Страница 20 из 31
Илья не открывает глаза, он даже ещё крепче их зажмуривает, чуть улыбается, и делается вдруг очень похожим на Егорку, когда, например, тому вставать в садик надо, а он прикидывается, что спит, например… Нежность. Но теперь я знаю, что Любовь, это ещё и не только Нежность, - это ещё иногда и Ненависть к тем, кто мучил того, кого ты любишь, - но главное, всё же, это Нежность… И сладкая, давящая в груди боль, сладкая, на грани выносимости… И это ведь боль оттого, что у меня из груди, из души растут крылья, - они пока ещё… Нормально. Этих моих, маленьких пока ещё крыльев хватит для того, чтобы поднять меня… нас обоих в самое небо, - если зеленоглазый захочет… со мной если, - и мои крылья хоть и совсем ещё неопытные, - но они для того и появились у меня, для полёта… вдвоём… А то, что его там, в детском доме…
- А про детский дом твой… - но тут я замолкаю, а что я могу сказать? Что и у меня было кое-что… такое? В лагере, с Денисом? И равнять ведь нельзя, да и у меня это было… добровольно… и мне нравилось, но что-то надо говорить, раз уж начал… а раз начал, раз решился, то и говорить надо самое главное! - Илья, открой, пожалуйста, глаза… Вот. Ил, я тебя люблю. Я не знаю, можно ли такое говорить… ну, мы же пацаны… А я вот говорю. Что хочешь, можешь обо мне думать! Люблю. И не так там, как-нибудь… ну, и так, как друга… Ты же друг? Друг. Вот и говорю: люблю. И больше люблю, чем… Совсем люблю, по-настоящему…
Зачем я попросил Илью глаза открыть? Ведь я сам же сейчас лицо спрятал на его груди… и говорю это всё ему в мастерку, а сам и не слышу, что говорю, только стук Илюхиного сердца мне в лицо, и гром моего сердца у меня в ушах… Ладно. Глаза в глаза. Бл-ль… Я умру сейчас, кажется… Какие они у него, всё-таки…
- Да! Люблю! Понял? И что хочешь там, то и думай… люблю…
И я тут же снова прячу лицо от его глаз у него на груди, и… всхлипываю, и шепчу:
- А если прогонишь… меня если, то… не надо, а? Я так, если ты… если скажешь, что нельзя, что это тебе… противно, ведь такое ты пережил, то… я тогда… как скажешь, так и буде-ет… Илья-а… только не гони меня-а… пож… ж-ж…
- Интересно, - шепчет Илья мне в макушку, - а может ли любовь быть проклятьем?.. Нет. Если это Любовь, то нет, не может… Да, Гришка? А я вот когда-то думал… ну, после того, как Тишу… я думал, что проклятие это, - любовь. А тут Стас, а тут ты… Это самое-самое из всех чувств… Постой, хватит реветь, что мы сегодня с тобой… Ну, да. Такой разговор, что заревёшь, но хватит, - чего же плакать, если всё уже сказано, и всё хорошо? Не надо, перестань… Перестал? Хвалю, самурай.
- Илья, не всё сказано! Не всё, - ну, я так думаю, - я же мыслитель! - что я вот сказал, что тебя люблю… а ты? Нет, я не требую! Права я не имею у тебя что-нибудь требовать, - но ты уж скажи, пожалуйста, ты не против… ну… чтобы я… ну, хоть так, издали… Сам же говоришь, что любовь, это самое-самое на свете!
- Нахрена издали-то? Мыслитель, ты дурак. Издали… Это что же, и мне тебя, - издали? Я так не умею, я тебя рядышком хочу любить! И я тебя люблю, Гришка Тихонов, с первого дня, и тоже… по-настоящему…
- И ты что, всё это время… Ничего себе… Это вот ты дурак! Мучался ведь, наверно… И я дурак, но я-то младше… а-а, ты поэтому и молчал! Да, ясно. Бли-ин, Илька, как же так? И как теперь всё будет? Ух! Здоровски, наверное, всё будет! Только… Стас ведь… твой Станислав Сергеевич… Он меня как, не… ну-у…
- Не ну? Да ну, да ну…
- Гад ты. Самый зеленоглазый, самый-самый на свете гад. Люблю…
- Ну и всё…
Bonus track: “Russian Dance” from “The Black Raider” album ’93.
