианской столицы. Он тряхнул головой, словно сбрасывая с себя какое-то наваждение.
— Ну ладно, — сказал он, — обо мне потом. Да ты, наверное, все знаешь из отчетов, поступающих в ваш институт. Как тебе в нем работается?
Егоров подумал.
— Что я могу сказать? Чтоб да, так нет, как говорят в Одессе. Когда после окончания института я не попал в космос из-за болезни печени… Ну, да ты помнишь. Конечно, хорошо еще, что я геолог, а не навигатор, как ты. В этом случае мне совсем была бы крышка. И все же от космоса я не мог отказаться. Поступил в этот институт. Работал. Изучал данные, собранные на Марсе, и вот открыл плато Акуан. Сейчас лелею надежду, что удастся провести там кое-какие исследования.
— Официально? И не надейся, — заметил Василий. — Условия там ужасные. Мы вшестером раскапывали Большую столицу. Представляешь? В ней жило когда-то около миллиарда марсиан, она уходит в землю на триста — четыреста метров, а протяженность ее до сих пор не установлена. Два месяца, не снимая скафандра, ползали мы по этим проклятым муравьиным переходам. Отработаешь смену, потом еле к «Москве» доползешь. Вот так-то, брат. Расскажи-ка лучше о своем плато.
Егоров почесал подбородок. Посмотрел в потолок и начал рассказывать:
— Помнишь, какая была сенсация, когда на Марсе обнаружили органометаллические структуры, неизвестные доселе на Земле? В лаборатории их получить не удалось, сколько ни бились. На Марсе они сосредоточены в одном месте, причем в огромных количествах. Я назвал это место "плато Акуан". Потом удалось доказать искусственное происхождение структур. А что это значит, как ты думаешь?
— Ну, отходы неизвестных термоядерных реакций… — неуверенно сказал Василий.