Страница 31 из 42
Рис. 36. Цитадель. Куртина А. Раскоп X. Разрез. [267]
Исходя из сказанного, можно сделать вывод о том, что возведение цитадели было начато в 60-е гг. XIV в.[36] одновременно с восстановлением стен внешнего рубежа, т. е. был произведен ремонт ряда укреплений ГЛО — . О том, что топоним Феодоро первоначально связывался современниками именно с крепостью, свидетельствует надпись, обнаруженная еще А. X. Стевеном в башне В.4, что в верховьях Табана-дере (ныне надпись хранится в БИАМ). Дата может быть установлена лишь приблизительно, так как две последние буквы в ее обозначении не сохранились, а первые две указывают 68-е столетие от сотворения мира, то есть XIV в. (164, с. 15–19).
Возведение ВЛО было, вероятно, вызвано важными событиями в жизни княжества, заставившими позаботиться об усилении защиты столицы. Причиной могло послужить резкое обострение отношений с генуэзцами, которым удалось вынудить Золотую Орду после поражения на Куликовом поле подписать договор о передаче им территории Готии, несомненно рассматривавшейся правителями Мангупа в качестве неотъемлемой части своих владений (331, с. 177–182). Особенно экспансия генуэзцев стала ощущаться после захвата ими Чембало и основания там крепости, по-видимому, в 1357 г. (328, с. 129–131). В этой связи обращает на себя внимание надпись на мраморной плите, извлеченная Ф. А. Брауном в 1890 г., вероятно, из той же башни В.4. Несмотря на фрагментарность текста, В. В. Латышевым (150, с. 55) и Н. В. Малицким было установлено, что речь в ней идет о возведении каких-то крепостных сооружений неким сотником Чичикием в правление хана Тохтамыша, скорее всего в 80-х гг. XIV в. (164, с. 5–7). Не является ли это указанием на строительство ВЛО? Она могла понадобиться не только как новый реальный элемент крепостного ансамбля, но и как своеобразная политическая демонстрация решимости прочно отстаивать позиции Феодоро в борьбе за суверенитет своих владений.
О том, что генуэзцы вынашивали планы захвата столицы княжества, свидетельствует письмо инженера Джованни Пиччинино от 6 октября 1455 г., направленное протекторам [146] банка сб. Георгия, к которому перешло руководство колониями после падения Константинополя (1453 г.). В письме содержится просьба предоставить отряд в сто человек, с которым его автор берется захватить крепость Феодоро, но в то время турецкая опасность заставила кафинские власти холодно отнестись к такому авантюрному предприятию (331, с. 232).
Следующим этапом в развитии оборонительной системы города стало возведение в 1425 г. дворца, а затем в 30-50-х гг. был создан валганг на укрепленном рубеже в Лагерной балке. Его сооружение, возможно, было вызвано эффективностью нового осадного оружия — пушек, которые впервые были с успехом применены в Крыму именно против феодоритов, отбивших у генуэзцев в 1433 г. Чембало. 7 июня 1434 г. военно-морская экспедиция из Генуи приступила к обстрелу крепости из небольших судовых пушек и в тот же день часть башни и значительный участок стены были разрушены, что фактически решило судьбу крепости; на следующий день она была захвачена, а еще через день без боя сдалась Каламита (127, с. 116–118).
29 мая 1453 г. после двухмесячной осады пал Константинополь, в стенах которого осадные орудия турок пробили огромные бреши. В 1454 г. турецкий флот совершил набег на южное побережье Крыма (127, с. 129–130). Тогда же на Мангупе были получены сведения от пленного турка о намерении Мехмеда II вторгнуться в Крым, о чем князь Мангупский Олобей (Улу-бей) предупреждал в письме и консула Кафы (127, с. 131). Вероятно, это были сведения о встрече и переговорах хана Хаджи-Гирея с командующим турецким флотом Демиром Кахьей, в результате которых было заключено соглашение о доступе турок на Крымский полуостров. Оно окончательно определило ход событий, приведших в 1475 г. к фактическому захвату полуострова Османской империей (237, с. 263).
