Очерки Крыма

Главная башня дворца, называемая Катара-Кулле (некоторые переводят это имя с греческого: башня проклятия), изукрашена резьбой и зубцами особенно тщательной работы.

На этой башне находится очень высоко, почти недоступно для глаза, доска с надписью, которая служит опроверженьем рассказа нашего чичероне, так как это одна из новейших генуэзских башен, оконченная 1-го июля 1394 г.

По мере приближения к вершине скалы и к юго-западу, стена представляет все больше развалин, наконец, является совсем рассыпавшеюся, почти сровненною с почвою. Недалеко от замка, внутри крепости, сохранились весьма хорошо развалины церкви, имеющей форму мечети. Это строение не очень большое, но изящной архитектуры, с совершенно круглым сводом. Портики этого здания исполнены особенного вкуса и окна украшены каменною резьбою. Кеппен, Паллас, Броневский считают это здание за христианскую церковь. Паллас говорит о нем, как о большом и прекрасном соборе, уцелевшем на восточном склоне города.

Действительно, и архитектура, и каменная резьба, и изображение св. Георгия, замеченное мною в углу оконного украшения, — все заставляет думать, что первоначально это был христианский храм.

Но нельзя ни минуты сомневаться, что этот храм был обращен впоследствии в мечеть. Снаружи видно, как с южной стороны при¬делан к зданию характерный магометанский альков, заменяющий наш алтарь. Изнутри этот альков и помещением своим и отделкой до такой степени напоминает обычные альковы мечетей, что не остается никакого сомнения; наконец, при входе справа, совершенно почти цел узенький, круглый минарет со следами вьющейся лесенки для муэдзина.

Исторические данные положительно подтверждают, что храм этот был действительно обращен татарами в мечеть. Кроме мечети, заметны внутри крепости: засыпанный колодезь, погреба, какая-то уединенная небольшая башня у подошвы верхней скалы и многое множество каменных куч, указывающих на место когда-то стоявших здесь строений. Развалины длинных и обширных домов со стоящими еще стенами не принадлежат древности. Это развалины казарм русских войск, стоявших в Судаке гарнизоном, по присоединении Крыма. Судакская крепость названа была тогда Кирилловскою, и в ней поставлен обер-комендант с целою канцеляриею и войском.

На устройство казарм расхищены были все остатки древностей, а солдаты и потом жители разбивали и перекапывали все остальное, добиваясь кубышек и кладов.

Крепость, в которой находятся храм и казармы, была нижнею крепостью; стены ее упирались в угол скалы, которая со стороны моря была неприступна, и потому, по-видимому, не защищалась стеною. Стена же, идущая на юг вверх от замка, отступает несколько от под¬водного обрыва скалы, и отрезывает от остальной крепости самую возвышенную, ближайшую к морю часть скал; таким образом, она служила как бы внутреннею цитаделью, кремлем Судака. Заметно, что оборона ее устроена была не против моря, а против крепости, следовательно, рассчитывалось защищаться в цитадели, если даже крепость будет в руках неприятеля. В этой стене Паллас видел еще водопроводные трубы, а мы видели только развалины одной жилой башни с печью.

Подниматься вверх на пирамидальную вершину скалы над морским обрывом не всякому покажется приятным. Само посещение замка (Катара-Кулле) для неопытных представляет некоторые трудности и заставляет сердце биться сильнее обычного. Из нашей компании только двое полезли за проводником на пик скалы. Береговой ветер, неизбежно поднимающийся после заката солнца, дул довольно сильно на высоте и, казалось, срывал нас в море.

Оголенный скат утеса, при последнем повороте к верхней башне, может нервному человеку причинить головокружение, особенно когда он взглянет вниз направо и неожиданно увидит в глубине, прямо под собою колышащуюся бездну вод, которые до того места сопровождали его слева и несколько поодаль. От этого места приходится карабкаться вверх через высокие и неровные пороги торчащих камней. Пик скалы венчается другим замком, несколько меньшего размера. Татары называют его Кыз-Кулле — "башня девы". С вершины этой башни открывается грандиозная панорама моря, береговых мысов, идущих на восток к Феодосии, обрывистых утесов, заслоняющих западные горизонты, и назад, на север, стелющейся у ног крепости зеленой, кудрявой долины, сдавленной отовсюду то скалами, то лесными горами.

