Страница 65 из 69
Карпентер нетерпеливо ждал продолжения.
— Нейтен Райли возвращается во времени к началу двадцатого столетия. Он живет там жизнью своей заветной мечты. Он — крупный игрок, приятель Джима Брейди по прозвищу Бриллиант и других. Он ставит деньги на будущие события и всегда выигрывает, так как заранее знает их исход. Он выиграл, поставив на Эйзенхауэра в дни президентских выборов. Он выиграл пари, что боксер по имени Марчиано победит чемпиона Ля Старца. Он нажил большие деньги, финансируя автомобильную компанию Генри Форда. Вот вам ключ. Он что-нибудь значит для вас!
— Я буду это знать, посоветовавшись со специалистом по социологическому анализу. — И генерал Карпентер потянулся к микрофону.
— Подождите, я расскажу вам еще кое-что. Попробуем другие ключики. Возьмем, например, Лилу Мэчен. Она уходит в Римскую Империю и живет там жизнью своей мечты. Она — роковая женщина. Все влюбляются в нее: Юлий Цезарь, Савонарола, весь Двадцатый Легион, юноша по имени Бен-Гур. Вы видите несоответствия!
— Нет.
— А ведь при всем том она курит сигареты!
— Ну, и что? — помолчав, спросил Карпентер.
— Продолжаю. Джордж Ханмер спасается в Англии девятнадцатого века. Там он член парламента, друг Глэдстона, Уинстона Черчилля и Дизраэли, который катает его в своем роллс-ройсе. Вы знаете, что такое роллс-ройс?
— Нет.
— Это была марка автомобиля.
— А-а!
— Вы все еще не понимаете?
— Нет.
Скрим в волнении зашагал по комнате.
— Карпентер, это открытие более важное, чем телепатия и путешествие во времени. Может быть, в нем — спасение человечества. Думаю, что я не преувеличиваю. Двадцать четыре жертвы шока в Отделении Т были доведены атомными бомбардировками до состояния настолько необычного, что, разумеется, никакие ваши специалисты и эксперты не могут его понять.
— Какая штука может быть удивительнее путешествия во времени, Скрим?
— Слушайте, Карпентер. Эйзенхауэр баллотировался в президенты в середине двадцатого века. Нейтен Райли не мог быть другом Джима Брейди Бриллианта и в то же время заключать пари, что Эйзенхауэр победит на выборах… Они жили а разное время. Брейди умер за четверть века до того, как Айк стал президентом. Марчиано победил Ля Старца через пятьдесят лет после того, как Генри Форд основал свою автомобильную компанию. В путешествии Нейтена Райли множество таких анахронизмов.
Карпентер был озадачен.
— Бен-Гур не мог быть любовником Лилы Мэчен: он не жил в Риме. Он вообще никогда не жил. Это — герой литературного произведения. Лила не могла курить: римляне не знали табака. Видите? Опять анахронизмы. Дизраэли не мог катать Джорджа Хан-мера в роллс-ройсе, потому что Диэраэли умер задолго до того, как были изобретены автомобили.
— Что за безобразие?! — воскликнул Карпентер. — Вы хотите сказать, что они все это наврали?
— Нет. Не забывайте, что они не едят и не спят в госпитале. Нет, они не лгут. Они на самом деле путешествуют во времени. Они едят и спят в другом мире.
— Но вы только что сказали, что их рассказы — вранье, в них множество несоответствий.
— Да, потому что они путешествуют а прошлую эпоху, воссоздаваемую их воображением. Нейтен Райли создал в своем представлении картину Америки начала двадцатого века. Эта картина неверна, она полна анахронизмов, так как Райли — необразованный человек. Но для него она реальна. Он там живет. То же происходит и с остальными.
Карпентер вытаращил глаза.
— Все это выше нашего понимания, — продолжал Скрим. — Эти люди научились превращать мечту в действительность. Они умеют уходить в реальный мир своей мечты, живут там и, быть может, останутся там навсегда. Бог мой, Карпентер, да ведь это же и есть ваша Американская Мечта, она творит чудеса, в ней — бессмертие» божественное начало, торжество разума над материей. Ее надо исследовать, изучить, дать миру.
— Вы можете сделать это, Скрим?
