Александр I

Александр сознает, что для бабушки он – залог будущего России. А Екатерина считает дни, оставшиеся до рокового 24 ноября, когда она объявит наконец свою волю. Однако утром 4 ноября слуги находят ее в гардеробной, лежащей на полу без сознания. Апоплексический удар. Врачи не верят в благополучный исход и предупреждают, что фатальный конец близок. Посылают за Александром. Он, как обычно, на прогулке вместе с Константином. Возвратившись во дворец, Александр притворяется безутешным, не испытывая в душе никакого сострадания к шестидесятисемилетней старухе, познавшей все обольщения мирской славы, а теперь тщетно боровшейся, мечась в кровати, с застилающей ее сознание пеленой. Наблюдавшей за поведением молодого человека графине Головиной даже показалось, что он афишировал «до неприличия радость не повиноваться больше деспотичной старухе». В действительности же Александр стоит перед трудно разрешимой дилеммой. Давно зная, что императрица прочит его в наследники, он может обнародовать пресловутый манифест и взойти на трон вместо Павла. Но если при жизни Екатерины он позволял считать себя наследником, то ему претит претендовать на трон после ее смерти. В первом случае он бы повиновался чужой воле, во втором ему придется действовать самостоятельно. В первом случае его защищал авторитет бабушки, во втором на него обрушилась бы ярость Павла.

У него не хватает мужества открыто пойти против отца, давшего ему жизнь. Он предпочитает плыть по течению. Дабы продемонстрировать покорность духу Гатчины, он облачается в прусский мундир, в котором при жизни Екатерины никто не дерзал появляться в залах императорского дворца, и в нем встречает великого князя Павла. Так же поступает и Константин. Прибыв к постели умирающей матери, Павел приятно поражен, увидев, что оба его сына одеты в гатчинские мундиры, напомажены и напудрены, как достойные солдаты Фридриха Великого. Павел понимает: Александр не намерен воспользоваться своим правом на корону. Екатерина в беспамятстве хрипит в своей постели, а Павел вместе с Безбородко устремляется в кабинет императрицы, роется в ее бумагах, находит манифест и бросает его в огонь. Место свободно. Ничто более не препятствует Павлу, тридцать четыре года ожидавшему этой минуты, стать императором всея Руси.

6 ноября 1796 года в середине дня врачи объявляют: Ее Величество умирает. Александр и Константин вместе с отцом стоят у изголовья кровати. Глядя на это искаженное страданием лицо, Александр вспоминает бабушку такой, какой она была в последние годы, – всемогущей и ласковой. У него чувствительное сердце, и, говорят, у постели умирающей ему стало плохо. Возле него кто-то громко рыдает. Он украдкой бросает туда взгляд и с отвращением узнает Платона Зубова, задыхающегося от горя и отчаяния. Молодой фаворит оплакивает не царственную любовницу, а свое положение при ней. Но ведь всегда рискованно делать ставку на особу преклонных лет. Смерть императрицы – конец его мечтам о власти и богатстве, впереди его ждет опала. Александр отводит взгляд от этого жалкого паяца и переводит его на бабушку. Ее дыхание затруднено, глаза закатились, на губах выступила кровавая пена. Из груди вырываются редкие хрипы. Наконец она испускает последний вздох. Все кончено. В полумраке комнаты все опускаются на колени. Потом Павел, перекрестившись, поднимается и с торжествующим видом поворачивается к собравшимся. Генеральный прокурор Самойлов объявляет придворным, заполнившим переднюю, о кончине императрицы Екатерины и вступлении на престол ее сына Павла. Рыдания смешиваются с криками «Виват!». Со слезами все приветствуют нового императора – Россия продолжается.

В дворцовую церковь спешно принесен трон для принятия новым государем присяги на верность. Восседая на троне под золоченым двуглавым орлом, Павел с искаженным бульдожьей гримасой лицом не скрывает ликования. Его глаза светятся торжеством. Все по очереди, преклонив колено, целуют его руку. Александр, склоняясь перед новым самодержцем, охвачен противоречивыми чувствами. Он понимает, как опасно отдавать Россию во власть душевно неуравновешенного человека, и утешается тем, что совесть его чиста. Теперь он стал наследным царевичем. Ему девятнадцать лет, а его сорокадвухлетний отец полон энергии и жизненных сил. У него достаточно времени, он подождет. И не завиднее ли положение великого князя, живущего вдали от политических забот, чем положение императора?