Предание говорит, что этот верхний замок был любимым жилищем легендарной царицы инокини Феодоры, которой девственный и вместе мужественный образ вообще связан в народной легенде с неотступными вершинами Судака, Кастели, Аю-дага. Проводник наш с уверенностью показывал нам даже тропу, по которой царица, не ведавшая страха, ходила сюда наверх и спускалась к морю. Он уверял, что она засела в верхнем замке, когда генуэзцы взяли крепость и нижний замок, и билась здесь до последней возможности. По его мнению, она даже и погибла здесь, и я бы охотно поверил этому поэтическому рассказу, если бы не прочел гораздо прежде легенды о царице Феодоре. Оттуда я узнал, что смелая царица спаслась из Судака в древний свой любимый замок Кастель, на скале еще более высокой, еще менее доступной, и погибла там от измены своего брата, после кровопролитной и долгой осады.

В Кыз-Кулле почти те же остатки, что и в Катара-Кулле, кроме остатков живописи, которые доказывают, что одна половина замка была прежде часовнею или молельнею. Проводник наш был положительно этого мнения. В другой половине сводистая цистерна в скале, следы печи и жилья, — ничего более. Ясно, что это был центральный склад крепости, цитадель в цитадели, последнее убежище осажденных.

Паллас называет почему-то эту башню маяком, и без сомнения здесь должен был быть маяк. С правой стороны скалы, т. е. к западу, между крепостной скалою и утесами Чикенын-каясы, находится обширный лиман, более закрытый от бурь и вообще более удобный, чем теперешняя судакская гавань на востоке от крепости. Татары недаром называют его до сих пор Судак-лиман; и Паллас положительно говорит, что здесь была древняя пристань; на берегу ее до сих пор видны остатки церкви с заметными следами живописи и как бы монастыря.

Положение судакского маяка относительно старой пристани совершенно напоминает положение Кучук-ламбата, т. е. малого Лампаса, "малого маяка", — в имени которого сохранилось доказательство того, что греческие крепостцы на береговых утесах устраивались поблизости удобных бухт, в одно и то же время как маяки и как защита.

Мартин Броневский видел в 1578 г. в Судаке три крепости, или замка: верхнюю, среднюю и нижнюю, окруженные стеною и башнями.

Стало быть, верхний замок составлял третий, самый внутренний круг укреплений. Из устава генуэзских колоний можно видеть, что в Судаке было две крепости или замка: св. Креста и св. Ильи; сверх того и сам город был окружен стеною. Вероятно, крепостью святого Креста назывался верхний замок, мнимый дворец Феодоры — крепостью св. Ильи, а нижнюю крепость составляла городская стена с башнями, обведенными рвом, следы которого еще очень заметны, и через который, против входных башен, был перекинут подъемный мост.

Еще недавно остатки древнего Сурожа были гораздо многочисленнее и интереснее. Паллас рассказывает, что в первое его путе¬шествие (1793) он еще видел внутри крепости множество зданий готического стиля, изящной архитектуры; но во второй приезд его, постройка казарм уничтожила все следы. Тот же автор говорит, что с западной стороны судакской скалы, без сомнения там, где теперь немецкая колония, — было при нем татарское селение с мечетью, из которого большинство жителей ушло в Турцию. Остальные разбежались в другие места, после постройки русских казарм, а при нас через какие-нибудь 70 лет, на месте татар и деревни их спокойно себе живут и хозяйничают вестфальские немцы.

Так быстро стирает история свои собственные следы.

Митрополит Сестренцевич уверяет, будто в древности в Судаке было более ста церквей. А Мартин Броневский, посетивший Судак в 1578 г., слышал от тамошних греческих христиан, которых в его время оставалось уже немного, что число церквей доходило до нескольких сот, потому что, по словам этих греков, отцы их, у которых генуэзцы отняли потом Судак, опасаясь постоянной междоусобицы, не хотели ходить в общественные храмы и стали строить собственные церкви, каждый для своего семейства. Броневский сам видел множество греческих церквей, несколько часовен, еще уцелевших, по большей части лежавших обломками среди развалин. В нижней крепости они видели три большие католические церкви, дома, стены, ворота и красивые башни, украшенные узорами и гербами генуэзскими.