Мазарини

В июне 1630 года открылся рейхстаг в Регенсбурге, на котором попутно шли напряженные переговоры о заключении мира. Официальным послом кардинала там был Брюлар де Леон, неофициальным – отец Жозеф. Почти головокружительный успех Габсбургов на втором этапе Тридцатилетней войны делал императора Фердинанда довольно упрямым – он не желал идти на признание достижений Франции в Северной Италии. Жозефу, де Леону и Мазарини пришлось нелегко. Первый текст договора, ограничивавший французские территории в Италии и права де Невера на Монферрато, был отклонен кардиналом Ришелье.

Во второй половине октября 1630 года французское наступление в Пьемонте развернулось с новой силой. Отдохнувшие войска маршала де ла Форса достигли Казале, где мужественно держался осажденный испанскими войсками гарнизон Туара. Готовился последний бросок на позиции де Кордовы. Но тут внезапно на горизонте появился всадник, отчаянно старавшийся привлечь к себе внимание и размахивавший каким-то свитком. Более того, он во все горло кричал: «Мир! Мир! Кончайте стрелять!» Изумленные солдаты увидели донельзя перепачканного Мазарини, доставившего де ла Форсу согласие Кордовы снять осаду Казале и вывести свои войска без всяких условий. Папский легат сообщил и о подписании мирного договора в Регенсбурге на более выгодных для Франции условиях. Несколько месяцев спустя европейские газеты запечатлели этот подвиг, поместив на своих страницах небольшую гравюру, на которой был изображен всадник, машущий двум армиям белым свитком. Так Мазарини вошел в историю в роли воина-миротворца.

Спустя годы Джулио вспоминал этот день с удовольствием. В одном из писем 1638 года он так описывал свои впечатления: «Я говорил на публике более четверти часа. Каждый был согласен с тем, что я произносил, и начинал выражать свой восторг. В хаосе беспорядочных выкриков стало трудно отличить француза от испанца – все стали братьями по крови, армии обнимались…»

Долгожданный мир был заключен – испанцы покидали Казале, а имперские войска Мантую, закреплявшуюся за герцогом де Невером. Ришелье проникся еще большей симпатией к итальянцу-дипломату и официально поблагодарил его. Бесусловно, успех Джулио был во многом обеспечен стечением обстоятельств: на севере Германии уже появился со своими дисциплинированными солдатами, взятыми впоследствии за образец для армии вождя Английской революции Оливера Кромвеля, грозный для Империи шведский король. Но великолепные качества Мазарини как дипломата уже ни у кого не вызывали сомнения.

Война вроде бы завершилась, и вновь за дело взялись политики. В 1631—1632 годах при посредничестве Мазарини был заключен ряд выгодных для Франции соглашений с Савойей и властями Турина. Они подтверждали достигнутые договоренности в Регенсбурге и предоставляли беспрепятственный проход французским войскам через Северную Италию. Так переговоры, которые вел Джулио Мазарини, помогли на время успокоить мантуанское «осиное гнездо» и освободить всю неиспанскую Италию от иностранных войск.

В литературе распространено мнение, что с начала 1630-х годов Джулио становится тайным агентом Ришелье. Но так как эта версия ничем существенным, кроме конфиденциального тона писем от кардинала, не подтверждается, возможно, это тоже часть легенды о Мазарини.

Биографы также расходятся в том, когда же Джулио в первый раз посетил Париж. Некоторые даже относят это событие к 1629 году. Но прямых свидетельств на сей счет не обнаружено. Скорее всего, Мазарини впервые приехал во французскую столицу в январе 1631 года, но и этот факт остается недоказанным. Он пробыл там три месяца, выполняя поручения по делам Северной Италии, и контролировался папским нунцием в Париже Алессандро Бичи. Джулио, наверное, был настолько поглощен своими обязанностями, что совсем не оставил никаких записей о впечатлении, произведенном на него городом и его жителями. В Париже он познакомился с Абелем Сервьеном, военным министром Ришелье с 1630 года, и с тех пор Сервьен, способнейший политик, становится другом Мазарини на всю жизнь. Свое впечатление о Джулио военный министр выразил Ришелье таким образом: «Этот господин Мазарини – самый достойный и самый умелый слуга из всех, когда-либо бывавших у Его Святейшества». Сервьена немало покорило и умение Мазарини разбираться в архитектурных стилях. Джулио, к примеру, одобрил дворец, построенный архитектором Жаком ле Мерсье на улице Сент-Оноре.

