Страница 24 из 50
Купер повернулся и посмотрел на меня.
— Нет, Хизер, обязательно. Иногда приходится давить на людей, чтобы добиться от них правды. Может, это некрасиво, но зато действенно.
— Значит, мы с тобой расходимся во мнении. Потому что, на мой взгляд, можно достичь тех же самых результатов по-хорошему.
— Ну да, — сказал Купер. — Года за четыре.
— Рано или поздно у Сары проснулась бы совесть, — настаивала я. — И гораздо раньше, чем через четыре года. Скорее, через четыре минуты. Что как раз и произошло. Боже мой, чем это пахнет?
Купер втянул воздух и сказал тоном человека, очень довольного своим открытием:
— О-о, это аппетитный запах тушеных ребрышек, которые приготовил твой отец.
Я была потрясена.
— Боже, до чего же вкусно пахнет!
— Да, наслаждайся этим, пока есть возможность, потому что сегодня такое удовольствие выпадает нам в последний раз.
— Заткнись, — сказала я. — Папа всего лишь переезжает на окраину, а не умирает.
— Это ты была недовольна, что он живет с нами, — напомнил Купер и поспешил в глубину дома, откуда и доносился этот невероятно аппетитный запах. — А меня-то вполне бы устроило, если бы он жил здесь всегда.
Я просто ушам своим не верила.
— Да ладно, — сказала я, семеня рядом с ним. — А как же йога, как же ароматические свечи? Они тебе не мешали? А его игра на флейте?
— Притом что дома меня ждали такие обеды? Вполне простительно.
— Наконец-то! — крикнул из кухни папа.
Я точно знала, что он слышал, как мы идем по коридору, но не слышал, о чем говорили. Слух у него уже не тот, что раньше, а стены в доме Купера толстые. В девятнадцатом веке строили не так, как сейчас.
— Эй, вы, хватит пререкаться, давайте к столу! Обед готов, вы опаздываете!
Мы прибавили шагу. В до нелепого большой (во всяком случае по Манхэттенским меркам) кухне нас ждал накрытый стол, вино разлито по бокалам, свечи зажжены. Папа в бело-голубом фартуке поверх рубашки, в оливково-зеленых вельветовых брюках и мокасинах стоял у разделочного стола и готовил салат. Увидев нас, он просиял. Люси тоже, она стучала хвостом по полу с довольным видом собаки, которая уже совершила вечернюю прогулку.
— Привет, — сказал папа. — Очень рад, что вы все-таки пришли.
— Извини, что опоздали, — начала я. — Нам пришлось везти Сару в полицейский участок. Оказалось, что она…
Я смолкла на полуслове, потому что увидела, что кроме нас с Купером и папы с Люси в кухне есть еще кое-кто. Этот кое-кто сидит за столом, и перед ним уже стоит полная тарелка, хотя он вежливо ждет, когда мы сядем, и не прикасается к еде. Зато про его бокал с вином я лучше промолчу.
— Хизер! — заплетающимся голосом сказал Джордан, брат Купера, салютуя нам бокалом. — Слышали новость? Я стану папой!
— Честное слово, у меня не было выбора, мне пришлось его впустить, — объяснил папа намного позже, после ужина, когда Купер повез брата обратно в его пентхаус в Верхнем Ист-Сайде. — Он очень хотел увидеть тебя. И был в очень праздничном настроении.
Если вы спросите мое мнение, я бы сказала, что настроение у Джордана было, скорее, суицидальное. Но, с другой стороны, так и бывает, когда узнаешь, что твоя жена беременна, а ты не на сто процентов уверен, что готов стать отцом.
Но Джордан попросил, чтобы этот пункт остался между нами, — попросил во время ужина, когда я возвращалась из туалета, а Джордан поймал меня в холле.
— Не надо было мне тебя отпускать, — скорбно сообщил он, прижав меня к стене.
Поскольку такие разговоры происходили у нас регулярно, с интервалом в три-четыре месяца, я хорошо изучила сценарий и свою роль знала заранее. Мне нужно было произнести всего лишь такие слова:
— Джордан, это мы уже проходили. У нас с тобой ничего не получилось, тебе гораздо лучше с Таней. Ты же знаешь, она тебя любит.
