Время больших отрицаний

Глава тридцать первая. Второй контрольный: овладение или самозащита?

«Со мною вот что происходит:

Совсем не та ко мне подходит,

Мне хобот на спину кладет

И у другой меня крадет…»

Нина Николаевна, секретарша, после смерти Пеца и Корнева как-то все не могла найти себя. Она старательно и квалифицированно исполняла обязанности в приемной, выручала и подменяла порой заматеревшую Нюсеньку — но все было не то. Точнее, люди, коим она служила, были не те; далеко им было даже до Александра Ивановича, не говоря уже о Валерьяне Вениаминовиче. Даже новому директору.

…Любарский как-то застал ее убирающей могилы Пеца и Корнева на мысу над рекой. У него была потребность после вникания в дискеты, в теорию Вэ-Вэ постоять там, мысленно пообщаться. Но на сей раз, завидев издали склоненную фигурку, он сконфуженно развернулся — и назад. Вспомнил свои записи в дневнике — неоднократные! — насчет памятника. И что ничего не сделал, дела отнимали время и мысли. Вспомнил, что и вдова Пеца, в квартире которой он все еще обитал — по той же причине, сверхзагруженности — стала с ним как-то более холодна. «И поделом мне!..»

Наконец, Нина нашла — если не себя, то предмет привязанности, предмет души. Поднялась как-то в нижнюю квартиру НетСурьеза (бывший кабинет Корнева) — и застала его там. Тот лежал на раскладушке, глядел в потолок. Она и раньше наведывалась сюда, в прежнее место своей работы у Валерьяна Вениаминовичва — но больше к Але и ее детишкам; а сейчас свернула из бывшей приемной в другую дверь — решилась.

Сказала без обиняков:

— Давайте мне, что там у вас есть постирать, подшить, погладить… И если позволите, приберу я у вас. А то глядеть на ваши хоромы тяжело.

Тот растерянно поднялся. Но быстро овладел собой:

— Да… пожалуйста, там в шкафу, что-то в ванной. Только я импотент.

Нина рассмеялась, зарумянилась:

— Вот тебе на, имя свое не открываете, а такие интимные тайны сразу… В краску меня вогнали. Ничего, обойдемся. Можно, я буду звать вас… ну, хоть Иваном Ивановичем? У нас здесь нет ни одного Ивана Ивановича. А то Имяреком как-то… неблагозвучно.

Тот смотрел на нее. Коротко усмехнулся:

— Называйте. Я в самом деле бываю Иван-дурак — и довольно часто. Только не из сказки, настоящий, высшей пробы. Вы уже, наверно, заметили.

— Ничего… ничего, Иван Иваныч… — она запнулась, — Ваня. Вы можете позволить себе это. И гораздо чаще, чем другие.

Так они поняли, почувствовали друг друга.

День текущий 21,3986 ноя Или

22 ноября в 9 ч 34 мин Земли

413-й день Шара

95-й день (102-я гал. мксек) Дрейфа М31

22 + 9 ноября 13 ч на уровне 24

N = N0 + 712624800-й Шторм-цикл МВ

…и 6.0639 суток от Момента-0, вероятного конца мира

…огненное острие башни

вонзалось в тьму Шара

в нем мощно жила иная Вселенная

рядом — и недостижимо далеко

в их власти — и властвовала над ними

Возможно, эти личные перемены прибавили ему сил и упорства — но, идя против всех, НетСурьез не считал, что четвертый феномен Пеца доказан. Он все возвращался к идее «обслужить МВ из материала заказчика» — так он это называл. Тем более собирались же, хотели. Он все напоминал — а прочие уклонялись. До Бурова и Панкратова, до прочих «верхних» медленно, но все более полно доходило, какой ужас мог выйти из непродуманной игры с Меняющейся Вселенной. Ну его!.. Хватит.

— Слушайте, но это даже проще того, что мы делали! Не нужно ничего брать с «корыта», кидать на крышу, а оттуда в ГиМ и МВ. Все есть там, нам надо только поиграть НПВ-пальчиками…

— Иди, гуляй! И так наигрались чуть не до смерти.

— Хуже. До возможного уничтожения планеты. А то и Солнечной.

— Есть дела поактуальней.

— Засранцы вы!.. — коротко резюмировал Имярек и уходил в «пецарий-любарий» вникать далее в теорию Пеца. Любарский дал ему вторые ключи.

А поднахватавшись, дозрев до новых идей, поднимался на 144-й уровень и, если заставал там кого-то в трензале, в бассейне, в сауне, начинал снова. В бане он даже не считал нужным раздеться, сидел на средней полке среди розовых, нахлеставшихся вениками, разнежившихся от жара-пара в куртке и брюках — и уже этим портил им настроение.

