Тетради дона Ригоберто

«Ложь», – подумал дон Ригоберто и со всей силы стукнул кулаком по столу. Жизнь не сон, сны – сплошной обман, краткий отдых от одиночества, позволяющий с мучительной ясностью понять, насколько реальная, зримая, ощутимая, съедобная жизнь прекраснее подделки, которую подсовывают нам мечты и фантазии. Охваченный судорожным беспокойством – ночь миновала, утренняя заря по-новому окрашивала серые камни набережной, свинцовое море, тяжелые облака и запруженное машинами шоссе, – дон Ригоберто прижал к груди обнаженную Лукрецию-Росауру, в предвкушении последних мгновений, обещавших невозможное счастье, и томясь смешным страхом, что в этот сладостный и горький момент его уши вновь могут оказаться в когтистых лапках мулатки.

Аспид и минога

Думая о тебе, я прочел «Совершенную супругу» Фрая Луиса де Леона и понял, отчего этот тончайший лирик, проповедуя брак, сам предпочел брачному ложу суровый устав августинцев. И все же в этих строках, отлично написанных и полных непроизвольного комизма, мне удалось найти замечательную выдержку из святого Басилио, которая столь подходит угадай какой незаурядной женщине, образцовой супруге и редкой любовнице.

«Аспид, свирепейший из змей, задумал взять в жены морскую миногу, видом на себя похожую; ползет на берег, свищет, призывая возлюбленную, чтобы та восстала из морских глубин и обняла его как мужа своего. Покоряется минога и соединяется с ядовитой бестией без страха. О чем говорю я? К чему? Как бы ни был муж грозен и свиреп, участь жены – покоряться ему со всей кротостью. О! Что с того, что он палач? Он муж твой. Он выпивоха? Но вас соединили узы брака. Неласков с тобой? Но он член твой, и член наиглавнейший. И мужья пусть внемлют мне: как аспид отбросил ядовитое жало во имя своего союза, так и вам надлежит смирить жестокость и гневливость во имя брака. Так у св. Басилио».

Обними же аспида как мужа своего, возлюбленная минога.

Эпилог

Счастливое семейство

– И все-таки устроить пикник было не такой уж плохой идеей, – широко улыбаясь, проговорил дон Ригоберто. – Все это помогло нам понять: дома лучше, чем где бы то ни было. И уж точно лучше, чем за городом.

Донья Лукреция и Фончито рассмеялись, улыбнулась даже Хустиниана, раскладывавшая по тарелкам бутерброды с курятиной, помидорами, яйцами и авокадо – все, до чего по причине злосчастного пикника сократился ланч.

– Теперь я понимаю, что такое позитивное мышление, дорогой, – похвалила мужа донья Лукреция. – И конструктивный подход.

– И хорошая мина при плохой игре, – встрял Фончито. – Браво, папа!

– Сегодня никто и ничто не помешает моему счастью, – заявил дон Ригоберто, выбирая себе бутерброд. – Даже этот пикник, будь он неладен. Сегодня даже атомный взрыв не испортит мне настроения. Будем здоровы.

Он с удовольствием отпил холодного пива и надкусил бутерброд с курятиной. Лысина, лицо и руки дона Ригоберто покрылись легким загаром. Он казался весьма довольным жизнью и уплетал бутерброд за обе щеки. Это его посетила накануне вечером идея сбежать из сырой туманной Лимы и устроить воскресный пикник в Чаклакайо, чтобы всей семьей провести время в общении с природой. Донья Лукреция, помнившая, какой почти мистический ужас охватывал прежде ее супруга при одном упоминании о загородных прогулках, немало удивилась, но с радостью согласилась. У них ведь как-никак был второй медовый месяц. Почему бы не установить по этому случаю новые традиции? Утром, в условленный час – ровно в девять, – все семейство вышло из дома, захватив с собой приготовленную кухаркой провизию для настоящего ланча, включая бланманже с орешками, любимый десерт дона Ригоберто.

