Неженка

Тонкие черты Франчески по классическим канонам были красивее, чем у ее матери или бабушки, и в то же время они были более живыми. Ее раскосые зеленые глаза могли становиться холодными и сдержанными, как у кошки, когда она была недовольна, или игривыми, как у официантки из Сохо, когда ее настроение менялось к лучшему. Когда Франческа поняла, насколько это повышает к ней внимание, она начала подчеркивать свое сходство с Вивьен Ли, позволяя своим каштановым волосам спадать на плечи волнистым облаком, а иногда для усиления сходства с помощью заколок для волос открывала свое точеное лицо.

Когда Франческа рассматривала свое отражение, ей даже не приходило в голову, что она — пустое и тщеславное создание и что многие из тех, кого она считает своими друзьями, с трудом ее переносят. Мужчины любили ее, и только это для нее имело значение. Она была настолько прекрасна, настолько обворожительна, что стоило ей приложить усилия — и лишь самые стойкие мужчины могли устоять против ее чар. Мужчины находили, что пребывание с Франческой подобно употреблению наркотиков, и даже после завершения отношений многие из них возвращались, получая повторный сокрушительный удар.

Как и ее мать, она разговаривала гиперболами и выделяла слова невидимым курсивом, в результате чего даже самые обыденные события звучали из ее уст как грандиозные приключения. Ходили слухи, что в постели она бесподобна, хотя сведения о тех, кто действительно проникал в пленительное лоно милой Франчески, со временем становились довольно расплывчатыми. Несомненным было лишь то, что целовалась она великолепно, прижимаясь к груди мужчины, сворачиваясь в его руках, как чувственный котенок, время от времени облизывая рот партнера кончиком своего маленького розового язычка.

Франческа никогда не сомневалась, что обожание мужчин в значительной степени связано с ее правильным поведением. Они никогда не должны были страдать от приступов ее глупости, ее вечных опозданий или ссор, когда она бывала не в настроении.

По крайней мере до тех пор… пока они ей не надоедали. После этого она становилась невыносимой.

Нанеся на губы тонкий слой кораллового блеска, Франческа не смогла сдержать улыбку при воспоминании о своей самой значительной победе, хотя тогда ее крайне расстроило то, что расставание прошло не так гладко, как ей хотелось. Тем не менее что же она могла поделать? Те несколько месяцев, когда во время исполнения его официальных обязанностей она играла вторую скрипку, пролили беспристрастный свет реальности на восхитительные картины королевского бессмертия которые поначалу ее развлекали, — зеркальные экипажи, распахнутые двери соборов, звучащие трубы, — картины не столь уж немыслимые для девушки, выросшей в спальне принцессы.

Когда Франческа наконец разобралась со своими чувствами касающимися их взаимоотношений, и поняла, что она не хочет отдать всю себя в распоряжение Британской империи, она пыталась по возможности спокойно разорвать их связь. Но он воспринял это куда как более драматично. Она до мелочей помнила то, как он выглядел в тот вечер: в безупречном костюме, в изысканной обуви, идеально подстрижен. Кто бы мог подумать, что человек без единого изъяна снаружи мог содержать внутри столько подводных камней? И она вспомнила тот вечер, когда завершила свои взаимоотношения с самим видным холостяком Великобритании.

Они только что пообедали, уединившись в его апартаментах и лицо его казалось молодым и трогательно ранимым в трепетном свете свечей, смягчавшем суровые аристократические черты. Ее взгляд скользил поверх камчатой скатерти, столового серебра, которому было более двухсот лет, и фарфоровой посуды с золотым обрамлением в двадцать четыре карата. Всем своим видом она пыталась заставить его понять, что предстоящий разрыв для нее гораздо мучительнее, чем, может быть, для него.

— Я понимаю, — сказал он после того, как Франческа как можно деликатнее изложила причины, препятствующие продолжению их дружбы. И затем повторил:

— Я понимаю.

— Ты действительно понимаешь? — Она склонила голову набок, и волосы соскользнули с ее лица, открывая для лучей света двойные капельки горного хрусталя, которые свисали с мочек ее ушей и мерцали, словно звезды на каштановом небе.

