Страница 12 из 17
– О госпожа, ты вступаешь на неверный путь! Не надейся обольстить Фоку своими чарами. Это глубоко набожный человек. После смерти жены и единственного сына он дал обет целомудрия. Он ведет жизнь аскета, он стал мистиком, и его лучший друг – игумен Афанасий, тот самый, который построил монастырь на горе Афон. Говорят, Фока уже присмотрел там для себя келью. Он равнодушен как к мирским почестям, так и к женской красоте. Все его нынешние мысли направлены к достижению святости и…
Взбешенная Теофания жестом указала слуге на дверь.
– Проклятый болтун! Кто тебя спрашивает?! Я не нуждаюсь в твоих советах. Тебе велено пригласить сюда Фоку… а до обетов его мне нет никакого дела!
Марианос не посмел возразить. Поручение императрицы он исполнил быстро и ловко – через несколько дней Никифор Фока ступил с палубы корабля на императорскую набережную Буколеон, где его дожидалась ликующая толпа. Горожане на плечах своих донесли любимого полководца до ступеней Священного дворца. В громадном тронном зале, больше походившем на неф собора, победоносный командующий был принят со всеми подобающими ему почестями. Он преклонил колено перед фантастическим золотым троном, на котором восседали юные императоры. Над их головами висела огромная икона Христа Пантократора, и они с необычайной серьезностью исполняли свою роль.
А ночью Никифор Фока был допущен в покои императрицы. Встреча эта навсегда осталась тайной: никто так и не узнал, о чем говорили прелестная базилисса и коротышка-генерал. Но уже на следующий день при дворе все поняли, что произошло нечто важное, ибо отныне у Теофании не было более пылкого и ревностного обожателя, чем вышеупомянутый полководец. Забыв про все свои обеты, как и предвидела красавица, Фока безумно влюбился в нее и уже не помышлял о келье на горе Афон. Он мечтал теперь только об одном – навсегда завладеть этим чудом природы. Ей было двадцать два года, а ему пятьдесят один, но он обожал ее с такой силой, на какую способна только поздняя любовь. И, разумеется, первым об этой необузданной страсти узнал Иосиф Брингас…
Излишне говорить, что такая новость не слишком его обрадовала.
– Этот человек может быть опасен для нас! – сказал он префекту Бардасу, своему верному союзнику. – От него надо избавиться.
– Избавиться от Фоки? Легко сказать! – ответил Бардас, заплывший от жира толстяк, на котором едва не лопался расшитый золотом шелковый кафтан, а пояс с трудом держался на громадном брюхе. – Ты же знаешь, что весь город кишит его фанатичными приверженцами. Если мы арестуем Фоку, простонародье ринется на штурм дворца!
– На этот случай у нас имеется стража, – сухо заметил Брингас. – Кроме того, нет нужды арестовывать его открыто. Надо заманить Фоку под каким-нибудь предлогом ко мне. Здесь мы в полной безопасности. Я прикажу выколоть ему глаза, а потом запрячу в такое место, где никто его не найдет![2]
Однако префекта эти слова не убедили. Он покачивал головой, недоверчиво выпятив толстые губы.
– Слишком большой риск!
– Может быть, но другого выбора у нас все равно нет. – отрезал Брингас. – И потом… я уверен, что все пройдет отлично!
Бардас вовсе так не думал. Напротив, городской префект считал затею Брингаса настолько сомнительной, что в тот же вечер втихомолку предупредил императрицу, предоставив ей самой решать, как выпутаться из затруднения. Теофилия, в свою очередь, поделилась этим известием с возлюбленным.
Когда Никифору Фоке передали приказ явиться к премьер-министру, полководец устремился в собор Святой Софии, дабы умолять о заступничестве патриарха Полуэкта. Тот отнюдь не обладал достоинствами великого святого или даже великого прелата, ибо был чрезмерно упрям, мстителен и нетерпим к инакомыслящим. Но энергии ему было не занимать, и ничто не могло остановить его, если речь шла о пастырском долге. В данном случае долг пастыря был очевиден: когда бесстрашный воин со слезами на глазах воззвал к нему, умоляя о защите, Полуэкта обуяла священная ярость. Спрятав своего гостя в неприступном убежище, он ринулся в Священный дворец, где, призвав проклятие небес на голову Брингаса, громогласно разоблачил подлый заговор и пригрозил поднять народ на восстание.