Все пошло не так с самого начала: на шоссе образовалась огромная пробка из грузовиков, автобусов и прочих транспортных средств, так что путешественники двигались с черепашьей скоростью, глотая ядовитые выхлопные газы. До Чаклакайо они добрались только к полудню, усталые и раздраженные.

Отыскать подходящее место у реки оказалось непросто. Чтобы выехать на дорогу, ведущую к Римаку, который здесь, вдали от Лимы, превращался в настоящую реку – полноводную, широкую, с маленькими порогами, о которые дробились пенистые волны, – путники вдоволь поплутали по окрестностям, то и дело возвращаясь к ненавистному шоссе. Когда же с помощью сердобольного аборигена им удалось наконец выехать к реке, их поджидала новая напасть. Для обитателей здешних мест Римак служил помойкой (а также сортиром), и берега его оказались завалены всевозможной дрянью – от бумаги, бутылок и жестяных банок до объедков, экскрементов и дохлых животных, – так что к отвратительному зрелищу сразу прибавился невыносимый смрад. Полчища агрессивных мошек осаждали путешественников, норовя набиться в рот. Все это нисколько не походило на обещанное доном Ригоберто слияние с природой. Однако глава семейства, демонстрируя беспримерную стойкость и отчаянный оптимизм, призывал жену и сына не сдаваться. Путники продолжали поиски.

Потратив немало времени, они нашли более-менее уютное – то есть по преимуществу свободное от нечистот – местечко, но там оказалось чересчур много любителей загородного отдыха, которые, расставив повсюду свои тенты, поедали лапшу в остром соусе и слушали тропическую музыку, несущуюся из включенных на полную громкость приемников и магнитофонов, словно даже на природе не могли расстаться с главным атрибутом большого города – шумом. Тогда дон Ригоберто, руководствуясь самыми лучшими побуждениями, совершил роковую ошибку. Вспомнив о бойскаутском отрочестве, он предложил домочадцам разуться, закатать брюки и вброд переправиться на каменистый островок, по счастью, никем до сих пор не занятый. Так они и поступили. Вернее, собирались поступить и уже шагнули в воду, нагруженные корзинами с провизией для ланча на природе. Но когда до идиллического островка оставались несколько метров, дон Ригоберто – воды было едва по колено и до того момента переправа проходила без приключений – самым комическим образом потерял равновесие. И плюхнулся в ледяные воды Римака, показавшиеся вспотевшему туристу еще более холодными, чем были на самом деле, при этом, словно нарочно, он опрокинул содержимое корзины, так что пряное себиче [134], рис с индейкой и бланманже, а также белоснежная скатерть и салфетки в красно-белую клеточку, выбранные доньей Лукрецией для пикника, унеслись к Тихому океану.

– Смейтесь сколько душе угодно, я ни капельки не обижаюсь, – приговаривал дон Ригоберто, пока жена и сын помогали ему подняться на ноги и корчили уморительные рожи, из последних сил сдерживая хохот. Зеваки на берегу дружно потешались над промокшим до нитки сеньором.

Готовый на подвиги (не впервые ли в жизни?), дон Ригоберто не желал отменять пикник, повторяя, что на жарком солнце его одежда высохнет в один момент. Но донья Лукреция была непреклонна. Заявив, что подобный героизм чреват пневмонией, она настояла на возвращении в Лиму. В обратный путь семейство отправилось усталым, но непобежденным. Фончито и донья Лукреция подшучивали над доном Ригоберто, которому пришлось снять брюки и вести машину в одних трусах. В Барранко путники вернулись в пять пополудни. Пока дон Ригоберто переодевался и принимал душ, донья Лукреция с помощью Хустинианы, вернувшейся после выходного, – мажордома с кухаркой отпустили до вечера, – приготовили сэндвичи с курицей, помидорами, яйцами и авокадо для запоздалого ланча в экстремальных условиях.

134

Себиче – перуанская закуска из сырой рыбы.