Снега метельные

— Не-на-ви-жу!— по слогам выговорила она. Лицо ее побелело, ноздри дрожали.— Ненавижу вас!

Грачев растерянно выпрямился, взглянул на нее, уви­дел ее ненавидящие и страдающие глаза, лицо как перед обмороком,— и, наверное, все понял...

От шума проснулся пилот, спавший тут же на клеен­чатой кушетке, и начал тереть щеку. Вошел фельдшер.

Ирина не замечала ни того, ни другого, с открытой яростью ждала, что скажет хирург.

Грачев взял из рук фельдшера историю болезни и на­чал писать. Перо посвистывало в полной тишине.

Ирина вышла на улицу, не надев пальто. Ее охвати­ла студеная свежесть вечернего воздуха, напитанного влажными запахами весны, земли, холодного простора. Продрогнув на ветру, она успокоилась, вернулась в опе­рационную и стала неторопливо собирать инструменты,— блестящие, чистенькие расширители, пеаны, кохеры.

Обратно летели в полном молчании. Почему-то обоим было одинаково грустно.

Она приготовилась к тому, что назавтра ее вызовет главный врач и, как минимум, объявит выговор или пред­ложит подать заявление. Тем лучше, с глаз долой — из сердца вон. Но главный врач ее не вызывал, а утром встретил ее в коридоре Грачев и сказал неожиданно виновато:

— Я чем-то вас обидел? Я этого не хотел, извините, ради Бога. Может, вы меня не так поняли?..

Ирина едва-едва удержалась, чтобы не сказать: «Нет, это вы меня совсем не понимаете. Оттого и обидно».

Теперь он стал здороваться с ней, но этого ей уже ка­залось мало, она только вздыхать стала чаще. И чего-то все ждала, ждала, и верила, что дождется.

Тридцатого апреля на квартире у главврача устрои­ли вечер: встречали Первомай и провожали на целину трех сотрудников больницы. Среди отъезжающих был и Грачев. «Вот и настал момент»,— решила Ирина. За сто­лом она села рядом с Грачевым, а когда выпили за здо­ровье, успех и счастье новых целинников и включили ра­диолу, пригласила Грачева на танец. Танцевал он плохо, но ее предложение принял — была не была! Она никого не замечала, ей казалось, что они вдвоем в каком-то пустынном зале, хотя в квартире было тесно и людно.

— Долго вы еще здесь пробудете?— нетерпеливо спросила она.

— Да нет... Пора домой. Сашка ждет,— ответил он сбивчиво.

«Все еще ничего не понимает, не подозревает,— отме­тила Ирина.— Но скоро поймет, скоро!»

Смолкла радиола, и Грачев стал прощаться. Старуш­ка санитарка из операционной прослезилась, запричи­тала:

— Ой, сыночек ты наш, да куда же ты едешь! Да еще с малюткой, с дитём малым.

Ирина первой вышла из дома, притаилась в тени то­поля па той стороне улицы. Вскоре все толпой вышли провожать Грачева.

Она не знала, что сказать ему, не было ни мыслей, ни слов, одно только желание — остановить его. А даль­ше судьба подскажет.

Наконец он распрощался со всеми, оторвался от про­вожающих и быстро зашагал к автобусной остановке. Она догнала его, окликнула:

— Леонид Петрович...

Он остановился, обернулся к ней и, как ей показа­лось, обрадовался.

— Я не хочу с вами прощаться,— сказала она почти шепотом, взяла его руку, прижала к своему лицу и заплакала.

Он беспомощно переминался с ноги на ногу и бор­мотал:

— Не надо, Ирина Михайловна... Успокойтесь, по­жалуйста...

Было еще не поздно, мимо проходили люди и смотре­ли на них.

— Я поеду с вами... Хоть на край света... Я вам не бу­ду мешать, увидите...— выговаривала она сквозь слезы.

Он погладил ее плечо, успокаивая, а ей еще больше хотелось плакать, хотелось умереть от горя.

—Успокойтесь, возьмите себя в руки!— сказал он требовательно.— Никто вам не запрещает ехать. Давай­те обсудим. Билет вы взяли?..

Когда они пошли, дорогу перебежал ободранный ве­сенний кот. Ирина в ужасе отпрянула, потом трижды по­вернулась вокруг себя.

— Да он же не черный!— улыбнулся Грачев.

— Ой, да пусть хоть какой! Всего боюсь. В одни только несчастья верю!..

