Головнин. Дважды плененный

А все происходит «от злоупотреблений и злосодеяний кронштадтского морского начальства». Но не только в Кронштадте, где командует фон Моллер-старший, корни бедствия. Они ветвятся в Петербурге, там правая рука министра, фон Моллер-младший. «Флот не менее того терпит от неограниченной власти, предоставленной управляющим и морским министрам, которые, употребляя это во зло, самовластно располагают местами, назначают своих родственников, друзей и поклонников одновременно к двум и более должностям, по которым они получают жалованье и содержание, и заграждают путь достойным офицерам, но несчастным, ибо не имеют покровительства людей сильных и случайных».

Далеко от Бородина, в японском плену, провел Головнин эпопею 1812 года. Но душа переживает за пренебрежение царского правительства к заслугам моряков в войне с Наполеоном. На море врага не пропустили, на кораблях переброшена на запад не одна дивизия. Гвардейский флотский экипаж прошел с боями от Бородина до Парижа. Ермолов не раз отмечал отвагу, подвиги и стойкость моряков. Война закончилась, моряков забыли, «и после этого флот не удостоен быть в числе защитников отечества».

Не оставил русский моряк и позорное возвеличение на флоте иноземцев. Головнин уважал беспристрастно деловые качества офицеров вне зависимости от национальности. Пример Врангеля и Литке красноречив. Но отвращение к засилию их земляков-хапуг, подобных Моллерам, не скрывал, называя их насмешливо «шпрехен дейч». Но не только их бичевал Головнин. «Офицеры из природных русских дворян наиболее терпят оскорблений, а иностранцы пользуются и большей доверенностью, и большими милостями, чем природные россияне… Более десяти лет сряду эскадры, единственные морские силы, посылаемые в море, каждый год поручаются начальствованию англичанина Кроуна, а природные русские адмиралы во все это время к морской службе не употребляются, год от года от нее отстают, позабывают свое искусство, становятся боязливыми, чувствуют себя обиженными. Теперь в русской службе нет ни одного адмирала, сколько-нибудь годного к командованию флотом.

В нынешнем году для командования эскадрой в Ботническом заливе избран также англичанин Бортвик, известный всему флоту как самый горький пьяница. Сей выбор ожесточил всех капитанов, некоторые из них от сей обиды оставили службу, другие если и останутся на флотах, то верно в праздности и горести сделаются вскоре ни к чему не способными».

Кто же имеет успех по службе? «… во первых, пройдохи и хитрецы, — с издевкой сообщает Головнин, — которые пользуются всеобщими беспорядками, чтобы обогатиться за счет казны, а потом оставить службу».

И тут же подводит предварительный, грустный итог своих впечатлений: «Если бы хитрое и вероломное начальство, пользуясь невниманием к благу отечества… хотело по внушению и домогательству внешних врагов России, для собственной своей корысти довести разными путями и средствами флот наш до возможного ничтожества, то и тогда не могло бы оно поставить в положение более презрительное и более бессильное, в каком оно ныне находится».

И все же, в чем же видит Василий Михайлович главную причину бедствий флота? А в том, с сарказмом замечает он, что им «… управляли люди к столь важному делу неспособные». И перечисляет по хронологии всех действующих лиц, которых он наблюдал, слышал, запоминал. «Один, адмирал граф Г. Г. Кушелев, был старик ума ограниченного, без познаний, без опыта, без честолюбия.

Другой, адмирал Н. С. Мордвинов, муж достойный, умный, с обширными познаниями и в морском искусстве сведущий, смелый и решительный, имевший все способности быть морским министром…» Мордвинова автор щадит справедливо, да тот и управлял флотом всего три месяца, и его «ушли». Но последующих «флотоводцев» Головнин бичует без жалости. «Третий адмирал, П. В. Чичагов, избалованное дитя счастья, все знал по книгам и ничего по опытам, всем и всегда командовал и ни у кого не был под начальством. Во всех делах верил самому себе более всех. Самого себя считал способным ко всему, а других ни к чему, соря деньгами воображал, что делает морские силы наши непобедимыми, подражая слепо англичанам, испортил почти все.

