Фурии Кальдерона

Сначала Амара ощутила это в себе: крошечный холодок ужаса, возникший где-то в животе и быстро разбегавшийся по всему телу, отчего ноги сразу сделались ватными, неверными. Рука ее начала дрожать, и ей пришлось взяться за факел обеими, чтобы он не шевелился. Грэм издал негромкий стон, и ощущение это в ней сразу удвоилось; ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не броситься бегом из помещения. Сердце билось как безумное, боль в ранах усилилась, и она вдруг не нашла в себе сил даже вздохнуть.

— Девочка, — прохрипел Грэм, снова открыв глаза. — Слушай, девочка. Отнесешь это вперед. Так, чтобы все мараты видели. — Он хрипло вздохнул и закрыл глаза. — Не урони. И не позволяй страху захлестнуть тебя. Быстро.

Амара кивнула, поднимаясь. Дрожь пробирала ее всю, ноги слабели от страха.

— Спокойнее, — сказал Харгер. — Пошли. Быстрее. Я не знаю, сколько он продержится.

Амара дважды открывала рот и не могла выдавить из себя ни звука. Только с третьей попытки ей удалось произнести: «Хорошо». Она повернулась и пошла из покоев, стараясь контролировать свое дыхание, шагать ровнее. Страх леденил ее зимним морозом, холодные ледышки его разбегались с кровью по всему телу, больно кололи сердце с каждым его ударом. Ей с трудом удавалось сосредоточиться на воротах, на факеле — донести, не уронить… Она думала лишь о том, что урони она этот факел, поддайся страху — и все усилия Грэма пойдут прахом.

Она услышала чьи-то всхлипывания и поняла, что это всхлипывает она сама. Тело начало слабеть от всепроникающего страха. Больше всего на свете ей хотелось уйти от ворот, бежать, взвиться в воздух и лететь, лететь как можно дальше от этих варваров.

Вместо этого она шла вперед, к воротам, слабея с каждым шагом. На полпути к воротам она поскользнулась и упала, ослепнув от слез. И все же она двинулась дальше, сначала на коленях, опираясь на раненую руку, держа факел здоровой, чтобы он не коснулся земли.

Неожиданно кто-то вскрикнул прямо перед ней, а потом она почувствовала, что ее поднимают и ставят на ноги. Перед ней стоял великан с пылающим взглядом, сжимавший в ручище палицу размером с небольшое дерево. Она все-таки справилась со страхом, с душившими ее всхлипываниями.

— Бернард, — сказала она. — Бернард. Факел. Отведи меня на стену. На стену!

Великан нахмурился и рявкнул на нее, и это сразу заглушило начинавшуюся было истерику. А потом он просто взял ее под мышки и понес к лестнице и наверх, на стены, в самую царившую на них неразбериху. Она почувствовала, что ее снова ставят на ноги, и, шатаясь, шагнула вперед, к площадке над воротами.

Последние несколько футов она уже не думала ни о чем. Она просто ковыляла вперед, плача, визжа, держа факел высоко над головой, не сомневаясь в том, что смерть уже ждет ее, растопырив черные крылья, как те вороны, которые ждут где-то в предрассветной темноте своего часа, чтобы выклевать глаза мертвым.

Каким-то образом, сама не зная как, она добралась до площадки над воротами и встала там, высоко держа факел, — идеальная мишень для вражеских лучников. И вдруг все заглушила волна жара и грохота, бурная река ревущего света, взмывшего к небу и осветившего землю во все стороны на добрую милю. И весь ее страх расцвел в этом ослепительном огне, выплеснулся из нее тысячекратно усиленными языками пламени, обрушившимися на землю под стенами.

На мгновение все стихло, а потом волна заговоренного огня обрушилась на маратов. И сразу же воздух огласил вопль тысяч глоток. Атака маратов захлебнулась еще быстрее, чем началась. Море бледнокожих варваров отхлынуло от стен гарнизона, и к их полным ужаса крикам добавился визг спасающихся бегством птиц. Оборонявшие стены легионеры встретили это бегство восторженными криками.

Амара смотрела вслед бегущему противнику, и страх уходил из нее — уходил вместе с остатками сил. Она пошатнулась и упала бы со стены, если бы ее не подхватил Бернард — он, оказывается, все это время стоял за ее спиной. Она откинулась, прислонившись к нему, не в силах даже держать глаза открытыми, а со всех сторон радостно что-то вопили вслед бегущему противнику алеранские воины.