Через два дня они уехали в Кустанай. Всю дорогу Сашка не отходил от Ирины, вел с ней длинные разгово­ры о поездах и самолетах, о происхождении земли и лю­дей. Допытывался:

— А где та обезьяна, от которой ты произошла? Взя­ли бы ее с собой.

Кустанай был похож на плацдарм великого наступ­ления. Тракторов, плугов, сеялок на улицах было больше, чем домов. Медики разместились в областном здрав­отделе, спали на полу вповалку. Ирина всюду старалась отвоевать для Сашки самое удобное местечко.

С утра подходили машины, грузили снаряжение для десятикоечных больничек, койки, матрацы, одеяла, ме­дикаменты, перевязочный материал.

Назначения ждали врачи и медсестры из Москвы, Ки­ева, Алма-Аты, торопливо обсуждали, куда интересней поехать, за один день успевали изучить географию об­ласти лучше, чем свой родной край. Ирине и Грачеву все эти заботы казались ненужной суетой, мелочью, они были готовы поехать куда угодно, лишь бы вместе. Дождав­шись свободной машины, Ирина, Грачев и Сашка втис­нулись в кабину, даже не спрашивая у шофера маршрут, и отправились в самую, что ни на есть глубинку, за 300 километров от областного центра.

Она сказала, что идет в Дом культуры на репетицию перед праздником. Год назад они ходили туда вместе. Грачев аккомпанировал на пианино, а Ирина пела. По­том им нашлась замена, более молодая и более подготов­ленная, и они стали появляться в клубе все реже.

— Просили помочь, напеть песенку, вот эту...— Ирина замешкалась, но не надолго.—«Ой подруженьки, что я делаю». Для дуэта. Может быть, и ты пойдешь?— Она говорила быстро, неспокойно.

— Нет, посижу с Сашкой. Устал я.

— Как хочешь, схожу одна, я быстро.

Грачеву показалось, она нервничает.

— Ты не в духе? На меня сердишься?

— Да нет же, Леня, я сказала, схожу одна и скоро вернусь.

Она сидела на табуретке, вытягивала и поправляла чулки, щелкая по бедру резиной. Лица ее не было видно за волной волос.

Сашка в красном лыжном костюмчике гонял вокруг стола автомобиль на тросике. Игрушка буксовала, и мальчишка приговаривал басом, на манер взрослых:

— Эх ты, зараза. Искры нет.

— Шофер ты мой, шофер!— Ирина торопливо потре­пала его за вихры.

Грачев смотрел, как она поднялась, развела локти в стороны, обеими руками откинула волосы назад. От рез­кого движения колыхнулись груди под толстым сви­тером.

— Пап, сделай!—потребовал Сашка.— Буксует да буксует!

Грачев присел и положил в машину ключ от двери. Игрушка, отяжелев, рванулась вперед, и Сашка в новом приливе восторга забегал вокруг стола.

Ирина накинула платок на голову.

— Мам, ты куда? Я с тобой.

— Я скоро вернусь, сынок.— И вышла.

Грачеву показалось, в коридоре, перед самой дверью, она задержалась и тяжело вздохнула.

«Обиделась, что я не иду». Он быстро открыл дверь.

— Иринушка, я сейчас, одеваюсь. И Сашку возь­мем.

— Да нет же!—глухо возразила она.— Вернусь че­рез полчаса, господи!

Быстрые ее шаги проскрипели на снегу за окнами.

Прошел час. Прошло два часа. Грачев знал, там ре­петиция, предпраздничная горячка, как всегда, и тот но­мер, и другой номер надо повторить, подработать, улуч­шить.

«Надо было пойти с ней,— укорил себя Грачев.— Она обиделась».

— Саша, пора спать.

— Не хочу. Мамку дождусь.

— Я пойду ее встречать. Уже поздно, ей одной будет страшновато идти по улице. А ты один тут не побоишься остаться?

— Нет, не побоюсь. Я к девчонкам пойду.

— Тетю Женю и тетю Галю нельзя называть девчон­ками, я тебе уже говорил.

— Мамка называет,— возразил мальчик.

Грачев оделся и зашел к Жене. Она сидела одна и, видимо, уже задремала, стук Грачева испугал ее, она встрепенулась, посмотрела на него, будто не узнавая, да­же руки поднесла к щекам.

— Извините, Женя, я напутал вас. Приглядите за Сашкой, чтобы он на кухне к печке не лез. Пожалуйста!

— Хорошо, хорошо!— поспешно согласилась Женя. И уже вдогонку:—А куда вы?

— Встречу Ирину Михайловну.