Однако на этот раз Джордан ушел в сторону от привычного диалога, сказав:
— В том-то и дело. Думаю, она меня не любит. Я знаю, Хизер, это звучит дико, но мне кажется… мне кажется, что она вышла за меня только потому, что я тот, кто я есть. Из-за того, кто мой отец. Владелец «Картрайт рекорде». Эта история с ребенком… ну, не знаю. Вдруг она затеяла это только затем, чтобы потом получить алименты побольше?
Признаюсь, я была потрясена.
Но это же Джордан. И он пьян. А Джордан и спиртное несовместимы.
— Нет, она не поэтому хочет завести ребенка, — попыталась я его успокоить. — Таня тебя любит.
На самом деле я, конечно, никак не могла этого знать, но не собиралась говорить об этом Джордану.
— Но ребенок… — заскулил Джордан. — Я о детях ничего не знаю. Как я могу быть отцом?
Это было на редкость глубокое и саморазоблачающее заявление, особенно для Джордана. Оно показало, что Джордан заметно повзрослел, стал более зрелой личностью.
— Джордан, сам факт, что ты это понимаешь, — сказала я, — показывает, что теперь ты как никогда готов стать отцом. Серьезно. Коль скоро ты будешь об этом помнить — я имею в виду, помнить, что ты ничего ни о чем не знаешь, — думаю, ты будешь замечательным отцом.
— Правда? — Джордан заметно повеселел, будто мое мнение по этому вопросу имело для него какое-то значение. — Хизер, ты серьезно?
— Да, серьезно. — Я слегка сжала его руку. — А теперь, может, вернемся к столу?
Вскоре после этого Купер убедил брата, что для одного вечера он достаточно напраздновался, и уговорил его позволить отвезти себя домой. В конце концов Джордан согласился, хотя и неохотно и с условием, что по дороге они будут слушать демоверсию его нового диска. Купер принял это условие, но я заметила, как его передернуло от отвращения. После обеда я убедила папу отдохнуть за чашечкой любимого травяного чая, а сама принялась мыть посуду.
— Ну и денек тебе выпал, — заметил папа, пока я оттирала запекшийся жир со стенок кастрюли. — Наверное, ты совсем без сил. Ты ведь еще и бегала сегодня утром?
— Ну да, если это можно так назвать, — пробурчала я. (Спору нет, ребрышки были хороши, но неужели для их приготовления надо было непременно испачкать все кастрюли, какие только есть в доме?)
— Наверное, Тед очень тобой гордится. Для тебя выйти на пробежку — настоящий подвиг. Знаешь, он снова звонил по домашнему телефону, незадолго до того, как вы вернулись. Я бы пригласил его на ужин, но ведь он не ест мяса, а у меня нет ничего другого.
— Все нормально, папа, — сказала я. — Я ему позже перезвоню.
— Так у вас с ним серьезно, да?
Я вспомнила, как Тед вел себя сегодня утром. Неужели это было только сегодня? А кажется, давным-давно.
— Да, — сказала я. — Наверное. То есть… — «Он собирается сделать мне предложение». — Я не знаю.
— Очень мило, — туманно заметил папа, — что у тебя кто-то есть. Знаешь, Хизер, я до сих пор иногда за тебя волнуюсь. Ты всегда была не такой, как другие девочки.
— Вот как?
Мне попался особенно неподатливый ошметок пригоревшего жира, и я пыталась отскоблить его ногтем. Можно было воспользоваться губкой, но я опасалась, что она поцарапает эмаль на посуде, которую Куперу когда-то подарила его подруга, профессиональный повар, чье имя осталось далеко в прошлом.
— Я хотел сказать, — продолжал папа, — что ты всегда больше походила на меня, чем на маму. Ты не из тех, кого устраивает «статус кво». И не из тех, кому подходит работа с девяти до пяти. Вот почему меня удивляет, что ты так предана своей нынешней работе.
— Я бы не сказала, что я ей предана. — Я сдалась и взяла губку. Если тереть осторожно, то, может быть, я и не поцарапаю эмаль. — То есть работа мне нравится…
— Но твое настоящее призвание — вокал, — сказал папа. — И сочинение песен. Что скажешь?
— Не знаю. — Губка тоже не помогла. — Это мне тоже нравится.
— А что ты ответишь, если я скажу, что у тебя появилась возможность заняться этим снова? Писать и исполнять свои песни. За деньги. Причем за большие деньги. Как ты к этому отнесешься?