Страница 96 из 113
Уже наступила ночь, когда командир по привычке, не откладывая, записывал события минувшего дня в дневник: «От Чиниатского мыса я правил прямо к камню Горбуну, чтоб, увидев его, определить второй курс. Камень сей мы и действительно увидели, как ожидали, и прошли от него в полуверсте. Г-н Лисянский в своем путешествии говорит, что, входя в сей залив, он „… боялся островов Пустого и Лесного, коих берега для кораблей очень опасны…“ Он шел к SW, после в тумане не знал, где он находился, доколе не приехал и нему правитель селения и не дал своего штурмана, который и ввел корабль его в гавань, не говоря, каким проходом. Читая сие место и глядя на карту г-на Лисянского, нельзя было не заключить, что он шел подле южного берега, где у него не означено никакой опасности, между тем, как во многих других местах залива поставлены рифы и каменья; и как на карте сказано, что она сочинена с описи, под его надзором штурманом Калининым сделанной, то я, нимало не сомневаясь, шел, как я полагал, самым безопасным путем, но в какое удивление пришел, когда увидел прямо перед собою рифы камней, на карте не означенные! Люди были все по местам, и потому мы в миг отворотили от опасности и легли в дрейф…»
Утром шлюп переменил место стоянки, на верпах и канатах подтянулись к берегу на 30-40 метров. Пока перетягивались, Никифоров листал командирский альбом карт Лисянского и пояснял Матюшкину.
— Залив Чиниатский велик, в поперечнике около двадцати миль, потому штурман Калинин промерял глубины и рифы обозначал вдоль берега и островов. Однако и неподалеку от Горбуна промер сделал.
Никифоров взял циркуль.
— Мы-то наткнулись на камень милях в трех от Горбуна, видимо, Лисянский сих камней не видывал в тумане. Иначе бы отметил беспременно.
После обеда Матюшкин перечитывал приобретенный еще в лицейские годы томик сочинений Лисянского.
«Обошед помянутый мыс, легли мы на WNW, а увидев камень Горбун, находящийся среди залива, направились прямо на оный. Мне весьма не хотелось проходить близко сего места, но оставшийся при нас лоцман из гавани Трех Святителей настоял на том. Предполагаемая мной опасность не замедлила явиться. При проходе камня ветер задул вдруг с противной стороны и вместе с течением привел было нас в неприятное положение, которого не иначе могли избегнуть, как с помощью гребных судов, бывшими в готовности для буксира. Вскоре сделалась тишина и нашел густой туман, а потому мне не оставалось другого средства удерживаться на своем месте, как под буксирами».
«Значит, Лисянский лавировал по заливу в тумане и не мог видеть тех рифов, на которые мы наткнулись», — размышлял Матюшкин и принялся читать дальше.
«Мы буксировались на N до половины 12-го часа ночи, с полуночи легли на курс и на глубине 6 саженей бросили верп…»
С раннего утра Никифоров со своими помощниками грузили на шлюпки промерные лоты, компасы, планшеты, инструменты.
— Василь Михалыч приказали дотошно обследовать весь залив и составить подробную карту, — на ходу пояснил Матюшкину штурман.
— А ты, Григорий, в чем-то прав, — сказал Матюшкин, — Лисянский-то блуждал по заливу в тумане и потому камней тех не приметил. Да и галсы его совсем в другой стороне располагались…
Отправив штурманов, Головнин пригласил офицеров.
— Адмиралтейство по высочайшей воле вменило нам в обязанность узреть положение в колониях РоссийскоАмериканской компании и прознать нужды природного населения в сих местах.
Впервые за долгие годы жители увидели присутствие на острове властей, не подотчетных компании. К Головнину потянулись промышленники, простые русские мужики, много лет назад посулами завлеченные на Аляску и попавшие в вечную кабалу. Он сам выслушивал и записывал жалобы «работных людей» и местных алеутов, отсеивая плевелы. «Между тем ежедневно являлись ко мне челобитчики, как русские, так и природные жители, которые все приносили жалобы на своих правителей. Некоторые из сих жалоб, вероятно, были дельные, а другие пустые и не основательные». Для него сетования были не в новинку. Живо сохранились в его памяти впечатления семилетней давности. Правда, из Новоархангельска повеяли свежие ветры. В прошлом году бразды правления компанией принял от Баранова флотский офицер, принятый на службу в компанию, капитан-лейтенант Леонтий Гагемейстер.