— Нет, не могу. Я историк. Я не творю и потому это выше моих сил. Вам нужен поэт… художник, который умеет творить мечты. Тому, кто воплощает свои мечты на бумаге, вероятно, не так уж трудно сделать еще один шаг и претворить мечты в действительность.
— Поэт? Вы говорите серьезно?
— Конечно. Знаете, что такое поэт? Вот уже пятый год вы твердите, что война ведется ради спасения поэзии.
— Ну, ну, Скрим, что за шутки! Я…
— Пошлите в Отделение Т поэта. Он проникнет в тайну исчезновений. Только он и способен на это. Ведь для него мечты всегда наполовину реальны. Когда он узнает секрет, он поделится им с вашими психологами и анатомами. И тогда они научат нас. Поэт — единственный, кто может быть посредником между пациентами Отделения Т и вашими специалистами.
— Я думаю, вы правы, Скрим.
— Не медлите же, Карпентер. Больные все реже и реже возвращаются в палаты. Надо раскрыть их тайну, пока они не исчезли навсегда.
Карпентер крикнул в микрофон,
— Послать ко мне поэта!
Он ждал… ждал… ждал… Америка судорожно рылась в своем собрании анкетных данных о двухстах девяноста миллионах закаленных и отточенных специалистов, своих орудий, готовых защитить Американскую Мечту о Красоте, Поэзии и обо всем лучшем в жизни. Генерал ждал, когда же найдут поэта, и не понимал причины бесконечной задержки, бесплодных поисков. Не понимал он также, почему Брэдли Скрим так хохотал над этим последним, роковым исчезновением.
Перевела с английского И. Семевская.
Роберт Блох
ПОЕЗД В АД
Когда Мартин был маленьким, его папа служил на железной дороге. Папа никуда не ездил, а ходил и осматривал пути Северо-Западной железной дороги. Он гордился своей работой. И каждый вечер, напившись, горланил старую песню о «поезде в ад».
Мартин плохо помнил слова, но не мог забыть, как папа выкрикивал их. Однажды папа допустил ошибку: он напился днем и был раздавлен между буферами вагона-цистерны и платформы с песком. Мартина удивило, что члены Железнодорожного Братства не пели эту песню на его похоронах.
Потом обстоятельства жизни сложились для Мартина не слишком удачно. Но почему-то он всегда вспоминал папину песню. Когда мама вдруг взяла да и удрала с коммивояжером из Киокука (папа, наверное, перевернулся в гробу, узнав, что она выкинула такое, и притом с пассажиром!), Мартин попал в приют, и там каждый вечер тихонько напевал эту песню. А позже, когда Мартин удрал сам, он ночью, где-нибудь в лесу, выждав, пока другие бродяги уснут, чуть слышно насвистывал все тот же мотив.
Мартин пробродяжничал лет пять и понял, что в этом мало толку. Конечно, он брался за многие дела: нанимался собирать фрукты в Орегоне, мыл посуду в захудалой монтанской харчевне, воровал колпаки с автомобильных ступиц в Денвере и шины в Оклахома-Сити. Но, промаявшись полгода в кандальной бригаде в штате Алабама, он пришел к выводу, что шатание по свету не сулит ему ничего хорошего.
Тогда он сделал попытку устроиться на железной дороге, как папа, но ему сказали, что времена плохие и новых людей не берут.
Однако Мартина тянуло к железным дорогам. Скитаясь, он всегда разъезжал в поездах. И он предпочитал ютиться в товарном поезде, идущем на север, когда и без того был мороз, чем поднять у шоссе руку и прокатиться в роскошном кадиллаке во Флориду. Когда ему случалось раздобыть бутылку винца, он усаживался в уютной теплой канализационной трубе, думал о давно минувших днях и при этом частенько мурлыкал песню о поезде в ад. В этом поезде ехали пьяницы и развратники, шулера и мошенники, кутилы, бабники и прочая веселая братия. Недурно было бы прокатиться в такой чудесной компании. Но вот думать о том, что случится, когда поезд, наконец, подкатит к «Потустороннему подземному вокзалу», Мартин не любил. Он не собирался целую вечность топить котлы в аду, где его не сможет защитить даже профсоюз. А все-таки это была бы недурная поездка! Вот только ходит ли этакий поезд в ад? Увы, такого поезда, конечно, нет.