Страница 135 из 147
А если это знание ударит тебе в голову — тебе тут же напомнят, что ты бесспорно и безоговорочно зависим от компьютеров.
Третьекурсникам Канаваль всегда задавал одну и ту же задачу: «Компьютеры отключились на пять секунд. Используя имеющиеся координаты и данные, проложить курс на следующие пять секунд, не используя компьютеров». Студенты или сдавались через несколько часов, или днями сидели над задачей, чтобы в конце концов тоже отбросить ее как пустую трату времени. Синь так и не сдала свой результат, и в конце семестра Канаваль поинтересовался, где же задача.
— Я хотела еще поработать над ней на каникулах, — ответила Синь.
— Зачем?
— Мне нравятся вычисления. И мне интересно, сколько времени у меня уйдет на решение.
— Каков пока рекорд?
— Сорок четыре часа.
Профессор кивнул — так тихонько, что, может, и не кивал вовсе, и отвернулся. Выказывать одобрения он не умел.
Зато он умел радоваться, и даже смеяться, когда что-то веселило его — обычно что-то очень простое: глупые ошибки, нелепые промахи. Тогда он хохотал, громко, точно ребенок «Ха! ха! ха!». А, посмеявшись, всегда замечал с широкой улыбкой: «Глупо! Глупо!».
— Он правда мастер дзен, — говорила Синь Луису, когда они сидели в закусочной. — Настоящий. Сидит и медитирует. Встает в четыре часа. И сидит три часа. Мне бы так. Но тогда мне придется ложиться в двадцать, и я ничего не успею выучить. — И, заметив, что Луис никак не реагирует, поинтересовалась: — А как твой в-труп?
— Разложился до виртуального скелета, — рассеянно ответил Луис.
На третьем курсе студенты выбирали специальность. Синь пошла в навигацию, Луис — в медицину. На занятия они больше не ходили вместе, но встречались ежедневно — в закусочной, в спортзале, в библиотеке. В гости друг к другу они больше не ходили.
Любовники не сбегают (куда?). Встречи любовников — достояние общественности. Твои половые успехи служат для окружающих предметом глубокого и непосредственного интереса и озабоченности. Контрацепция гарантируется инъекциями каждые двадцать пять дней — девочкам с момента менархе, мальчикам — как укажет медкомиссия. Неявка в клинику за контруколом в назначенный день и время карается немедленным запросом: работники клиники проходят по твоему классу, спортзалу, сектору, коридору, жилпространству, во весь голос объявляя твое имя и проступок.
Без контруколов разрешено обходиться в следующих случаях: после стерилизации или завершения менопаузы; при обете безбрачия или строгого гомосексуализма; или после официального объявления, сделанного женщиной и мужчиной, о намерении совершить зачатие. Женщина, нарушившая обет безбрачия или зачавшая ребенка не от объявленного партнера, может получить укол постфактум, но после этого и она, и ее партнер обязаны делать инъекции в течение двух лет. Неразрешенные беременности прерываются. Безжалостные социальные и генетические причины, обуславливающие подобную систему, разъясняются каждому еще в школе. Но никаких причин не будет довольно, если свою личную жизнь ты сможешь держать в тайне. Вот этого-то у тебя и не выйдет.
Знает твой коридор, твоя семья, твой сектор, твоя родня, вся твоя четь знают, кто ты и где ты, и чем ты занят, и с кем, и все они сплетничают. Честь и стыд — могучие общественные силы. Поддерживаемые полным отсутствием уединения, подчиненные рациональным нуждам, а не стремлению подчинять и подчиняться, стыд и честь могут поддерживать социальную стабильность очень и очень долго.
Подросток может выделиться из родительского жилпространства, найти однокомнату в другом коридоре, другом секторе, сменить даже четь, но все в новом коридоре, секторе, чети будут знать, кто входит в твою дверь. Они будут наблюдать, и любопытствовать, и бдеть, и интересоваться, по большей части доброжелательно, но всегда в смутной надежде позлословить, и они будут сплетничать.