Она закрыла глаза, а когда открыла их, небо посветлело. Она сидела на стене, завернутая в плащ Бернарда. Онемевшая, избитая, она с трудом поднялась на ноги и заглянула вниз, во двор.

Раненые, умирающие и мертвые лежали повсюду. Целители и фельдшеры хлопотали над людьми, обожженными так сильно, что и на людей-то были непохожи. На глазах у Амары один из них захлебнулся криком и застыл, стиснув почерневший кулак. Возившийся с ним легионер, сам перевязанный пропитанной кровью тряпкой, закрыл его лицо плащом и с помощью другого легионера потащил тело на другую сторону двора, где все росло число выложенных рядами погибших.

Она повернулась и посмотрела на стену. С дюжину легионеров из резерва — молоденьких, еще не побывавших в бою — стояли там, напряженно сжимая копья. На поле за стенами начало опускаться воронье. Оно укрыло его черным каркающим ковром: хлопающие крылья, горящие голодом глаза. Они перепрыгивали от тела к телу, выклевывая языки, глаза. Амара видела, как одно из тел пошевелилось, и его тут же захлестнула масса крылатых тварей. В животе у нее все сжалось, и она поспешно отвернулась. Минуту спустя рядом появился Бернард с ковшом холодной воды. Она напилась.

— Плохо, — тихо сказала она.

— Плохо, — согласился он. — Даже если нам удастся поставить на ноги легкораненых, гарнизон лишился двух третей защитников. Рыцарей в живых так вообще только трое осталось — считая Пиреллуса. Ворота разбиты, и заменить их нечем. Да и потом, враг в любом случае может запрыгивать на стены.

— Как Грэм?

— Харгер говорит, он вряд ли проснется до смерти. Последнее заклинание отняло у него слишком много сил.

— Вороны! — негромко выругалась Амара. — Храбрый он человек.

— Да.

— Значит, мараты вернутся, — сказала Амара.

— Скоро.

Она устало закрыла глаза.

— Что мы еще можем сделать?

— Не знаю, — признался Бернард.

— Надо вывезти женщин и детей. Семьи военных. Посадить их в фургоны, и пусть как можно быстрее едут в Риву.

— Не получится. Эти проклятые рыцари не просто ворота разрушили. Кто-то из них пробрался на конюшни и напугал лошадей. Это привлекло внимание дюжины овцерезов. В общем, лошадей почти не осталось.

Амара подняла на него взгляд.

— А пешком они бежать не могут?

— Я говорил об этом с Пиреллусом и Джиральди. Даже по тракту женщины и дети не смогут передвигаться быстрее маратов. Вряд ли мы сумеем удержать гарнизон достаточно долго. Людей у нас мало — и большинство их семей не хочет бежать. Говорят, они лучше останутся и будут биться, чем их перебьют бегущими. Пиреллус поднимает им дух. Говорит, что из Ривы уже вышло подкрепление.

— Нет, — устало вздохнула Амара. — Я не думала, что у них столько воздушных рыцарей, они перекроют все выходы из долины. Сомневаюсь, что кому-нибудь удалось прорваться.

Бернард кивнул.

— Мы выслали пеших вестовых, чтобы они предупредили стедгольды. Это их может спасти, если они сразу снимутся и выступят в Риву, возможно, они и успеют вырваться из долины… — Он устало опустил голову.

Амара прижалась к нему, и он положил руку ей на плечо. Так они постояли несколько минут в предрассветной тишине.

— Ты бы шла, — сказал Бернард. — Ты можешь улететь отсюда. Ты должна рассказать об этом Первому лорду.

— Даже если бы я еще могла летать, — сказала Амара, — мой долг — сделать все, что в моих силах, чтобы помешать происходящему. Выяснить, кто все это затеял. Сделать так, чтобы виновные предстали перед правосудием. Я не могу просто так уйти.

— Вам нет смысла погибать здесь… графиня.

— Тут и спорить не о чем… стедгольдер. Я все равно не могу летать. Не сейчас. Я слишком устала.

Она прижалась щекой к его плечу. От него исходили сила и тепло, и она черпала их из него.

Чуть позже она почувствовала, что он обнял ее и второй рукой, и прижалась к нему сильнее.