Страница 33 из 36
Тем временем доктор Маркс, назначенный — против своей воли! — защитником Штрейхера, оказался объектом злобных нападок со стороны газетчиков. Его адвокатская контора регулярно подвергалась обыскам, а сам он постоянно пребывал под «дамокловым мечом» внезапного ареста без предъявления обвинения и тюремного заключения на неопределенный срок.
Из соображений собственной безопасности доктору Марксу приходилось даже — насколько это можно было делать адвокату, не нарушая правил приличия! — всячески отмежевываться от своего подзащитного, доставлявшего ему одни беспокойства. Опасения адвоката вовсе не были лишены оснований — один из защитников другого подсудимого, бывшего имперского министра и протектора Богемии и Моравии Константина барона фон Нейрата, был именно подобным образом подвергнут аресту среди бела дня и тюремному заключению в течение шести недель без предъявления какого-либо обвинения. К тому же адвокатам защиты не было дозволено подвергать сомнению юрисдикцию трибунала или непредвзятость судей.
Штрейхер прокомментировал это следующей дневниковой записью: «Право обвиняемого дать отвод судье по причине недостаточной беспристрастности последнего соответствует общепринятой судебной практике. И в самом деле — что это будет за суд, если, например, судья окажется родственником представителя противной стороны? В этом показательном суде над побежденными победители являются одновременно и обвинителями, и судьями, поэтому они просто не могут быть беспристрастными, что и очевидно, и неизбежно.
Прекрасно отдавая себе в этом отчет, они заранее установили соответствующее правило, изначально лишающее обвиняемых возможности оспаривать справедливость отправляемого «правосудия». Вот в чем состоит смысл всего этого фарса!» — продолжал яснее ясно излагать свои мысли на бумаге бывший гауляйтер — «Данный процесс не сулит ничего хорошего обвиняемым, поскольку правосудие в этом случае слепо и пристрастно; перед судом была поставлена задача придать несправедливости видимость законности, скрыть произвол, творимый им под личиной отправления правосудия».
Так, например, Штрейхер ходатайствовал перед судом о вызове в качестве свидетеля бывшего шефа нюрнбергской полиции, обергруппенфюрера СА Оберница. Он просил у суда дозволить Оберницу дать свидетельские показания касательно конфликта, происшедшего между ними в ноябре 1938 года, когда Штрейхер пытался отмежеваться от разрушения Нюрнбергской синагоги в ходе событий, последовавших за «Хрустальной ночью» (впоследствии ему удалось оправдать это требованиями архитектурного плана перестройки города). Но суд отклонил просьбу о вызове этого свидетеля.
Характерно, что прибывший в Нюрнберг 26 ноября 1945 года из Москвы кровавый прокурор сталинских «показательных процессов» Андрей «Ягуарьевич» Вышинский на торжественном ужине в «Гранд-отеле», данном в его честь западными союзниками, подняв бокал, во всеуслышание заявил: «За обвиняемых! Чтобы их путь из суда вел прямиком в могилу!».
В довершение ко всему, трибунал стремился подавить в зародыше любые попытки заключенных поднять вопрос об условиях их содержания в тюрьме. Когда Штрейхер однажды попытался выступить против практиковавшихся во время допросов таких «мер воздействия», как избиения допрашиваемых, что нередко приводило к физическим увечьям (у самого Штрейхера было, например, серьезно повреждено колено) и направил по этому поводу официальный протест на имя судьи Джексона, судья распорядился уничтожить эту бумагу и даже не вносить ее в реестр проходящих документов.
По воспоминаниям уцелевших после процесса обвиняемых, приговоренных к различным срокам тюремного заключения, царившее в те дни повсеместное настроение можно было охарактеризовать одним единственным словом — месть. Око за око, зуб за зуб, смерть за смерть! Атмосферу тех дней наглядно характеризовало письмо, полученное судьей Джексоном от богатого нью-йоркского предпринимателя Эрнеста Шенфельда и содержавшее, в частности, следующие строки: «Если это представится возможным, то моим страстным желанием было бы, в случае и после вынесения смертного приговора Юлиусу Штрейхеру, не только присутствовать при его казни, но и принять личное непосредственное участие в приведении приговора в исполнение». Автор письма выражал готовность взять на себя все транспортные расходы и даже — сверх того! — предлагал судье Джексону крупную денежную сумму в знак «персональной благодарности» от себя лично.
