Александр I

Однако мало-помалу вырабатывается определенная программа. Она включает уничтожение крепостного права, равенство граждан перед законом, открытость правительственных решений, отмену монополии на продажу водки, сокращение срока военной службы в мирное время… Эти умеренные требования не устраивают смелого и радикального Пестеля. Под его влиянием внутри Союза образуется революционная группа, цель которой – свержение монархии и учреждение республики. Пестель на этом не останавливается: он выступает за царе-убийство и истребление всей императорской фамилии. После мятежа Семеновского полка многие служившие в нем офицеры были высланы из Петербурга и включены в состав полков, расквартированных на Украине. В их числе Пестель и оба Муравьевых-Апостолов. Прибыв на новое место назначения, они создают Южное общество. Тем временем в столице распущен Союз благоденствия, возникает Северное общество.

Северное общество быстро увеличивается за счет притока новых членов: штабных офицеров, кавалергардов, моряков, офицеров гренадерского полка. Председатель Северного общества Никита Муравьев составляет проект конституции, в основе которого – идея конституционной монархии. На юге Пестель и его друзья, более радикальные, идут дальше. Они слышать не хотят о монархии, какой бы она ни была: наследственной, выборной или конституционной. Их устраивает только республика. Они готовы действовать, но тоже не знают как, какими средствами поднять скованную железной дисциплиной армию и народ – неподвижную косную массу?

Разумеется, все эти разглагольствования, хоть и происходят при закрытых дверях, не тайна для шпионов. Генерал Васильчиков, командир гвардейского корпуса, представляет Александру подробный доклад о планах заговорщиков. Бенкендорф, начальник штаба гвардейского корпуса, еще раньше подал ему записку, где указаны цели общества и названы имена заговорщиков. С такими документами на руках Александру легче легкого поймать в свои сети всю эту мятежную молодежь – улов был бы богатый. Но вместо того чтобы действовать, он впадает в какое-то странное оцепенение. Без колебаний пожертвовав масонскими ложами, он не находит в себе мужества покарать за безрассудные проекты стольких должностных лиц. В списке, который ему представлен, он видит имена чиновников, преданных своему делу, полководцев, покрывших себя славой на полях сражений, – имена тех, кто составляет гордость и украшение России. Несколько фраз из записки Бенкендорфа побеждают его колебания. «В заключение должно сказать, – говорится в записке, – что буйные головы обманулись бы в бессмысленной надежде на всеобщее содействие. Исключая столицу, где, как и во всех других, много найдется способного воспламениться… утвердительно можно сказать, что внутри России не мыслят о конституции… Русские столько привыкли к образу настоящего правления, под которым живут спокойно и счастливо и который соответствует местному положению, обстоятельствам и духу народа, что и мыслить о переменах не допустят».

Генерал Васильчиков спрашивает у царя о его намерениях. Александр едва слушает его. Взволнованный отголосками прошлого, он вновь видит перед собой друзей далекой юности: Сперанского, Лагарпа, Чарторыйского, Негласный комитет… Воспоминания о благородных порывах молодости на миг опьяняют его. И в этот миг он не узнает самого себя. Какая пропасть разделяет юнца, предававшегося либеральным мечтаниям, и зрелого и печального мужа, держащего в руках этот обвинительный акт! Наконец он произносит: «Дорогой Васильчиков, вы служите мне с начала моего царствования, вы знаете, что я разделял и поощрял эти иллюзии и заблуждения». И после долгого молчания добавляет: «Не мне их судить».