Его резкий ответ ее поразил.

— Конечно, нет. — Оттолкнувшись от стола, он решительно поднялся. — Я вообще ничего не понимаю. — Его взгляд скользнул по полу и затем вновь обратился к ней. — Должен признать, что я многим поступился ради тебя, Франческа, и ты дала мне повод поверить, что я тебе небезразличен.

— Но ведь это правда, — ответила она горячо. — Ты действительно дорог для меня!

— Но не настолько, чтобы терпеть все то, что вокруг меня происходит!

Наряду с упрямой гордостью в его голосе слышно было страдание, что заставило Франческу почувствовать себя ужасно виноватой. Разве аристократы не должны скрывать свои эмоции невзирая ни на что?

— Но терпеть действительно приходится много, — напомнила она.

— Да, конечно же, это так! — В его смехе был привкус горечи. — С моей стороны было глупо поверить, что я настолько тебе дорог, что ты готова разделить со мной все!

Сейчас, в уединении своей спальни, Франческа на мгновение нахмурилась, глядя на свое отражение. Поскольку она никогда и ни к кому не испытывала серьезного чувства, ее всегда удивляло, как некоторые из мужчин, с которыми у нее были близкие отношения, бурно реагируют на расставание.

Во всяком случае, теперь уже ничего нельзя было поделать.

Она закрыла баночку с блеском для губ и попыталась поднять себе настроение, мурлыкая мотив популярной в тридцатые годы в дансингах Британии песенки о мужчине, который танцевал с девушкой, танцевавшей когда-то с принцем Уэльским.

— Я сейчас ухожу, дорогая, — произнесла Клоуи, появившись в дверном проеме и поправляя поля фетровой шляпки на своих темных, коротко стриженных вьющихся волосах. — Если позвонит Хельмут, скажи ему, что я буду к часу.

— Если позвонит Хельмут, я скажу ему, что ты умерла, истекая кровью. — Франческа опустила руку на бедро, ее светло-коричневые ногти, которыми она нервно постукивала по зеленой замше брюк, выглядели, как точеный миндаль.

Клоуи наконец справилась с застежкой норкового манто:

— Ну, дорогая…

Франческа ощутила внезапный приступ жалости, увидев, насколько усталой выглядит мать, но подавила его, напомнив себе, что саморазрушительные отношения с мужчинами у Клоуи зашли в последние месяцы слишком далеко и она обязана указать на это матери.

— Он жиголо, мама. Все об этом знают! Паршивый немецкий принц, который делает из тебя полную дуру. — Минуя надушенные вешалки от Порто в своем шкафу, она добралась до пояса с отделкой в виде рыбьей чешуи, который купила у Дэвида Уэбба во время последнего посещения Нью-Йорка. Застегнув его на талии, Франческа вновь обратилась к Клоуи:

— Я беспокоюсь о тебе, мама. У тебя под глазами круги, и ты все время выглядишь усталой. С тобой стало уже невозможно жить вместе! Не далее как вчера ты принесла домой бежевое кимоно от Живанши вместо серебряного, которое я у тебя просила!

Клоуи вздохнул:

— Прости, дорогая. Я… у меня сейчас столько забот, а в тот раз я плохо выспалась. Завтра я принесу тебе серебряное кимоно!

Радость Франчески по поводу того, что она получит желаемое кимоно, не затмила озабоченности делами Клоуи. С максимально возможной деликатностью она попыталась заставить мать понять всю серьезность ситуации:

— Тебе сорок лет, мама! Ты должна начать уделять себе больше внимания. Боже, ты уже несколько недель не делала массаж лица!

С тревогой она увидела, что ее слова расстроили Клоуи.

Бросившись к матери, Франческа обняла ее, стараясь не повредить косметику, тщательно нанесенную на лицо Клоуи.

— Я тебя обожаю. Ты по-прежнему самая красивая мама в Лондоне!

— Это и напоминает мне о том, что одной мамы в этом доме достаточно! Ты действительно принимаешь противозачаточные пилюли? Да, дорогая?

Франческа тяжело вздохнула;