— Но нечетные-то Циклы все наши! Что же мы, единицу от двойки отличить не сможем, орла от решки? Нет, серьезно.

— При таких числах сбиться недолго, — возражал Иерихонский. — Главное, подумай: ЧТО мы в этом случае доверяем электронному счетчику?!

— Дело не только в этом. Мало знаем. — вступал Панкратов. — Ладно, попадаем в «нечет», берем вещество… а потом обнаружится, что опять чего-то не знали и не учли…

— …в последний момент, когда будет поздно, — завершил Буров. Помотал головой. — Нет, нельзя. Чужая душа и то потемки, а уж чужая Вселенная…

Имярек Имярекович поднимался, уходил, от дверей произносил прежний вердикт:

— Засранцы!

Если зрелым мужикам не раз и не два повторять такой «довод», он рано или поздно подействует — сильнее логики и расчетов. Или побьют, или согласятся.

В День текущий 22,752 ноя Или

23 ноября в 18 ч 3 мин Земли

в 414-й день Шара

96-й день (103-я гал. мксек) Дрейфа М31

22+150 ноября 10 ч на уровне 200, когда

минуло 7.417 суток от Момента-0

и вверху разворачивался и накалялся

N = N0 + 714963622-й Шторм-цикл МВ

— НетСурьез попытался подбить на это дела Мишу Панкратова.

Они вдвоем заправляли впрок, заряжали крутым НПВ обоймы уменьшенных в первой ступени цистерны для ЛОМов. Имярек предложил, мотнув головой в сторону кабины ГиМ:

— Не хочешь исполнить со мной Второй Контрольный? На ура.

— Это как?

— Ну, как-как! Что вы все какаете… Очень же просто, я объяснял. И у нас все под рукой: ГиМ-3, НПВ, время при К200, когда никто не остановит, просто потому что не успеет. Еще не опомнились, а мы уже сделали. Без пустых разговоров. А?

— А зачем — так?

— Да хоть для своего удовольствия. Зажечь не просто звезду — сверхновую. Какие не каждый век в Галактике вспыхивают — и затмевают все остальные. И это сделаем мы вдвоем, Вселенские мошки. Может, они вообще так и взрываются — кто-то им помогает. Ну?..

Миша молча выслушал, плотно завинтил, где нужно, все вентили, вывел регуляторы напряжений на нули; отключил схему. Потом взял НетСурьеза за грудки, приблизил к себе. Он был выше ростом, тому пришлось подняться на цыпочки.

— Вот что. Я тебя уважаю больше, чем подвыпивший Дуся Климов собутыльников. Больше того, я преклоняюсь пред твоим интеллектом; он у тебя, по-моему, чем-то даже сверхчеловеческий… А теперь запомни: если я тебя одного здесь застану — даже не в кабине ГиМ, не возле, а просто на вышке, на зарядочной площадке, — сразу убью. Не выясняя, зачем ты здесь. Никого еще не убивал, но, думаю, что смогу. От тебя, гада, больше опасности, чем… — он дернул головой вверх, — от четных циклов. Ты уже забыл, кто нас втравил в эксперимент Захвата из МВ — НЕ ЗНАЯ!.. А теперь просветился, кое-что разок получилось, так уже все знаешь и снова понес!?..

Он перевел дух. НетСурьез смотрел на него снизу, но так, будто и не снизу, с затаенной усмешкой.

— Я понимаю, — продолжил Миша, — что тебя, психа… тем более Психа с большой буквы, по кличке — угроза смерти может и не остановить. Но подумай вот о чем: ты лишишься жизни — и дальнейшие интересные дела и события здесь произойдут без тебя.

Он отпустил НетСурьеза. Тот оправил куртку и брюки. Потом сказал:

— А что, это довод.

Позже, когда отдыхали, зашел к Панкратову в «люкс». Тот лежал, читал. Сел напротив.

— Знаешь, в том ядерном гадючнике «п/я № 1», где я начинал… и где плохо кончил, деятели, которые проектировали сверхреакторы, понимали, какую услугу они оказывают отечеству, да и человечеству в целом, продвигая ядерную энергетику. Да и как не понять, не дураки: та же цепная реакция, коя взрывает бомбы, — и пустить ее в массовую долговременную эксплуатацию. Но — с ядерными бомбами уже тогда исчерпались, сверх тех страшил, что, подвешенные к спутнику, могут испепелить полушарие, ничего не придумаешь, не предложишь… а, стало быть, не подсуетишься ни на Героя Соцтруда, ни на Ленинку. А им не хотелось уходить из первого ряда.