Страница 5 из 41
Автору «Леди Макбет Мценского уезда» пришлось заимствовать у джаза его нервозную, судорожную, припадочную музыку, чтобы придать «страсть» своим героям.
В то время как наша критика – в том числе и музыкальная – клянется именем социалистического реализма, сцена преподносит нам в творении Шостаковича грубейший натурализм. Однотонно, в зверином обличии представлены все – и купцы, и народ. Хищница – купчиха, дорвавшаяся путем убийств к богатству и власти, представлена в виде какой-то «жертвы» буржуазного общества. Бытовой повести Лескова навязан смысл, какого в ней нет.
И все это грубо, примитивно, вульгарно. Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, чтобы как можно натуралистичнее изобразить любовные сцены. И «любовь» размазана во всей опере в самой вульгарной форме. Купеческая двуспальная кровать занимает центральное место в оформлении. На ней разрешаются все «проблемы». В таком же грубонатуралистическом стиле показана смерть от отравления, сечение почти на самой сцене.
Композитор, видимо, не поставил перед собой задачи прислушаться к тому, чего ждет, чего ищет в музыке советская аудитория. Он словно нарочно зашифровал свою музыку, перепутал все звучание в ней так, чтобы дошла его музыка только до потерявших здоровый вкус эстетов-формалистов. Он прошел мимо требований советской культуры изгнать грубость и дикость из всех углов советского быта. Это воспевание купеческой похотливости некоторые критики называют сатирой. Ни о какой сатире здесь и речи не может быть. Всеми средствами и музыкальной, и драматической выразительности автор старается привлечь симпатии публики к грубым и вульгарным стремлениям и поступкам купчихи Екатерины Измайловой.
«Леди Макбет» имеет успех у буржуазной публики за границей. Не потому ли похваливает ее буржуазная публика, что опера эта сумбурна и абсолютно аполитична? Не потому ли, что она щекочет извращенные вкусы буржуазной аудитории своей дергающейся, крикливой, неврастенической музыкой?
Наши театры приложили немало труда, чтобы тщательно поставить оперу Шостаковича. Актеры обнаружили значительный талант в преодолении шума и скрежета оркестра. Драматической игрой они старались возместить мелодийное убожество оперы. К сожалению, от этого еще ярче выступили ее грубонатуралистические черты. Талантливая игра заслуживает признательности, затраченные усилия – сожаления».
После этой статьи опера, которая в течение двух лет шла на сцене Ленинградского Малого оперного театра, была снята с репертуара. Сразу за этим Шостакович вынужден был отменить и премьеру своей Четвертой симфонии.
Как гласит легенда, Шостакович в те дни переживал не лучшие свои дни, опасаясь возможного ареста. Ведь в том же 1936 году, когда композитор приехал в Киев, одна местная газета так и написала: «В наш город приехал известный враг народа композитор Шостакович». В конце 30-х годов были репрессированы некоторые из тех людей, с кем у композитора были не только родственные отношения (была арестована его теща, муж старшей сестры расстрелян, а сама сестра выслана), но и приятельские – например, он был очень дружен с маршалом Михаилом Тухачевским, которого в июне 1937 года расстреляли как немецкого шпиона. Однако самого Шостаковича не тронули, в чем, видимо, немалая заслуга все того же Сталина, который прекрасно видел величину таланта выдающегося композитора.
