Страница 67 из 113
Это была маленькая шутка добряка Фоксуорта, который мобилизовал алкоголиков и наркоманов и доставил их автобусами к «Плаза-отелю», чтобы они там попрошайничали. Так он намекнул империи Инча, что им не удастся легко подкупить оппозицию.
Уже на следующий день Луис Инч принял свои меры. Он приказал изготовить миллион красных значков с надписью «Я люблю Нью-Йорк» и раздать их бесплатно всем в его отелях и корпорациях.
Но Теодора пришла в восторг от этой оскорбительной шутки, и на следующий день, встретившись с преподобным Бакстером Фоксуортом, чтобы пожурить его, она стала его тайной любовницей.
Когда Луиса Инча пригласили в Калифорнию на встречу Сократова клуба, он сперва посовещался с крупными корпорациями, владеющими недвижимой собственностью в больших городах. От них он добился обещания внести деньги в фонд, ставящий своей целью поражение Кеннеди на предстоящих выборах. Прибыв в Лос-Анджелес, он решил до начала семинара съездить в Санта-Монику.
Санта-Моника – один из самых прекрасных городов Америки, главным образом, благодаря тому, что его жители успешно сопротивлялись стараниям корпораций, владеющих недвижимой собственностью, строить здесь небоскребы, голосовали за стабильную арендную плату и контроль за строительством. Отличная квартира на Оушен-авеню с видом на Тихий океан, стоила всего одну шестую часть дохода здешнего жителя. Эта ситуация вот уже двадцать лет сводила Инча с ума.
Луис Инч считал, что Санта-Моника – это чистое безобразие, оскорбление американского духа предпринимательства. В сегодняшней ситуации за эти дома и квартиры можно брать арендную плату в десять раз больше существующей. Луис Инч скупил там много жилых домов. Очаровательные дома в испанском стиле, ужасно неэкономные с точки зрения использования занимаемой ими площади, с внутренними двориками и садами, с чудовищными, на его взгляд, двухэтажными строениями. А ведь воздушное пространство над Санта-Моникой стоит миллиарды долларов, а открывающийся вид на Тихий океан – еще дороже. Порой Луиса Инча одолевали безумные идеи строить дома ввысь на самом океане. От таких идей у него просто кружилась голова.
Он, естественно, не пытался впрямую подкупить трех городских советников, которых пригласил в ресторан «Мишель» (еда изысканная, но опять-таки совершенно неразумное использование земли), он просто изложил им свои планы, объяснил, что если законоположения будут изменены, то все здесь могут стать мультимиллионерами! Его привело в смятение то, что они не проявили к его планам никакого интереса. Но это было еще не самое худшее. Когда он садился в свой лимузин, прогремел выстрел. Весь салон машины засыпало стеклом, заднее стекло разлетелось, а в ветровом образовалась большая дыра и паутина трещин.
Когда прибыли полицейские, они объяснили Инчу, что повреждения вызваны ружейной пулей. Они спросили его, есть ли у него враги, и Луис Инч совершенно искренне заверил их, что врагов у него нет.
Специальный семинар Сократова клуба на тему «Демагогия и демократия» открылся на следующий день. На нем присутствовали Берт Оудик, находящийся в настоящее время под следствием, Джордж Гринвелл, выглядевший как старое пшеничное зерно, залежавшееся в его гигантских зернохранилищах на Среднем Западе, Луис Инч, чье красивое пухлое лицо сохраняло бледность после того как накануне смерть чуть не коснулась его, Мартин Матфорд «Принимайте меня как частное лицо», в костюме от Армани, который, тем не менее, не мог скрыть полноту его хозяина, и Лоуренс Салентайн.
Первым взял слово Берт Оудик.
– Может ли мне кто-нибудь объяснить, почему Кеннеди не считают коммунистом? – начал он. – Он хочет национализировать медицину и жилищное строительство. Он отдал меня под следствие, а я ведь даже не итальянец, – никто не рассмеялся этой шутке и он продолжал. – Мы можем рассуждать сколько нам вздумается, но мы должны признать одно главное обстоятельство. Кеннеди представляет собой страшную опасность всему тому, что мы, собравшиеся здесь, отстаиваем. Мы должны принять решительные меры.
