Грозные царицы

Организацию церемонии взяли на себя Долгорукие. Коронация государя была назначена на 24 февраля, местом ее должен был стать собор Успения Пресвятой Богородицы в Кремле. Укрывшись в зарешеченном уголке собора, царица Евдокия наблюдала за внуком – в короне на голове, со скипетром и державой – символами государственной власти – в руках. Получивший благословение священника в расшитой фелони, так сверкавшей золотом, что он казался сошедшим прямо с иконостаса, превозносимый до небес лучшими певчими церковного хора, император дожидался окончания праздничной литургии, чтобы, как ему было предписано, подойти к бабушке и поцеловать ей руку. Он пообещал ей проследить за тем, чтобы ее окружала толпа камергеров, пажей и придворных дам, в соответствии с ее высоким рангом, даже если – что желательно – она захочет обосноваться вне столицы, чтобы избежать дворцовой суеты. Евдокия восприняла урок и удалилась. Все, кто составлял свиту Петра, облегченно вздохнули: вроде бы течению празднества не суждено быть омраченным никакими неожиданными неприятностями.

Однако спустя всего лишь несколько дней после торжественного события в окрестностях Кремля, у Спасских ворот, были обнаружены подметные письма, в которых некто, не поставивший своей подписи, сообщал о непорядочности Долгоруких, бесчестных их поступках и призывал «людей добрых» потребовать возвращения милости государевой Меншикову. Разнеслись слухи, что этот пасквиль было написан Голицыным, чье недоброжелательство, если не сказать – враждебность, по отношению к Долгоруким было хорошо известно. Но назначенной для расследования инцидента комиссии не удалось найти тому никаких доказательств, и Верховный тайный совет, вдохновляемый все тем же Долгоруким, решил, что происхождением своим анонимное письмо обязано не кому иному, как Меншикову, раз там содержался призыв к его оправданию, и приказал изгнать его вместе с семьей в город Березов, находившийся в самой дальней оконечности Сибири. Как раз в то самое время, когда бывший фаворит думал, что дела с царским правосудием у него закончены, в его дом, стоявший посреди крепостных стен, явились два офицера, огласили глубоко поразивший его приговор и, не дав перевести дыхание, втолкнули в повозку. Жена и дети, ужасавшиеся всем происходящим, сели рядом. Перед тем семейное имущество было разграблено, Меншиковым из милости разрешили взять с собой только кое-какие личные вещи и мебель. И под конвоем отряда вооруженных солдат – так, будто речь шла о сопровождении особо опасных преступников, – их отправили в дальний путь.

Расположенный более чем в тысяче верст от Тобольска Березов был сущей дырой, расположенной посреди пустынной равнины, сплошь покрытой тундрой, лесами и болотами. Зимы здесь, говорят, были такими суровыми, что птицы замерзали на лету, а стекла в окнах лопались. Но и подобной нищеты после той роскоши, в какой жил прежде Меншиков, и тех почестей, какие ему воздавали, было недостаточно, чтобы сломить его мужество. Жена его, Дарья, скончалась в дороге. Дочери оплакивали свои девичьи мечты о любви и навсегда утраченное величие. Сам он сожалел лишь о том, что ему довелось пережить такое несчастье. Однако никогда не умирающий инстинкт самосохранения подталкивал его к тому, чтобы оказывать сопротивление бедствиям. Привыкший наслаждаться роскошью во дворцах, он теперь трудился, как простой рабочий, своими руками приспосабливая выделенную им избу для жизни семьи. Соседи, которых предупредили, что новоприбывший виновен в «преступлениях против императора», встретили Меншикова более чем холодно и даже угрожали нападением. Однажды, когда возбужденная толпа на улице принялась выкрикивать проклятия в адрес «изменника» и бросать камнями в него самого и его дочерей, Александр Данилович не выдержал и воскликнул: «Бейте меня одного! Не трогайте женщин!»[28] Тем не менее, после нескольких месяцев таких ежедневных столкновений и оскорблений он ослабел и отказался от борьбы. В ноябре 1729 года его сразил апоплексический удар, сведший Меншикова в могилу. Месяцем позже умерла и его старшая дочь Мария, царская невеста в былые, такие прекрасные для нее времена.[29]