Великая княгиня Елизавета с неприязнью и грустью наблюдает за придворными, суетящимися вокруг нового государя, не достойного таких почестей. «Мне было неприятно видеть всех этих людей, клянущихся быть рабами человека, которого в тот момент я ненавидела, – напишет она позже матери. – Невыносимо видеть на месте доброй императрицы самодовольного монарха, упивающегося низостями, которые уже делаются ради него. Это было ужасно».

Сразу после церемонии принесения присяги Павел проводит смотр гвардейского полка. Стоя рядом с ним, Александр замечает, что у отца подергивается колено, что он притопывает ногой и надувает щеки, выражая таким образом неудовольствие небезупречным строем проходящих мимо солдат. После смотра император вскакивает на своего любимого коня Помпона и скачет галопом навстречу верным гатчинским батальонам, вступающим в столицу под звуки труб. Александр радостно встречает гатчинских офицеров, своих «настоящих товарищей». С каждым часом атмосфера во дворце меняется – германский дух изгоняет французский. «Происходит, – замечает Штединг, – полная метаморфоза в одежде и в поведении. Пышные галстуки, длинные волосы и томные выражения на лицах исчезли. Вокруг гетры, трости, перчатки шведского образца».

Ежедневно находится какой-нибудь предлог для проведения вахт-парада. Развод караула, церемония которого тщательно разработана, становится делом государственной важности. О почившей царице если и вспоминают, то для того, чтобы проклинать ее или смеяться над ней. «О, как я была уязвлена недостатком скорби, которую выказывал император, – пишет великая княгиня Елизавета. – Можно подумать, что скончался его отец, а не мать, ибо он говорит только о нем, он украсил все комнаты его портретами, о матери упоминает, чтобы охаять ее и во всеуслышание осудить все, что было сделано за время ее царствования».

С первых дней восшествия на престол Павел старается исправлять все, сделанное Екатериной. Он освобождает из Шлиссельбурга франкмасона Новикова, возвращает из ссылки публициста Радищева, осыпает милостями Костюшко и разрешает ему уехать в Америку, возвращает свободу 12 тысячам польских заключенных и польским заложникам, расселенным по разным городам России, и с царскими почестями принимает в Петербурге бывшего короля Польши Станислава Понятовского.

Похороны императрицы для него – новый повод продемонстрировать ненависть к своей старой матери, скончавшейся всего три недели назад, и уважение к памяти отца, со дня смерти которого прошло тридцать четыре года. Он требует, чтобы похоронный церемониал был совершен одновременно над останками Екатерины и убитого ею супруга. Гроб с телом Петра III извлекают из склепа Александро-Невской лавры и выставляют в тронном зале Зимнего дворца на окруженном колоннами возвышении, рядом с гробом его «преступной жены». Потом гробы с останками Петра III и Екатерины II торжественно переносят в собор Петропавловской крепости. По приказу Павла открывает шествие Алексей Орлов, главный виновник убийства. Шагая с непокрытой головой на восемнадцатиградусном морозе, он несет на золотой подушке корону задушенного им императора. Его бывшие сообщники, Пассек и Барятинский, держат кисти траурного покрова. За ними пешком следуют император, императрица, великие князья, великие княжны, двор, дипломатический корпус, генералитет. Собор, в котором тоже очень холодно, полон народа; священники, облаченные в траурные ризы, отпевают одновременно обоих врагов. Александр стоит в нефе рядом с отцом. Зрелище двух катафалков, театрально выставленных напоказ, вокруг которых курится ладан и звучат слова молитв, приводит его в ужас. Никогда еще сама идея самодержавной власти так не подавляла его. Найдется ли в истории хоть одно не обагренное кровью царствование? Неужели для того, чтобы управлять людьми, неизбежно надо утратить все человеческое? Не придуманы ли возвышенные принципы Лагарпа лишь для того, чтобы одушевлять светскую беседу? Погребальное пение церковного хора усугубляет меланхолию Александра. Став вторым по значимости лицом в государстве, он ясно сознает: не в его силах избежать уготованной ему судьбы, а бремя короны, которую предстоит носить, ему не по силам.