…Два мальчика на диване, - обычная, обыденная даже, картина. Ну да, всё в порядке вещей: два друга, один старше, другой помладше, и они вдвоём, одни в квартире у младшего, и они только что говорили о чём-то своём, очень важном, и что-то решили для себя, вдвоём, - что-то очень и очень важное, - а сейчас они просто лежат вместе, - что ж тут особенного...
Нет, конечно, не просто лежат, они лежат в обнимку, - но и в этом, в общем-то, ничего такого, уж совсем необычного нет. А вот насколько необычно то, что они любят друг друга?
Живая, яркая, полудетская ещё привязанность младшего к старшему, - это тоже, обычное дело. И её чувственная составляющая, - тоже обычное дело. Нежность… И нежность старшего к младшему, - ну, это не так уж часто случается, - но и запредельного в этом тоже, ничего нет.
Но эти два мальчика, - точнее юноша и мальчик, - решили… нет, поняли… Тьфу ты! Они давно уже всё поняли! А сейчас были слова, - овеществление понимания… Что они поняли? Да разве ж не ясно?! Они друг друга любят, - всё очень просто и, хотите, верьте, - хотите, нет, но и их Любовь, - и в ней тоже, ничего такого, необычного нет. И не такое бывает, - что сейчас Илья рассказывал Грише? Ну, то-то…
Лежат… Ну, да, - здорово. Им очень хорошо сейчас лежать вдвоём, - просто лежать, или не просто, это уж как вам угодно, - лежать вот так вот, прижавшись, замерев в объятиях друг у друга, - да, это объятия, и осознанные, - и в них чувство и чувственность, - и чувства и чувственность уже вполне осознаны этими двумя мальчиками, лежащими сейчас на диване, - оттого и хорошо им сейчас. И ещё ведь кое-что… Да. Это, другое, тоже вполне осознанно и осознаётся ими, - и Ильёй, и Гришей, - что будет, придёт и большее. Даже, может быть… вот прямо сейчас! Сегодня. А что, пришла пора, слова сказаны, не все конечно, но для множества других слов, без которых не бывает Любви, для них придёт своя пора, - и Илья и Гриша будут говорить друг другу множество этих, таких необходимых, и таких иногда лишних слов, - и ласковых, и сердитых, и нежных, и обидных даже, - может быть, даже и злых, - и снова нежных, - огромное множество самых важных в жизни слов скажут эти двое друг другу, - и каждое из этих слов будет чистым и ясным, - до изумрудной ясности ясным!
А сейчас сказано самое главное, то, что было необходимо сказать им в самом начале, и они лежат, тесно прижавшись друг к другу, вжимаясь друг в друга всё сильней и сильней, ведь оба они чувствуют, - и хотят, и знают, - что вот сейчас вот оно, - ОНО, - и произойдёт, случится, начнётся, и останется с ними обоими уже навсегда, - с обоими, даже придись им какое-то время, - мгновение! - побыть друг без друга, порознь, - но этого не может даже быть, чтобы порознь! - уверены эти два мальчика, задыхающиеся сейчас от нежности друг к другу в объятиях друг у друга на диване…
Нет, погодите-ка, что-то ещё…
- Илюшка… - шепчет Гриша в Илье в горячий, скульптурный, гитарный изгиб его плеча и шеи. - Что, Илюша, ну… давай, а?
- Гриша, я… но ведь… Не знаю. Эй, погоди, чего ты? Как каменный стал… Я этого… ну, ЭТОГО, больше всего хочу, - понимаешь? Но я не знаю, не знаю, - понимаешь? Это же… понимаешь, это не принято, - так ведь? Все ж считают, что это… когда два пацана, это плохо, и мерзко, и противно… Погоди, говорю! Чо ты дёргаешься, я же чо сказать хочу…
- Да хватит тебе! Сказать он хочет, - сказал ты уже. И я… Блин, Илька, я же тебя люблю… Нет, не так, вот как: - я. Тебя. ЛЮБЛЮ… И что ещё? Ну вот что ещё говорить-то? Если, конечно… если ты… тогда, конечно… Да не зажимай ты мне рот, вот ведь! И вообще, гад… По жизни гад зеленоглазый, - я ж чего хотел, - ну да, ЭТО я хочу, а ещё, чтобы ты меня… Илья, ты ведь умеешь целоваться? А я нет, - вот и учи давай, старшие ведь должны учить младших? Должны, - а ты старший? Старший, вот и… а если… то я тогда… Да не зажимай ты… Илька, у тебя ладошка такая… Илья…