Садок, он же Крольчатник — вот первое место, куда переселяются юноши и девушки, покинувшие родной дом. Эти имя носила сетка коридоров в четвертой чети, близ колледжа. Все комнаты здесь были одиночные, некоторые — меньше стандартного объема, а стены, следующие кривизне обшивки главного ускорителя, сходились не под прямыми углами. Студенты двигали перегородки, пока сектор не превратился в лабиринт каморок и сожилищ. В Садке было шумно, безалаберно, пахло ношеной одеждой. Спали здесь редко, а любились небрежно. Но в клинику за контруколами являлись все.
Луис поселился близ Садка, в трипространстве с двумя другими студентами-медиками, Таном Биньди и Ортисом Эйнштейном. Синь по-прежнему обитала во второй чети, в одном жилпространстве с Яо. Каждый день она тратила по двадцать минут на дорогу до колледжа и обратно.
Пройдя через обычный для подростков период сексуальных опытов, поступившая в колледж Синь дала обет безбрачия. Она заявила, что не хочет, чтобы ее биологические ритмы диктовались уколами, и не желает, чтобы чувства мешали учебе — хотя бы пока она не закончит колледж.
Луис продолжал ходить на уколы каждые двадцать пять дней, никаких обетов не давал, но и не спал ни с кем из знакомых. Никогда. Единственным его сексуальным опытом был промискуитет школьных вечеринок.
Оба знали это друг о друге, потому что знали все. И друг с другом никогда об этом не говорили. Молчание их было таким же взаимным, глубоким и уютным, как их беседы.
Их дружба, конечно, тоже была общеизвестна. Друзьям вольно было спорить, почему Синь и Луис не спят друг с другом, и когда же наконец до этого дойдет.
Но под поверхностной дружбой таилось что-то, неведомое никому, что не было дружбой: обет, данный не словом, но телом, недеяние, имевшее важнейшие последствия. Они служили друг для друга уединением. Они нашли, где это — вовне. И ключом к нему было молчание.
Синь нарушила обет, нарушила молчание.
— Разложился до виртуального скелета, — рассеянно пробормотал Луис, думая явно не о в-трупе, у которого учился анатомии. Автор программы запрограммировал свое гнусное творение на то, чтобы направлять и песочить начинающего препаратора. «Продолговатый мозг, идиот!», шептали недвижные губы, и в пустой грудной клетке гулко отдавалось: «Ты что, решил, что вот это — слепая кишка?» Синь нравилось слушать, как язвит труп. Если не ошибаться, тот порой вознаграждал студента, читая стихи. «Похлопаем в ладоши и споем!», восклицал он, даже когда Луис удалял ему гортань.
Но сегодня Луис не рассказывал мертвецких баек, а только сидел в мрачной задумчивости за столом в студенческой закусочной.
— Луис, — проговорила она, — Лена…
Луис вскинул руку — так резко, так неслышно, что Синь умолкла, едва проронив имя.
— Нет, — бросил он.
Очень долгая пауза.
— Слушай, Луис. Ты свободен.
Он снова вскинул руку, отвращая речь, защищая тишину.
— Я хочу, чтобы ты знал, ты… — настаивала она.
— Ты не можешь меня освободить, — промолвил он. Голос его сел — от гнева ли, или другого сильного чувства. — Да. Я свободен. Мы оба свободны.
— Я только…
— Нет, Синь! Не надо. — На миг их взгляды встретились. Луис поднялся. — Пусть, — проговорил он. — Мне пора.
Он двинулся прочь, огибая столы. Ему говорили «Привет, Луис» — он не откликался. Ясно было, что случилась ссора. Синь и Луис сегодня в закусочной повздорили. Эй, что это на них нашло?
Молодой женщине трудно порой бывает устоять перед сексуальным притяжением старшего мужчины, особенно если тот наделен властью или авторитетом. Если же она находит его привлекательным, стойкость ее еще слабеет. Скорей всего, она закроет глаза и на трудность, и на притяжение, желая сохранить свободу выбора — свою и других. Если возобладает желание независимости, она станет бороться с силой его желания, с собственной тоской, чтобы сила ее уступки сравнялась с мощью его агрессии, чтобы принять его в себя с криком «Возьми меня!».
Или она может найти свободу в своей капитуляции. В конце концов, ее принцип — Инь. Инь считается негативным принципом, но это Инь говорит «Да».