Цвет мира - серый

— Бей, — сказал маркиз.

Одним мощным ударом император снес его голову с плеч.

ГЛАВА 3

Меня заточили в башню.

По-моему, это форменное издевательство. В башню обычно помещают принцесс, а не принцев.

С другой стороны, хорошо, что не в подвал. Замок старый, и в подвалах сыро. А в башне тепло, сухо и скучно.

С самого утра ко мне никто не приходил, да и утренний визит не принес ничего интересного, кроме завтрака.

Полночи я проходил по небольшой комнатке, прокручивая в голове схватку Белого Рыцаря с Гаррисом. Магия — это, вне всякого сомнения, штука интересная, но я еще никогда не слышал о магии, позволяющей жить человеку с перерезанной глоткой. Или с разрубленным надвое сердцем. Чародеи — они ведь тоже люди. И когда их рубят на куски, они умирают. Я сам не видел, но мне старшие рассказывали. По сравнению со вчерашней сценой, история о копье в грудь, рассказанная недавно лордом Вонгом, казалась блеклой и почти реалистичной.

Даже легендарные чародеи древности не могли похвастаться такими способностями. По свидетельству старых книг, к ним было очень трудно подобраться с мечом, но когда какому-нибудь великому герою это все-таки удавалось, чародеи умирали.

Вторую половину ночи я валялся на топчане и раз-м ышлял, что будет дальше. С королевством все было более-менее ясно, а что Гаррис сделает со мной? С моим отцом? С Крисом?

Утром, как я уже говорил, мне принесли завтрак. Я рассудил, что травить меня нет никакого смысла, и спокойно его съел.

Потом еще походил по комнате. Потом еще повалялся. Скучно.

Вечером пришел Гаррис.

Он был один, сам открыл дверь ключом, не стал ее закрывать, вошел в комнату и, за неимением стульев, уселся на подоконник. На императоре была белая рубашка с открытым воротом, чтобы любой желающий мог убедиться и отсутствии шрама на императорской шее. Думаю, что и от раны в груди тоже не осталось следа.

На поясе Гарриса висел короткий кинжал.

— Я пришел поговорить, — заявил Гаррис. — И, поско-льку я являюсь императором, а ты — без пяти минут королем, то мы, как царственные братья, можем называть друг друга на «ты». По крайней мере, я буду говорить тебе «ты», а ты — как хочешь.

— Что вам… тебе надо?

— Много вещей, — сказал Гаррис. — Думаю, ты неправильно сформулировал вопрос. Тебе ведь интересно, что мне надо сейчас. Так?

— Да.

— Во-первых, мне надо принести тебе свои соболезнования. Ночью твой отец умер.

— Как это произошло? — Конечно, отец болел и находился при смерти, но то, что смерть настигла его одновременно с захватом крепости Гаррисом… Такое совпадение казалось мне подозрительным.

— Я мог бы тебе соврать, сказать, что твоего отца забрала болезнь, но это немного не так, — признался Гаррис. — Когда мои бравые молодчики ворвались в его спальню, твой отец схватился за меч. Не понимаю, почему у постели больного лежало оружие…

Потому что мой отец был настоящим воином… Когда-то. И даже в старости и болезни не мог чувствовать себя спокойно, если под рукой не было его верного клинка.

— У ребят не было приказа его убивать, — продолжал Гаррис. — Но и приказа брать живым тоже не было. Наверное, это моя ошибка, надо было более четко сформулировать свои пожелания. Им не удалось его разоружить, он ранил двоих… В общем, они его убили.

Значит, когда меня привели в зал и когда Гаррис разглагольствовал о своих проблемах с бывшими правителями захваченных им стран, отец был уже мертв.

И говорил Гаррис не о нем, а обо мне.

— Я этого не хотел, — сказал Гаррис. — Я поклялся бы перед тобой богами, но я не верю в богов. Просто даю тебе свое слово.

— И я должен верить этому слову?

— Не должен, — сказал Гаррис. — И убеждать тебя в своей правдивости я тоже не собираюсь. Я лгу, и лгу часто, но сейчас не вижу в этом никакой выгоды. Говоря по правде, мне наплевать, веришь ты мне или нет.

От меня до императора было всего три шага — расстояние одного прыжка. Я мог бы подскочить к нему, толкнуть в грудь и посмотреть, сможет ли он выжить после падения с самой высокой башни Тирена. Но я не стал этого делать, потому что знал — сможет.

