Страница 104 из 113
Вернувшись, он стал собираться в Лондон, вызвал Муравьева.
— Я отъеду дня на два-три, не более, оформить бумаги, готовься к переходу, неча здесь деньгу казенную проматывать. Со мною поедет Савельев и Лутковский-младший.
Спустя два дня возвратился сердитый Савельев.
— Нам Адмиралтейство навязало много поклажи в Кронштадт, а она вся неведомо где. Командир покуда не разыщет весь груз и отправит сюда, задержится.
Развеяло настроение появление в Портсмуте русских кораблей.
— Два отряда нынче снарядили в Петербурге, — объявил Муравьев в кают-компании. — Первый с Беллинсгаузеном и Лазаревым к Южному полюсу. Другой Васильева и Шишмарева, отыскивать проход из Великого в Северный океан. В свободные часы можете наведаться к приятелям.
Врангель и Литке ушли вечером на шлюп «Восток» к Беллинсгаузену. Матюшкина потянуло к Лазареву на «Мирный». Запомнились разговоры о нем в Русской Америке.
Командир «Мирного», небольшого роста, крепко сбитый, немногословный, но порой крутой в обращении, чем-то напоминал Головнина.
«Пожалуй, такой же приверженец суровых мер», — вынес первое впечатление Матюшкин, но невольно проникся к нему симпатией, как и к Головнину.
Узнав подноготную бывшего лицеиста, Лазарев спросил без усмешки:
— Ну, и каково море вам показалось за два годика?
— Только в нем и чувствую отраду, — с некоторым смущением, но твердо ответил Матюшкин.
Лазарев одобрительно улыбнулся.
— Ну тогда из вас со временем настоящий моряк сделается, — и вдруг спросил, — куда далее-то загадали?
— Вместе с приятелем, мичманом Врангелем, замыслили податься на Север, где Лаптевы и Челюскин хаживали.
— Ну что ж, сие доброе начало для службы, а кстати, — Лазарев кивнул на шлюп «Благонамеренный», — советую сходить к Шишмареву. Они в те места отправляются. Быть может, что полезное узнаете. Ежели пойдете, кланяйтесь моему младшему брату, Алексею, скажите, в гости его ожидаю.
Матюшкин, не откладывая, на шлюпке, любезно предложенной Лазаревым, ушел на «Благонамеренный».
Поздно ночью приятели делились впечатлениями.
Врангель и Литке наперебой восторгались Беллинсгаузеном, хвалили порядок на корабле.
— Сразу видна выучка Крузенштерна, — заключил Литке.
Матюшкин слушал не перебивая, а потом сказал Литке:
— Ну, пожалуй, его спутник лейтенант Лазарев ему под стать. Беллинсгаузен ходил у Крузенштерна мичманом, а Лазарев-то самолично кругоземный вояж совершил.
И тут же вспомнив, Федор перевел взгляд на Врангеля:
— А вот у Шишмарева, Фердинанд, многое я прознал про Северную экспедицию. Сие наводит меня на мысль, что в Адмиралтействе затевается вояж на Север.
Догадка Матюшкина подтвердилась через несколько дней, когда вернулся командир. На «Камчатке» собрались все командиры кораблей и часть офицеров. Гости сообщили кронштадтские и петербургские новости, Головнин рассказывал о вояже. Матюшкин на правах знакомого сидел рядом с Алексеем Лазаревым.
Когда капитаны разъехались, Матюшкин посоветовал Литке:
— Ты, тезка, сходика на «Благонамеренный» к Алексею Лазареву. Оказывается, его старший брат, Андрей, нынче отправился на бриге к Новой Земле. Ты-то тож в те края метишь?..
«Камчатка» уходила из Портсмута раньше других кораблей. На стеньгах и фалах подняли приветствия и пожелания доброго плавания соотечественникам, отправляющимся в далекие моря…
Чем ближе к родной гавани, тем чаще поглядывал Головнин за корму, на кильватерную струю, когда лаг отсчитывал скорость и в пенистых всплесках таяли последние сотни миль пути.