Равнодушный к судьбе того, от кого так поторопился избавиться, Петр II продолжал жить весело, беззаботно и беспорядочно. Долгорукие, Голицын и Остерман были в силу этого свободны от необходимости отдавать ему отчет о своих действиях и, пользуясь этим, навязывали при всех обстоятельствах собственную волю. Единственное, чего они еще побаивались, – это влияния Елизаветы на племянника. Только она, думали тогдашние вершители судеб Российской империи, способна свести к нулю власть над Его Величеством дражайшего Ивана Долгорукова, без которого им было не обойтись. Но каково же могло быть самое верное средство обезоружить царевну? Конечно же, выдать ее замуж, причем немедленно! А за кого? Вновь всплыла кандидатура графа Морица Саксонского, но для Елизаветы он был совершенным пустым местом, да и вообще она мало о чем задумывалась: в ее очаровательной головке удерживались мысли только о том, какое бы еще выкинуть коленце, или звуки танцевальной музыки. Уверенная в том, что может управлять мужчинами по своему хотению, она меняла одних на других: с теми – идиллические отношения без всяких последствий, с этими – любовная связь, не имеющая завтрашнего дня. Соблазнив Александра Бутурлина, Елизавета переключилась на Ивана Долгорукого, любимца государя. Может быть, ее особенно возбуждала идея заполучить в любовники человека, который был известен своими гомосексуальными наклонностями? Как знать… Во всяком случае, узнав, что ее сестра, Анна Петровна, давно отбывшая в Голштинское герцогство, произвела на свет сына,[30] тогда как она сама в девятнадцать лет еще и замуж не вышла, царевна придала знаменательному событию куда меньшее значение, чем развитию своей скандальной интрижки с красавчиком Иваном. Любовная авантюра с молодым Долгоруким, вероятно, больше всего привлекала ее тем, что, покорив этого человека, она сумеет доказать всем преимущества своего пола в любых формах сексуальных извращений. Увести возлюбленного у мужчины, думала она, куда как менее обычное, а следовательно, намного более интересное и способное лучше развлечь предприятие, чем отбить мужчину у другой женщины.

Во время празднеств в Киле, устроенных Анной Петровной и великим герцогом Карлом-Фридрихом по случаю рождения наследника, царь открывал бал в паре с теткой Елизаветой. Оттанцевав положенное под восхищенными взглядами собравшихся гостей, император отправился в соседнюю комнату – пропустить, как бы сказали сейчас, рюмку-другую в компании друзей, поскольку желание выпить для горького пьяницы – состояние нормальное. Опустошив несколько стаканов, он вдруг обнаружил, что его постоянный спутник во всех удовольствиях Иван Долгорукий куда-то делся. Удивленный Петр вернулся туда, откуда пришел, и увидел, что тот в самом центре зала кружится до изнеможения в танце с Елизаветой. Тетка показалась ему в объятиях не сводившего с нее глаз кавалера такой радостной и возбужденной, что он впал в бешенство и решил напиться в стельку. Интересно, кого к кому он на самом деле приревновал: Елизавету к Ивану Долгорукому или Ивана Долгорукого к Елизавете?

По-настоящему тетка и племянник примирились только после Пасхи. Покинув на этот раз Ивана Долгорукого, Петр повез Елизавету на охоту, но не простую, а представлявшую собой целое путешествие: оно должно было продолжаться несколько месяцев. Парочку сопровождало пятьсот экипажей. Били как пернатую дичь, так и крупного зверя. Когда нужно было затравить волка, выследить лисицу или медведя, этим занимались специальные егеря в зеленых ливреях, обшитых серебряной тесьмой: они же нападали на животное, вооружившись ружьями и рогатинами, а хозяева с интересом глядели на происходящее. Вдоволь налюбовавшись трофеями, прямо на свежем воздухе устраивали пиршество, к разбитому охотниками лагерю издалека съезжались торговцы с тюками тканей и различных вышитых изделий, с чудодейственными бальзамами и фальшивыми драгоценностями.

28

См. Валишевский. Указ. соч.

29

Еще двое детей Меншикова, сын Александр и дочь Александра, вернулись из изгнания только при следующем царствовании. (Примеч. авт.)

30

Будущего Петра III, который в свое время женится на Екатерине Великой. (Примеч. авт.)