Рассказы

Представили себе хорошую мать? Наша бедная Луиза как раз такой и была. Почему бедная? Так ее же собирались изнасиловать трое мужчин, а храбрый рыцарь Эдельвейс еще только неспеша ехал навстречу…

Представили себе и детей? Это вы зря, поскольку сопливые творения не появятся на горизонте рассказа. Хотя боятся их незачем: это милые прекрасные дети, лет примерно по десяти, голубоглазые и не менее белокурые. Такого их портрета будет довольно.

Наконец, опишем мужчин. Как мы уже сказали, насильников, причем довольно профессионального вида. Легко посчитать, что числом лихих парней было трое. По именам их звали Скотогон, Мормыш и Подлявый. Скотогон был главнее, потому что его уважали: он неожиданно родился в лесу, с удовольствием там жил, и по призванию был лесным разбойником.

Кроме того, Скотогон промышлял убийствами. Иногда он резал для удовольствия, но чаще из отзывчивости, выполняя просьбу крестьян, наслышанных о его умении. Когда у мужа не поднималась рука убить жену, а жена не осмеливалась поднять руку на мужа, бедняги шли в лес. Скотогон всех выручал. За деньги он уже вырезал половину деревни, а благодарности оставшихся не было границ. Этих оставшихся он часто не хотел трогать: не из жалости, просто надоело марать руки о мелкую и подлую дрянь. Но когда дрянь сама просила или напрашивалась, лесной человек приходил в деревню.

Мормыш и Подлявый тоже жили в лесу. Спали в лесу, ели в лесу, любовью занимались там же, где ели и спали. Только пить приходили в кабак, транжиря свою простую и по-детски беззаботную жизнь. Они радовались и не думали, что где-то верят в бога, и где-то сто лет воюют, и когда-то изобретут паровоз.

Грабили обычно на дороге, рассекающей тот же лес. Мало ли кто пройдет? Дураков-то хватает.

Однако Луиза была не дура и все свое никогда не носила с собой. Они быстро поняли, что взять с нее нечего. Хорошо еще, что Скотогон, Мормыш и Подлявый были мужчины. А если бы они были женщины, что тогда?

Бедняги не могли решить, кому она достанется первой. Это дало возможность Эдельвейсу спокойно подьехать к поляне. Ого! Женщина удобно лежала, удивленными глазами хлопая поверх задранного платья. Мужчины стояли над ней и переругивались. Это не к добру, сообразил он. Это к хорошей драке, догадался он и сразу воодушевился. С детства он обожал хорошую драку.

Идиотов стояло трое, но он был рыцарь. Это опять не то, о чем вы подумали. Рыцарь в те времена был сильнее трех идиотов, несмотря на свое благородство ли его отсутствие. Он был просто сильнее в драке. С детства. Раньше так учили. Если ты рыцарь, то твоя доля — драться одному против десяти лесных идиотов. Драться на равных, и под конец побеждать. А если ты с детства знаешь, что у тебя такая судьба, то ничего другого не остается, как ей и следовать. С шестнадцати лет ты начинаешь аккуратно вспарывать кишки только ради того, чтобы войти в форму. Самое забавное, что не войти в нее невозможно. Захочешь быть слабым, а не получится… Когда-то в воспитании юношей знали толк!

Он вынул свой обоюдоострый. Три мерзавца сразу разбежались: они же видели, что Эдельвейс закован в железо. Три мерзавца никогда не достанут человека, закованного в железо и доставшего обоюдоострый.

Луиза, как это не удивительно, продолжала всхлипывать. Всегда трудно сказать, почему в эту минуту женщина плачет: то ли у ней жизнь горемычная, то ли ее саму убить мало. Луиза плакала взахлеб, горячо, с душой. Может, от счастья? Эдельвейс спрыгнул с коня и попросил ее этим не заниматься. Терпеть не мог рыдающих баб. Она улыбнулась и согласилась.

Получилось, что он ее спас (недаром кавалер Синей Розы!). Луиза задумалась: как отблагодарить? Дать монету — стыдно, ничего не дать — еще хуже, а вот если предложить ему себя — тоже, конечно, стыдно, но в меньшей степени. Что и предложила Луиза, на что гордый Эдельвейс отвечал: «Вы прекрасны, и прекраснее вас только Бог, которому я дал обет не спать с женщинами. Извините?» Она вздохнула: ей казалось, что один рыцарь заменит ей трех лесных человечков. Она бы не отказалась. Но рыцарь оказался не вполне рыцарь.

Луиза почти заплакала, но Эдельвейс снова попросил не лить слезы. Она пошла домой, а рыцарь поскакал прочь, благо родовой замок возвышался неподалеку.