Наступало время предварительного резюме. Ну что же, пожалуй, он внес свой посильный вклад в науку. Скрупулезно определял и тщательно описывал все места, где пролегал маршрут шлюпа. Составлены точные карты, за которые не придется краснеть. Старался как можно увлекательней сделать наброски и сотворить красочные этюды природных примечательностей виденного всюду. Не оставался равнодушным, когда соприкасался с бытом и нравом обитателей посещаемых земель. Всюду не только вскрывал язвы, но и рекомендовал лекарства для их излечения, подмечая изъяны, советовал, как их устранить…
Один за другим заступали на вахту офицеры, стараясь каждый раз отстоять свои часы без промашки, нутром чувствовали внимательный взгляд своего наставника. Так или иначе приходила пора своеобразного отчета, негласного экзамена перед ним.
За два года совместного плавания проницательный командир «Камчатки» основательно изучил своих подопечных. Он досконально знал их мнения и суждения, взгляды на морскую службу, окружающую действительность, на жизнь.
На любом судне в дальнем плавании редко удается скрыть от окружающих сокровенные мысли, тем более если за плечами только двадцать лет…
Головнин в душе радовался, его цель достигнута, кропотливый труд окупился неплохими всходами. Почти все они, по его мнению, должны недурно проявить себя на службе отечеству. Да и сам командир уже кое-что прикидывал в уме, обдумывал возможности как-то пособить им на первых порах, определиться на флотской стезе по своим способностям и устремлениям, не дать пропасть втуне здоровому честолюбию. Как-никак он почетный член Государственного Адмиралтейского департамента. Круг знакомств его невелик, но там есть люди достойные и влиятельные. Как, например, вице-адмирал Гавриил Сарычев.
Пройдут годы, труды командира «Камчатки» оценит самый строгий судья — жизнь.
Из среды обитателей шлюпа выйдут четыре адмирала, все они еще раз обогнут землю в кругосветных плаваниях. Три из них внесут весомый вклад в отечественную науку. Два офицера станут правителями Русской Америки, этот далекий край приворожил их…
В пятницу 5 сентября 1819 года, спустя два года и десять дней, «Камчатка» салютовала родной Кронштадтской крепости. Среди строк рапорта командира Морскому министру одна говорит о многом: «Шлюп обстоит благополучно, и экипаж находится в здоровом состоянии».
На первый взгляд скупая, суховатая фраза. Но в ней Головнин не забывает главный двигатель корабля — людей…
Командира ждали послепоходные хлопоты и заботы. Ворох докладов и записок, отчетов и справок. Сплошная писанина.
Офицеры паковали саквояжи, прощались с кораблем. Расставались, разъезжались, расходились их дороги. Некоторых «Камчатка» сблизила. Матюшкин и Врангель лелеяли мечту отыскать неизведанную землю на востоке Ледовитого океана. Литке тоже тянуло в этот океан, манила загадочная Новая Земля…
«Камчатка» многому научила, заложила прочные основы науки познания, закалила характеры. В конце концов все они убедились, что жесткость командира пошла на пользу. Головнин действовал по испытанному суворовскому принципу: «Тяжело в учебе, легко в бою».
Со временем все его питомцы отдадут должное мудрости командира «Камчатки». Тот же Федор Литке, порой скрипевший зубами и бурчавший на давление «чифа», как он величал за глаза на английский манер капитана, со временем признается: «Его система была думать только о существе дела, не обращая никакого внимания на наружность… Щегольства у нас никакого не было ни в вооружении, ни в работе, но люди знали отлично свое дело, все марсовые были в то же время и рулевыми, менялись через склянку, и все воротились домой здоровее, чем пошли… Я думаю, что наша „Камчатка“ представляла в этом отношении странный контраст не только с позднейшими николаевскими судами, но даже с современными своими. В начале похода я не имел никакого понятия о службе; воротился же моряком, но моряком школы Головнина, который в этом, как и во всем, был своеобразен».
Редкая похвала уже умудренного адмирала. Сказано емко, без лести и справедливо. Собственно, примерно так выговаривались за глаза и все офицеры, покидавшие «Камчатку». Главное, все они как один будут честно и беззаветно служить отечеству, не поминая лихом своего командира…
Море и берег неразлучны
У архангелогородских поморов есть старинная присказка: «Где лодья ни рыщет, а у якоря будет». Сколь ни плавай, а когда-то каждому моряку наступает его срок, приходит время «списываться» на сушу. Иные деятели умудряются ни одного дня не пробыв в море, «заслужить» адмиральские эполеты. Случается, что преждевременно покинуть корабль вынуждает недуг. Другие плавают до упора, но в виде балласта.