Глава XV

Таганрог

Александр, так любивший в молодости общество дам, в зрелом возрасте совсем к ним охладел. За годы войн с Наполеоном он отдалился от любовницы, красавицы Марии Нарышкиной. С тех пор она в сопровождении княжеской свиты много путешествовала по России и Европе, пережила немало любовных приключений, утратив над Александром «власть привычки».[82] Когда ему сообщили, что она возвращается в столицу, он, желая успокоить своего духовного наставники Кошелева, пишет ему 7 мая 1818 года: «Не откладывая, хочу сказать несколько слов о приезде в Петербург мадам Нарышкиной. Вам хорошо известно мое душевное состояние, и, надеюсь, Вы не станете за меня беспокоиться. Скажу больше, если бы я по-прежнему был светским человеком и остался совершенно равнодушным к этой особе, в этом не было бы моей заслуги после всего того, что она себе позволила. Сердцем и душой я весь Ваш и вверяю себя нашему Божественному Владыке». Осененный благодатью и, вероятно, душевно надломленный, он не поддается более обольщениям плоти. Присутствие бывшей фаворитки вызывает у него лишь стесненность и чувство вины. В своем белом платье, со знакомой улыбкой на устах и привычным ароматом духов она олицетворяет соблазны греховного мира, к которому он больше не принадлежит. Когда она обращается к нему в прежнем игривом тоне, он отвечает ей словами о нравственном возрождении под сенью креста. Их связывает только дочь, Софья Нарышкина. У Александра нет детей от императрицы, и он души не чает в этой восемнадцатилетней девушке, прелестной, изящной, образованной. Она не подозревает о своем происхождении и готовится выйти замуж за графа Шувалова. Но ее здоровье подорвано, болезнь – чахотка – быстро развивается. Каждый день, утром и вечером, фельдъегерь доставляет царю в кабинет известия о течении болезни. 23 июня 1824 года, когда Александр собирается на ученья гвардейской артиллерии, ему передают роковое сообщение. Он заливается слезами. Он так рыдает, что, по свидетельству доктора Тарасова, его рубашка на груди становится мокрой. Спустя четверть часа он справляется с собой, облачается в мундир, велит седлать коня и едет на смотр. На следующий день он пишет Аракчееву: «Не беспокойся обо мне. Воля Божья, и я умею ей покоряться. С терпением переношу я мое сокрушение и прошу Бога, чтобы Он подкрепил силы мои душевные». Отослав письмо, он сам едет в Грузино, где, пытаясь смягчить свое горе, осматривает военные поселения – любимое детище, предмет его гордости. Он намерен закрыть в этом раю дисциплины кабаки и всерьез обсуждает эту проблему с Аракчеевым. «Надеюсь на Всемогущего, что позволит и поможет привести сие к желаемому концу», – говорит он ему.

Все-таки удовольствие, которое ему доставляет наблюдение за работой солдат-трудяг, не помогает забыть об очаровательной Софье, унесенной в могилу накануне свадьбы. Странным образом горе сближает его не с бывшей любовницей, а с женой. Как будто бы Господь, покарав его, указует ему вернуться на стезю законного супружества. Елизавета, как всегда все понимающая, оплакивает вместе с мужем смерть ребенка, которого ему родила другая. Она тоже образумилась, не ищет мужского поклонения, поставила крест на его и своих изменах и видит смысл жизни в примирении с супругом и в супружеском согласии. Увядшая, исхудавшая, с лихорадочно горящими глазами, с проступившей на лице сетью красных прожилок, она знает, что безвозвратно утратила женскую привлекательность, и надеется удержать Александра лишь душевной чуткостью. «Я знаю, что с моим лицом мне не на что рассчитывать, – говорит она. – Остаток моего кокетства я посвящаю лишь морали».

Действительно, после долгого периода взаимного отчуждения царь только возле нее обретает чувство защищенности. Давно угасшую любовь заменяет нежность. Супруги часто проводят время вдвоем в Царском Селе. Елизавета пишет матери: «В это время года на моей половине очень холодно, к тому же она отделена от половины императора еще более холодными залами, и поэтому он уговорил меня переселиться в его апартаменты и занять три отделанные с безупречным вкусом комнаты. Очень трогательной была борьба двух наших прекрасных душ, пока я не согласилась принять от него эту жертву. На следующий день после обеда и до наступления ночи мы с ним катались в санях, а потом, по его желанию, я устроилась в его кабинете, а он занимался своими делами».

82

Выражение Жозефа де Местра.