Евнух перепугался не на шутку. Он знал, что византийская толпа отличалась буйством, отвагой и свирепостью. Мятеж всегда перерастал в резню, и чернь с таким же наслаждением купалась в крови, как свинья валяется в грязной луже. Брингас отнюдь не жаждал стать мучеником. Как всегда бывает в подобных случаях, он поклялся в полной своей непричастности к этому постыдному делу, заявив, что произошло явное недоразумение и виновные будут сурово наказаны. Фока был торжественно восстановлен в ранге командующего Восточной армией и получил гораздо более широкие полномочия, чем прежде. Осознав собственную глупую неосторожность и закаявшись появляться в Византии без надежной охраны, генерал поспешно простился с Теофанией, сел на корабль и отбыл в свой лагерь. Ему было очень жаль расставаться с возлюбленной, но он здраво рассудил, что вряд ли сумеет помочь ей, если его убьют.
Теофания, со своей стороны, была заметно встревожена его отъездом.
– Мне пришла в голову одна мысль, – сказала она Фоке при прощании. – Когда прибудешь в лагерь, держи своих людей наготове. Скоро ты узнаешь, что я придумала…
Императрица боялась не за себя: она была твердо убеждена, что в данный момент Брингас не посмеет ничего предпринять. Страх перед патриархом был слишком силен, и столкновение произошло так недавно, что министр вряд ли отважится строить ей козни сразу же после отъезда Фоки. Но Теофания чувствовала злобу евнуха и опасалась за своего возлюбленного.
Брингас и в самом деле пока не помышлял о том, чтобы разделаться с базилиссой. Прежде всего следовало устранить главного ее заступника – ненавистного Фоку. И, вернувшись к прежним своим замыслам, он решил погубить генерала руками близких ему людей.
Между тем Фока назначил заместителем командующего собственного племянника. Его звали Иоанн Цимисес, он был гораздо моложе и намного красивее своего дяди, пользовался такой же большой любовью солдат и отличался безрассудной храбростью. Именно к этому человеку и обратился хитроумный министр, не поскупившись на самые заманчивые посулы.
«Хочешь ли ты, Цимисес, стать главнокомандующим всех войск, расквартированных в Азии? – спрашивал Брингас в своем тайном письме. – Хочешь ли ты занять второе место в империи и, сверх того, получить руку прекраснейшей из женщин, базилиссы Теофании? Добиться этого проще простого: нужно убить Фоку и привезти его голову премьер-министру».
Для большей надежности евнух решил заручиться поддержкой и второго заместителя Фоки – Романа Куркуаса. Ему были сделаны сходные предложения – правда, о Теофании речь не шла, – и в награду предназначались войска, расположенные в западной части империи. Брингас считал, что Куркуас и Цимисес смогут легко сговориться ради успеха общего дела.
И заместители действительно пришли к полному согласию. В тот же вечер оба отправились к своему командующему. Никифор Фока был нездоров и весь день провел в постели, так что когда Куркуас и Цимисес вошли к нему, он спал. Но, вместо того чтобы спокойно перерезать ему горло, молодые люди с силой встряхнули его. Фока, еще не вполне пробудившись, смотрел на них с изумлением.
– Пока ты спишь, – сказал ему Цимисес, – мерзкий евнух готовится посягнуть на твою жизнь. Вот, прочти! – И он сунул Фоке под нос оба письма министра. Прочтя послание, бесстрашный генерал невольно содрогнулся.
– Что же мне делать? – спросил он.
Цимисес пожал плечами.
– Все очень просто. Мы покажем эти письма солдатам. Они провозгласят тебя императором – и тогда ты двинешься на Константинополь.
Прекрасное видение ослепило Фоку. Неужели он будет базилевсом, предстанет перед Теофанией в императорском пурпуре и сможет просить ее руки? Какая чудесная мечта! Но его смущало одно неприятное обстоятельство. Что подумает императрица об этом избрании? Ведь она может воспринять его как мятеж против своей законной власти и отвергнуть дерзкого претендента на престол…
2
В Византии обычно выкалывали глаза врагам, чтобы лишить их возможности смотреть куда не следует. Иногда им также вырывали ноздри, чтобы не совали нос куда не полагается. Византийцы отличались железной логикой. (Прим. пер.)