Во французской столице папский дипломат не преминул познакомиться поближе и даже подружиться с Шавиньи – молодым и симпатичным государственным секретарем Ришелье, которого кардинал тогда очень любил. Новые знакомые были почти ровесниками: Мазарини понравился Шавиньи, которому и в голову не могло прийти, что в один прекрасный день разговорчивый итальянец станет преемником и продолжателем дела Ришелье. Вот тогда появятся зависть и ревность.

Несомненно, Джулио играл в Париже двойную роль. Ему, как папскому посланцу, были открыты двери испанского посольства. От посла короля Филиппа – высокомерного, но недалекого Мирабеля – он узнал о секретных переговорах между Марией Медичи и Мадридом. Скоро об этом стало известно как Урбану VIII, так и Ришелье. Оба приняли это к сведению, и Джулио был вознагражден. Давая инструкции французскому послу в Риме попросить у папы пост нунция для Мазарини, Ришелье заметил: «Я не могу назвать человека, от кого бы Его Святейшество получил больше информации, чем от него (то есть Мазарини)».

Примечательно, что первому министру Франции в это время становится небезразличным, что о нем думает безызвестный ранее итальянец. Ришелье просит Сервьена при случае «убедить Мазарини, что все, что говорят плохого обо мне – ложь, и что я люблю его и надеюсь на него больше, чем он может пожелать».

Заслуги молодого дипломата не остались не замеченными и в Риме. Несколько дней спустя после своего «подвига» в Казале, в октябре 1630 года, от своего друга и покровителя Саккетти Джулио узнал, что папа римский намерен серьезно покровительствовать его карьере, но при одном условии – он должен принять духовный сан. Признаться, молодой дипломат размышлял над этим довольно долго. И все-таки решился. Во время его очередного пребывания во Франции, 18 июня 1632 года, нунций Бичи совершил в церкви Сен-Менегуль скорый обряд посвящения Мазарини в духовный сан. Бичи, впоследствии назначенный Людовиком XIII приором монастыря, станет добрым другом папского дипломата. На это Джулио согласился в первую очередь ради карьеры и богатства: по приезде в Рим он становится каноником церкви Святого Иоанна Латеранского, затем прелатом с почетным обращением «монсиньор». Его включают в состав секретариата римской курии в должности протонотариуса. С начала XVII века секретари папы жили и работали во дворце римского понтифика и благодаря личному общению с папами обладали немалым влиянием. Они были в курсе всех дел Рима, поскольку занимались составлением документов, канонических постановлений и указов, а также перепиской папы с государями Европы.

С другой стороны, одно легкое движение ножниц, нарушившее красивую линию локонов прически и наметившее тонзуру, превратило Мазарини в человека, ускользающего из рук гражданского правосудия, что немало помогало ему позже, во время министерства во Франции.

И в секретариате римской курии Джулио занимался прежде всего дипломатической работой. Но клан Барберини знал его истинные таланты и пытался найти им более практичное применение. К тому же, осыпая Мазарини милостями, папа официально прикрепил его к дому кардинала Антонио Барберини. Поэтому в 1633 году Джулио становится аудитором легата в Авиньоне кардинала Антонио, то есть чрезвычайным послом и одновременно вице-легатом – заместителем посланника папы. Урбана VIII очень интересовала Франция, но он предпочитал своего старшего племянника и таким образом исключал Джулио из числа настоящих «приближенных». Недоброжелатели Мазарини в курии судачили, что, отправив в Авиньон, его попросту сослали.

Можно полагать и так. Тем не менее Джулио, который время от времени служил в соборе Святого Иоанна Латеранского и занимался делами Авиньона, стал одним из самых доверенных друзей кардинала Антонио. В великолепном дворце Барберини, законченном архитектором Бернини, Мазарини бывал очень часто. Обитатели дворца – артисты, художники и писатели – вели веселую светскую жизнь, не отличавшуюся набожностью и святостью. Здесь устраивались роскошные пиры, часто играли в карты. А молодой кардинал Антонио в своих любовных похождениях использовал Джулио в качестве посредника. Последний, впрочем, в этом деле не отставал от своего «падроне», о чем часто злословили его будущие враги и сочинители исторических анекдотов.