Штрейхер с самого начала неустанно повторял, что этот процесс олицетворяет собой «триумф мирового иудейства». Он был твердо убежден в том, что «умрет, как мученик» — именно потому, что «всегда вел непримиримую борьбу с иудеями». Но фактом по-прежнему оставалось то, что ему не было никакой нужды оправдываться в причастности к актам массового уничтожения евреев, ибо, начиная с 1939 года, он попросту уже не занимал никаких официальных должностей в Третьем рейхе.
Поэтому психоаналитик доктор Гильберт, обследовавший «умственно-психологическое состояние» каждого из обвиняемых, предрекал, что защита Штрайхера будет основываться на «причудливых» ссылках на некие «духовные прозрения», «мировой сионизм», «учение Талмуда», и что на эти доводы «вряд ли стоит отвечать серьезными контраргументами».
В то же время доктор Гильберт всерьез предлагал выдвинуть против Штрейхера, к примеру, обвинение в «предательстве германской молодежи» — не в последнюю очередь, потому, что один из обвиняемых, бывший глава молодежной организации НСДАП — «Гитлеровской молодежи» («Гитлерюгенд») и гауляйтер Вены Бальдур фон Ширах заявил на суде, что во всплеске антисемитизма в Германии, в котором обвинялся в первую очередь издаваемый Штрайхером еженедельник «Дер Штюрмер», в действительности была гораздо больше повинна книга американского «автомобильного короля» Генри Форда «Вечный жид» (известная также под названием «Иуда сквозь эпохи», а в русском переводе как «Международное еврейство»), издававшаяся многомиллионными тиражами по всему миру (кроме единственных в описываемое время «политкорректных» стран — СССР и Монгольской Народной Республики).
Между тем, Генри Форд на момент Нюрнбергского процесса был еще жив, вполне здоров, а скандальное судебное разбирательство по поводу его юдофобской книги было еще впереди. Судья Паркер подчеркивал, что «Штрейхер вообще не имеет никакого отношения ни к заговору (с целью захвата Европы и мира, как гласил один из главных пунктов обвинения — В.А.), «ни вообще к какому бы то ни было планированию».
Тем не менее, все судьи были едины в стремлении повесить Юлиуса Штрейхера во что бы то ни стало — причем все равно, за что. Лишь бы повесить. Но, поскольку для этого необходимо было все же вынести по пунктам конкретный приговор с указанием вины, за которую бывший гауляйтер Франконии будет отправлен на виселицу, между представителями обвинения постоянно возникали серьезные разногласия.
Предлагалось, например, признавать подсудимых виновными и определять тяжесть их вины и суровость приговора в соответствии с положением и должностями, занимаемыми теми в прошлом. Так, советский обвинитель Волчков заявил, что «Штрейхер был близко связан с Гитлером лично» — это представлялось ему достаточно веской причиной для отправки экс-гауляйтера на виселицу. На это судья Биддл возразил, что ему кажется нелепым считать какого-то «мелкого ненавистника евреев заговорщиком» на основании лишь того, что он был личным другом Гитлера, или гауляйтером, или нацистом.
Тем не менее, в конце концов, Штрейхер был признан виновным по пунктам 1 и 4 и приговорен к повешению вместе с Герингом, фон Риббентропом, Кейтелем, Кальтенбруннером, Борманом (приговоренным к смерти заочно), Розенбергом, Йодлем, Франком, Фриком, Заукелем и Зейс-Инквартом.
Совершенно спокойно выслушав вынесенный ему приговор, Юлийс Штрейхер твердо и наотрез отказался ходатайствовать перед судом о помиловании. Видимо, в наказание за очередное проявление «строптивости», выразившееся на этот раз в категорическом отказе от подачи апелляции, тюремщики отнеслись к нему наименее снисходительно, по сравнению со всеми другими приговоренными. Его старший сын, бывший офицер «Люфтваффе», и жена Штрейхера Адель были допущены на последнее свидание с приговоренным перед казнью всего лишь на сорок пять минут.