Матюшкин в свободное от вахты время сходил на берег, бродил по селению, общаясь с жителями. «Русские жаловались, — записал Матюшкин в дневнике, — что они лишены всех способов возвратиться в отечество, что они пришли сюда, будучи в доле с компанией, а теперь получают токмо 300, а другие 150 р. в год, что сие им не достает для собственного пропитания, что они все более и более должают компании». Короче, эти люди оказывались вечными невольниками, залезая все больше в долги к компании.
Головнин заручился письменным свидетельством о неприглядных делах компании от главы духовной миссии, монаха Германа, «человека умного и благочестивого, которого здесь большая часть жителей довольно выхвалить не может». Заранее предвидел баталии с петербургскими покровителями Российско-Американской компании… Деньги не пахнут. Ради прибылей на все неполадки в Русской Америке столичные сановники закрывали глаза…
В последнее июльское воскресенье над Ситхинской бухтой гремели раскаты пушечного салюта. Стены Новоархангельской крепости окутались дымом. Столица Русской Америки приветствовала семью выстрелами «Камчатку». На правых шканцах шлюпа, грузно ступая, медленно расхаживал командир. «Ежели по петровскому уставу, партикулярное судно ответствует торговому, на два выстрела менее. А насчет торговой крепости не сказано. Да их в ту пору не было и в помине». Головнин вскинул подзорную трубу, над зданием правителя на флагштоке развевался по ветру русский флаг с державным орлом посредине.
Едва затихли крепостные пушки, русскому кораблю салютовал стоявший неподалеку от шлюпа американский бриг.
— Ответствовать по порядку, — кивнул командир ожидавшему распоряжения Муравьеву, — крепости семью выстрелами, американцу пятью, как положено.
Левый борт «Камчатки» окутался пороховым дымом, а от пристани отвалила шлюпка.
Первым на борт ступил и представился флотский офицер:
— Флота лейтенант Яновский, капитан над портом, временно замещаю убывшего в Калифорнию капитан-лейтенанта Гагемейстера.
Следом за Яновским к Головнину засеменил старый знакомый по Камчатке Кирилл Хлебников.
— Позвольте здравия желать вам, Василь Михалыч, с благополучным прибытием вас, — а на вопросительный взгляд Головнина пояснил, — нынче я правитель конторы здешней, прошу любить и жаловать. Овощи, зелень, рыбка свежая сего же дня будет вам подана.
— Благодарствую, Кирила Тимофеич. Кстати, ознакомьтесь с бумагами компании. Завтра же начнем выгружать компанейские товары.
— Слушаюсь, — почтительно поклонился Хлебников. Головнин перевел взгляд на Яновского.
— А что Гагемейстер, надолго ли в Калифорнии задержится?
— Рассчитывает до октября, ваше превосходительство. За пшеницей ушел. Как водится, у нас недостача хлебушка.
Головнин понимающе кивнул и поинтересовался.
— А что Александр Андреевич Баранов, где он?
— Недужится ему вторую неделю, — вздохнул Хлебников, — берут годики-то свое.
Наступившее молчание прервал Яновский.
— От нашего имени, ваше превосходительство, просим нынче же отобедать у нас с офицерами, не откажите.
Скупая улыбка осветила лицо Головнина.
— Не откажемся, хлебосольство новоархангельское нам ведомо.
За обильным угощением в доме правителя, как водится, языки развязались. За столом, напротив Головнина с офицерами, разместился Баранов с Яновским, Хлебниковым, чиновниками конторы. Бывший правитель сильно сдал, осунулся, пожелтел и за столом не проронил ни слова.
Гости рассказывали последние вести из Петербурга и с Камчатки, слушали местные новости. Говорил больше словоохотливый Хлебников.