– Он может начать против вас следствие, – спокойно заметил Джордж Гринвелл, но он не сможет добиться вашего осуждения. В нашей стране еще существует правосудие. Я знаю, что вы подверглись серьезной провокации. Но если я услышу здесь какие-либо опасные разговоры, я уйду. Не хочу выслушивать ничего, пахнущего изменой или подстрекательством.
– Я люблю мою страну больше, чем кто-либо другой в этой комнате, – обиделся Берт Оудик. – Поэтому меня это так раздражает. Обвинение утверждает, что я действовал как изменник. Я и мои предки жили в этой стране, когда эти е…ные Кеннеди еще жрали картофель в своей Ирландии. Я был уже богат, когда они были еще бутлегерами в Бостоне. Артиллеристы стреляли по американским самолетам, бомбившим Дак, но не по моему приказу. Конечно, я предложил султану Шерабена сделку, но действовал я в интересах Соединенных Штатов.
– Мы знаем, что Кеннеди представляет собой проблему, – сухо сказал Лоуренс Салентайн. – Мы и собрались здесь, чтобы найти решение. Это наше право и наш долг.
– Все, что Кеннеди говорит народу, – вступил Мартин Матфорд, – сплошное дерьмо. Откуда возьмутся капиталы на осуществление всех этих программ? Он говорит о модифицированной форме коммунизма. Если мы сможем разъяснить это через средства массовой информации, народ отвернется от него. Каждый мужчина и каждая женщина в этой стране думают, что в один прекрасный день станут миллионерами, и уже волнуются насчет налогов.
– Тогда почему все опросы показывают, что Фрэнсис Кеннеди в ноябре победит? – с раздражением спросил Лоуренс Салентайн.
Как уже не раз бывало в прошлом, он слегка удивлялся тупости этих могущественных людей. Казалось, они не понимают, какое необыкновенное обаяние исходит от Кеннеди, когда тот обращается к стране, просто потому, что на них это обаяние не действует.
Некоторое время все молчали, потом заговорил Мартин Матфорд:
– Я имел возможность познакомиться с некоторыми подготовленными законопроектами, призванными регулировать деятельность биржи и банков. И если Кеннеди вникнет в них, будет много шума. Когда он бросит на это своих ребят из контрольных органов, тюрьмы окажутся битком набиты очень богатыми людьми.
– Ну, что ж, я буду там ожидать их, – ухмыльнулся Оудик. Несмотря на следствие, он находился, казалось, в отличном расположении духа. – К тому времени я буду там доверенным лицом и позабочусь, чтобы у них у всех в камерах были цветы.
– Вы будете, – нетерпеливо заметил Луис Инч, – одной из тех тюремных птичек, которые развлекаются с компьютером, управляя своими нефтяными танкерами.
Берту Оудику никогда не был симпатичен Луис Инч. Ему и не мог нравиться человек, который тянет людей из подземелий к звездам и взимает миллион долларов за квартиру размером с плевательницу.
– Я уверен, – сказал он, что в моей камере будет больше площади, чем в ваших замечательных квартирах. И уж раз я буду там, не думайте, что у вас найдется, чем отапливать ваши небоскребы. И еще одно – я предпочту играть в азартные игры в тюрьме, нежели в ваших казино в Атлантик-Сити.
Джордж Гринвелл, как самый старший и самый опытный во взаимоотношениях с правительством, понял, что должен изменить ход беседы.
– Я думаю, – выступил он, что мы должны через посредничество наших компаний и других представительств вложить немалые деньги в поддержку конкурента Кеннеди. Мартин, я полагаю, вы захотите быть руководителем предвыборной кампании.
– Прежде всего, – откликнулся Мартин Матфорд, – о каких денежных суммах мы говорим, и как они будут вноситься.
– Как насчет того, чтобы общая сумма составила пятьсот миллионов долларов? – предложил Джордж Гринвелл.
– Минуточку, – вскричал Берт Оудик, – я только что потерял пятьдесят миллиардов, а вы хотите, чтобы я выложил еще штуку?
– Это всего навсего одна штука, Берт, – со злобой в голосе произнес Луис Инч. – Почему нефтяная промышленность собирается засрать нам мозги? Вы, техасцы, не можете выложить сто миллионов?