Четвертый адмирал, маркиз де Траверсе, человек со сведениями и знаниями света и людей, по праву иностранца пользовался особой доверенностью и уважением, будучи тонок и проницателен, угождал власти везде и во всем, где мог, ни о чем не спорил и ни в чем не настаивал, достигал собственных целей хитростью.

Наконец свершилось. Морским силам России нанесен был последний удар. Из всего русского флота был избран человек, менее всего годный для сего важного поста, контр-адмирал A. B. Моллер, возведенный судьбой из ничтожества, осужденный быть орудием для расстройства российской морской силы. Следуя адским внушениям родственника своего… сделался нечувствительным, ложным и неблагодарным…

Мудрено только, как под таким гнусным начальством остается еще по сие время в морской службе несколько людей честных, благовоспитанных и в своем роде сведущих и искусных».

Набросав довольно живописную, но мрачную панораму, Головнин смело предлагает неординарное решение: «Весьма очевидно, что к исправлению нашего флота главною мерою должно служить назначение в морские министры человека во всех отношениях государственного, хотя бы он и не был из морских чиновников».

Продолжая высказывать свое мнение, исподволь, Головнин приблизился к коренной проблеме своих рассуждений: «О пользе и необходимости для России содержать значительные морские силы».

Не откладывая в долгий ящик, он сразу же высказывается определенно: «Нужен ли России флот или нет? Ответ готов: флот нужен нам». По иронии судьбы, на памяти Головнина, председатель Комитета образования флота граф А. Воронцов докладывал царю: «России быть нельзя в первенствующих морских державах, да в том ни надобности, ни пользы не предвидится».

Царь сам сознавался, что в делах флотских разбирается, «как слепец в красках».

Морской министр де Траверсе без обиняков возгласил: «Россия держава сухопутная, и ей флот не нужен».

Таким оппонентам противостоял Василий Михайлович: «Дерзновенно было бы с моей стороны, — писал он, — в деле политическом возражать людям, политикой занимающимся по должности, людям, украшенным пудрой и шитыми кафтанами. Но, как известно нам, что не всяк тот герой, кто носит шпоры и мундиры; не всяк тот тонкий дипломат, кто почтен званием посла, и не на всех тронах сидят Соломоны, то не будучи убежден доказательствами, не считаю себя и обязанным слепо согласиться с мнением, что истребление русского флота для нас нужно: я напротив того… более и более убеждаюсь в совершенной необходимости для России иметь значительные морские силы».

Далеко опережая свое время, заглядывал Головнин. Через три десятилетия после написания этих строк Россия потерпит крах в Крымской войне на суше из-за проигрыша на Черном море в схватке с англо-французским флотом, а спустя еще полвека именно поражение на море у Порт-Артура и при Цусиме вновь поставит Россию на колени перед Японией.

С уходом с арены истории России династических правителей, среди которых после Петра I явно не было Соломонов, забрезжила заря возрождения флота. Тяжкие испытания Великой Отечественной, флот, в отличие от армии, встретил начеку и достойно, «до конца выполнил свой долг». Там, где врагу противостоял флот, неприятель ломал зубы. Заполярье и Ленинград, Одесса, Севастополь и Кавказ — свидетели тому.

Петр Великий не представлял себе Россию без сильного флота. Головнин первым подтвердил эту мысль.

Посему, не взирая на некоторых нынешних сухопутных военных недоумков, будем помнить его последний завет потомкам: «Я более и более убеждаюсь в совершенной необходимости для России иметь значительные морские силы».

Славную память о себе оставил Василий Михайлович Головнин в сердцах и душах близких людей и товарищей, в строках своих замечательных записок.

Не раз тепло отзывался о своем товарище вице-адмирал Петр Рикорд. Образно высказался на склоне лет питомец знаменитого морехода адмирал Ф. Врангель: «Присутствие духа в опасностях, решительность и быстрота в принятии мер для достижения предположенной цели, неутомимость в перенесении трудов, постоянство в дружбе, неизменная признательность к усердным сослуживцам и подчиненным, непоколебимая честность и благородство души — вот свойства, отличавшие характер Головнина, как военного начальника и гражданина».