— Что будет со страной?

— А как ты думаешь? Она станет провинцией моей Империи.

— Зачем тебе Тирен?

— Из принципа, — сказал Гаррис. — Я ведь сказал, что хочу владеть миром. Всем миром.

— Владеть всем миром невозможно. Это аксиома.

— Это мы еще посмотрим, — сказал Гаррис. — Я дико не i юблю, когда кто-то выносит суждение о вещах, в которых ни черта не понимает. Ты воин, Джейме? Ты правитель? Что ты вообще знаешь о власти? А о мире? Только то, что твои учителя посчитали нужным вложить в твою голову за семнадцать лет. А я знаю больше тебя. Гораздо больше. Тебя учили быть королем маленькой сказочной страны. Меня никто ничему не учил. И аксиом подобного рода для меня не существует.

Он, наверное, умный парень, раз сам всему научился.

— Наш мир мал, — продолжал Гаррис. — И с каждым годом он становится все меньше. Это парадокс: горизонты расширяются, а мир становится меньше. Тысячу лет назад мы не подозревали о существовании другого материка.

Пятьсот лет назад мы верили, что где-то может существовать и третий. Теперь мы знаем — океан велик и пуст, если не считать нескольких десятков островов, слишком маленьких, чтобы принимать их во внимание. И я вижу, к чему катится наш маленький мир. Рано или поздно он будет лежать под чьей-то железной пятой. И я решил, пусть это будет моя пята.

— Вот так просто? — спросил я. — Взял и решил?

— Ты спросил, зачем мне Тирен. Маленькая страна, живущая по сказочным законам. Страна, где все женщины прекрасны, все рыцари благородны, все крестьяне довольны, страна, которой правит мудрый и справедливый король… Даже если это не соответствует действительности, именно так думает о вашем государстве весь остальной континент, — сказал Гаррис. — И людям становится легче жить, когда они знают, что есть в мире такое место, как Тирен. Я скакал слишком быстро и не успел рассмотреть подробностей, но то, что я все-таки увидел, мне понравилось. Твоя страна — это обломок древнего мира. Кусочек сказки па фоне реальной жизни.

— И ты решил все испоганить?

— Наоборот, — сказал Гаррис. — Я решил все сохра-нить. Тирен недолго бы остался таким, каким я его нарисовал. Мир становится меньше, поиски места под солнцем все актуальнее… А вы совершенно не умеете воевать. Вам просто повезло — вы далеки от основных дорог континента, не обладаете большими сокровищами, не лезете в политику других государств. Очень долго Тирен просто никому не был нужен, и войны, сотрясающие Срединный материк последние века, прошли мимо вас. Вы даже умудрились не заметить войну с норнами — они предпочитали жить под долинами, а не под горами.

— Неправда. Мы посылали рыцарей…

— Не сомневаюсь. Но сто — сто пятьдесят человек, которых мог выделить Тирен, ничего не значили в той войне. Умение гарцевать на коне и поражать врага на скаку не сильно помогало, когда приходилось воевать под землей. Древний мир умер, теперь войны ведутся по-другому. И в мире не осталось чудовищ, которых герой-одиночка может убить хорошо поставленным выпадом своего клинка. Вчерашний эксперимент вашего Белого Рыцаря наглядно подтверждает мои слова.

— Ты — чародей.

— Конечно. Я никогда этого не скрывал и не верю, что в вашу глубинку не доходили слухи о моих талантах. Ваш парень повел себя по-рыцарски. Это было очень символично — он весь такой из себя белый, и я — в черных одеждах и с черной душой… Напомнило мне сказки о борьбе света и тьмы, добра и зла.

— В сказках добро побеждает.

— Наверное, мне повезло, что мы не в сказке.

— У Белого Рыцаря не было против тебя ни единого шанса. И ты с самого начала это знал.

— Знал, — согласился Гаррис. — И что с того? Ты пытаешься обвинить меня в нечестной игре? Он бросил вызов, я его принял… Если драться честно, рано или поздно ты проиграешь. Как ты успел заметить, я не великий фехтовальщик. Хороший, но далеко не великий. Ваш маркиз Тирелл был великим, хотя это его не спасло. А все потому, что у нас разный подход к жизни. Для рыцаря главное — благородство, благородная жизнь, благородная смерть… Мне важнее просто победить.