На этом история не заканчивается, не даром же мы упоминули детей. Напомним, что это были мальчик и девочка. Когда она вернулась домой, у обоих были отрезаны головы. Здесь начинается самое интересное…

У Луизы в голове вспыхнул один вопрос: кто?! Добрые соседи объяснили ей, что утром здесь проезжал храбрый Эдельвейс, который, как все знают, не спит с женщинами, потому любит спать исключтельно с детьми, а затем отрубать им головы. Странность, мол, у него.

Три дня Луиза по привычке рыдала, а затем собрала вещички и пошла в лес искать Скотогона. И нашла его. Скотогон был весел и свеж, он ходил по лесу и стучал молотком, ловко и скоро прибивая к старым деревьям розоватые человеческие уши. Рядом ходили Мормыш и Подлявый, в меру сил помогая ретивому Скотогону.

Луиза знала, кем работает этот парень в свободное время. Она предложила ему договор: они убьют Эдельвейса, а потом ее донасилуют. Впридачу возьмут кольца и бусы. Да нет, сначала донасилуют, сказали они. Сначала кольца с бусами, уточнил Скотогон. А чем тебе, дура, не угодил рыцарь Эдельвейс?

Подонок он, просто сказала женщина. И отчаянные люди решили его не трогать. Как никак, свой парень. А Луизу, конечно, донасиловали. Ну и кольца с бусами.

Лесные братья не зря обошлись без засады на Эдельвейса. Тот спас еще восемь прекрасных дам, вырвав из лап негодяев. Восемь раз бедняга не нарушил обет, чтобы кое-чем в его жизни Господь остался доволен.

Гегемоныч

Гегемоныч был своим в доску, но побезобразить любил: то комсомолку за сараем снасильничает, но сопрет на свою делянку коллективный навоз, то еще какую-нибудь дрянь уворует. Окрестный люд давно собирался набить Гегемонычу его плутовскую рожу, но начальство никогда не давало добро. Зачем оно лелеяло гада? Ответ знали все. Потому что Гегемоныч — Ленина видел!

А раз так, то какой с пожилого человека спрос? Опороченные за сараем девки и комсомолки никогда не писали на проказника кляуз, а некоторые после совершенного с их пресловутой девичьей честью даже назначали ему свидания. Он был хоть и свинья, но видный мужчина (второго такого поискать, не сразу найдешь).

Бывало, стибрит этот козел у честного человека мотыгу или сеялка, тот выбежет к нему как обычно, в трусах и с занесенным топором, а Гегемоныч в ответ подло ухмыляется и глаголет: уж не хочешь ли ты, падла, ветерана загубить, который самого Ленина видел? У бедняги сразу опускались руки и топор падал в перегной или еще куда.

Однако мерзавец был мужиком своим: приходил, бывало, туда, где и без него весело, и странно так спрашвал: «А не выпить ли нам, ребята, за Ленина?» И ребята не подумавши начинали бухать за Ленина, с огурцом и с песней, и с ними сам нарком Эдуард. Первый стакан на халяву традиционно подносили Гегемонычу. И второй тоже. И все молча соглашались.

Самое мерзкое, что слыл он не только заядлым бабником, но и опытным скотоложцем: телок он любил во всех смыслах. Но все прощалось очевидцу! Например, разговаривать матерно на годовщине Октябрьской социалистической революции. Ведь все знали, чо на самом деле Гегемоныч не способен подумать о ней худого.

Самое потешное, что некоторые этого полудурка жутко любили, если, конечно, он воровал не их сеялки и совращал не их телок. Ведь славный в принципе поселянин, только бы не пил как лошадь, а хлестал как обыкновенный мужик.

Когда он выпивал, то сразу добрел: глаза его лезли на лоб, ноги и язык заплетались друг о друга, а руками он норовил шлепнуть зад подошедшей трактористки, отчего та обретала счастье и повышала производительность. Трактористки становились к нему в очередь с раннего утра, безбожно ревновали и часто устраивали из-за него дуэли, сшибаясь лоб в лоб на своих страшных тракторах, что наносило огромный ущерб народному хозяйству. Трактористок, конечно, не жаль — этих дурех сваливали в овраг за лесочкам и они спокойно гнили до зимы. Но трактора, наши народные и любимые трактора, оплаченные последней копейкой! Когда начальство поняло, что темпераментных женщин-трактористок от ревности и дуэлей не уберечь, оно начало экономить хотя бы на народном хозяйстве. Всем бабам отныне разрешалось устраивать дуэли только на вилах, в трезвом виде и с санкции райсовета. Кровь продолжала литься. Прекрасные девушки бились на вилах, на лопатах и даже на ведрах, но трактора больше не гробили. Душа кровью обливается, как подумаю о наших родненьких тракторах, они у нас такие железные…