По мере роста турецкой опасности, вероятно, проводились и другие оборонительные мероприятия, но в основном реконструкция крепости завершилась к 3-й четверти XV в. Это не слишком долгий срок, если учесть, что генуэзцы строили крепость Солдайи с 1371 по 1414 г. (328, с. 107–120), вернее, они совершенствовали ее, перестраивая и подстраивая башни в уже существовавшем оборонительном рубеже. Именно так следует толковать данные судакских надписей. Создание же укрепленной линии производилось в более сжатые сроки. Продолжительность строительства зависела от концентрации рабочей силы, снабжения и умелости руководства. Известно, например, что крепость Румели-хисар на берегу Босфора строилась под неусыпным наблюдением Мехмеда II в течение 4,5 мес. (1452 г.) (224, с. 69). Возведение стен вокруг Килии началось 22 июня 1479 г. и закончилось «в то же лето руками 8 сотен каменщиков и 17 тыс. подсобных рабочих» (241, с. 52). А императору Мануилу II Палеологу удалось построить укрепленную линию Гексамилий на Истме со 153 башнями и двумя крепостями за 25 дней! (242, с. 98). К сожалению, сведений подобного рода о средневековых крымских крепостях не сохранилось.
Важным событием в истории Мангупа, представляющим особый интерес для нашего исследования, является его оборона в 1475 г. от турецких войск. Это один из ярких эпизодов крымского средневековья, который воссоздают скудные письменные и многочисленные археологические материалы. Турецкая осада Мангупа была своеобразной апробацией крепости, основанной в раннее средневековье, в условиях применения осадных огнестрельных орудий, а также проверкой на деле ее инженерных решений и тактической силы.
Турецкое завоевание Крыма последовало вскоре после падения Византии. Османская армия была хорошо подготовлена к этой кампании, проведя ряд успешных походов на Балканах. Однако начало 1475 г. ознаменовалось для Османской империи тяжелым поражением при Васлуе (у слияния рек Раковы и Вырлада) от молдавского господаря Стефана (10.01.1475 г.). Предпринимая новое наступление на Молдавию, Мехмед II вначале обрушился на Крым, рассматривая его захват как средство давления на польского короля Казимира, который после падения Мангупа, весной 1476 г., вынужден был заключить соглашение с султаном (239, с. 214–215).
В третьей четверти XV в. турецкая опасность тесно сплела исторические судьбы Феодоро и Молдавского княжества, а их обоих с Московским государством, в котором они видели наиболее реального союзника в борьбе с турецкой военной угрозой.
Связи Феодоро с Москвой прослеживаются с конца XIV в. Существует версия о происхождении знатного княжеского рода Ховриных-Головиных от фамилии трапезундских Гаврасов, правивших Феодоро (331, с. 200–201). [147]
Отношения Феодоро с Молдавией были закреплены в сентябре 1472 г. заключением брака между Стефаном III (Великим) и мангупской княжной Марией (241, с. 27, 64, 118), умершей в 1477 г. (241, с. 29, 65). Елена, дочь Стефана от первого брака с княжной Евдокией, сестрой киевского князя Семена Омельковича, была выдана в 1483 г. за сына Ивана III Ивана (239, с. 218), за которого ранее прочили дочь предпоследнего мангупского князя Исаака (Исайко) (1471–1475 гг.), и переговоры об этом шли успешно в 1474 и 1475 гг. (116, с. 40–41, 87–89), так как Иван III рассматривал этот брак как возможность упрочить свое влияние в Крыму (31, с. 107–108), но в конце 1475 г. Мангуп был захвачен турками.
Письменные источники, относящиеся к этому событию, были собраны А. А. Васильевым (331, с. 249–266). В совокупности они рисуют следующий ход событий. После смерти князя Исаака, последовавшей, вероятно, весной 1475 г., на мангупском престоле оказался неизвестный по имени правитель, возможно, племянник покойного князя. В мае или начале июня он был свергнут младшим братом Исаака Александром, шурином Стефана III, который оказал свояку помощь, предоставив корабль и 300 вооруженных валахов, помогших Александру добыть престол и составивших, вероятно, костяк гарнизона, защищавшего Мангуп от турок.
36
Вероятно, в это же время начали высекать казематы для контроля главной дороги (82).