Несчастливый тринадцатый
(Николай Крючков)
В начале 1936 года режиссер Михаил Ромм приступил к съемкам фильма «Тринадцать». Картина была о советских пограничниках, которые вступили в неравный бой с бандой басмачей в пустыне Каракумы. Роль командира отряда пограничников досталась в этом фильме актеру Николаю Крючкову, с которым Ромм познакомился через свою будущую жену Елену Кузьмину – она была партнершей Крючкова в двух фильмах Бориса Барнета. Снявшись в «Тринадцати», который с выходом на экраны в 1937 году стал самым кассовым фильмом сезона, Крючков вполне мог прославиться на несколько лет раньше (широкая слава придет к нему в 39-м после выхода «Трактористов»). Однако этого не произошло, и виноват был в этом сам актер. Что же произошло? Об этом рассказывает помощник оператора фильма Эра Савельева:
«Страшнее желудочной инфекции на съемках „Тринадцати“ оказалась опасность „зеленого змия“. Объявили первый съемочный день (13 апреля 1936 года). Для всей группы этот день был праздником. Люди вышли с утра в торжественном настроении. А актера, игравшего роль командира отряда, – нет. Кинулись искать. Выяснилось, что он «не в форме». Играть не может. И так несколько раз. И дело было не только в нем. Актер этот уже был видной и влиятельной фигурой в кинематографическом мире. Молодежь начала ему подражать. Появилась угроза, что коллектив может распасться.
И вот тут Ромм проявил удивительную волю и энергию организатора. Он выстроил всю группу в ряд. Сам встал перед нами, какой-то особенно подтянутый, строгий, собранный. Несвойственным ему обычно тоном он «отдал приказ» об откомандировании бойца такого-то в Москву за нарушение воинской дисциплины. Ромм занял правильную позицию и вовремя принял единственно верное решение, от которого зависела судьба всей нашей работы. После этого установился порядок: актеры всегда выходили на съемку в форме и вовремя. Каждый думал: раз уж с «этим» он так поступил и не побоялся, то что же будет с нами, еще не такими известными.
Так и получилось, что в фильме бойцов в отряде осталось двенадцать. Но это незаметно. Ведь никто же не будет считать до тринадцати на экране, даже когда отряд выстраивается в цепочку».
1938
«Звезды» с норовом
(Лидия Русланова и Любовь Орлова)
В Советском Союзе не было той системы «звезд», которая существовала на Западе. Советские власти не стремились как-то обособить кумиров от простого народа, а даже, наоборот, всячески подчеркивали, что те являются неотъемлемой частью этого самого народа. Поэтому, не жалея средств для «раскрутки» кумиров, власть в то же время пресекала любую попытку со стороны последних поставить себя выше общества. При этом не имела никакого значения степень популярности кумиров – «вкручиванию мозгов» подвергались даже любимцы самих кремлевских вождей. Чтобы читателю было понятно, о чем идет речь, приведу два примера, датированных 1938 годом, когда под огонь критики угодили две самые раскрученные «звезды» того времени: певица Лидия Русланова и киноактриса Любовь Орлова (последняя была любимицей самого Сталина). Начнем с первой.
В газете «Советское искусство» от 16 января была помещена статья без подписи под названием «Эстрадные нравы». Приведу ее полностью:
«Артист обязан уважать аудиторию, перед которой он выступает. Эту азбучную истину все еще не могут понять некоторые артисты эстрады.
Певица Л. А. Русланова должна была участвовать в концерте, организованном Мосэстрадой для стахановцев и ударников Первомайского района Москвы.
Русланова обещала быть в 9 1 / 2 час., чтобы выступить в концерте первого отделения. Но она опоздала и приехала лишь к 10 1 / 2 часам. Первое отделение давно закончилось, и началось второе. Русланова потребовала, чтобы ее немедленно выпустили на сцену. Когда ей указали, что это невозможно, Русланова принялась нецензурно браниться. Администрация попыталась усовестить разгневанную певицу:
– Вас будут слушать лучшие люди района, члены райкома, стахановцы.
В ответ на это Русланова позволила себе хулиганскую выходку по адресу аудитории концерта. (Очевидцы утверждали, что певица, большая матерщинница, выразилась по адресу собравшихся в зале весьма недвусмысленно: мол, идите вы со своими стахановцами… – Ф. Р.)
Администратор все же настоял на своем, заявив, что выпустит Русланову последним номером второго отделения.
– А, так! Вы мне срываете мои концерты, так я вам сорву ваш, – заявила разгневанная певица.