Игра лорда Эшфорда

– Я не подумал об этом, милорд.

– Так вот, считается, что я был последним человеком, который видел ее в живых. Но почему этим последним человеком не мог быть Джим, ее новый лакей? Он меня выпустил, а сейчас он исчез. Он мог решиться на такое ради денег.

– Или же это мог быть кто-то чужой, милорд.

– Тогда куда делся Джим?

– Сбежал, милорд. А то, может, и в живых его уже нет, – нерешительно предположил Джон.

– Хм. По-моему, взломщик – это менее всего вероятно. Нет, думаю, что подозревать Джима оснований больше. Но, пока я здесь сижу, что я сделаю? – добавил Тони с безнадежностью в голосе.

– Я слыхал, что разбирательство назначено на послезавтра.

– Значит, еще два дня здесь. По-моему, я этого не вынесу. Придется вам продать еще один жакет, тот, который не парадный. И две рубашки. Мне нужен каждый шиллинг, который удастся раздобыть.

– Я принесу деньги завтра, милорд.

– И еще. – Джон ожидающе поглядел на своего хозяина. – Я очень благодарен вам за то, что вы мне верите.

После того как Джон ушел, утро стало тянуться мучительно медленно. Время от времени заключенные сбивались в кучки: где бросали кости, а где тасовали взлохмаченные колоды карт. Можно было бы присоединиться, но у Тони не было ни малейшей тяги к игре. Пламя страсти погасло. Похоже, его погасило то невероятное унижение, которое испытал Тони, когда пришлось просить взаймы у Клодии, особенно во второй раз. До него вдруг дошло: а ведь его азарт мог довести ее до смерти, его карты и ее гибель – связаны. Возможно, кто-то еще знал, что она давала ему в долг… Он не сумел полюбить Клодию так, как она того заслуживала, он втянул ее в свои финансовые затруднения, он ее расстроил, и вот она мертва. Не пропадай он на улице Сент-Джеймс, может быть, ничего такого и не стряслось бы.

Он заплатил тюремщику за отдельную комнату, и вскоре после полудня его отвели в крошечный отсек поодаль от общей загородки. Не Бог весть что, однако это в сто раз лучше, чем ютиться в самой гуще злодеев. Матрац в этой комнате был явно чище и удобнее, чем тот, в общей загородке. В камере стояли еще столик, похожий на конторку, и стул. И даже ночной горшок. Посудину эту хоть никогда и не драили, зато внутри было пусто, и само созерцание этого сосуда напоминало о какой-то интимной, личной жизни.

– Свечи и блюдо обойдутся в полгинеи, милорд, – сообщил тюремщик, перехватив изучающий взгляд Тони, устремленный на три подсвечника, в которых было лишь три куцых огарка. – Лампа встанет подороже.

Тони с невеселым смешком протянул ему деньги.

– Да, вы не прогадаете. А чем еще может порадовать тюрьма, кроме хлеба да жидкой каши?

– Немногим, милорд, немногим, – отвечал тот. И ушел, предоставив Тони самому себе.

Столько месяцев прошло со дня смерти Неда, а будто считанные часы пролетели. Что он сделал не так? Не так, как покойный брат? Он – не Нед, кто спорит? Его и не растили для титула, и характер у него не годится для такой ответственности. Только теперь он понял, какая смешная и глупая мысль пришла ему в голову: пара удачных ночей за карточным столом – и все затруднения разрешатся сами собой. Но тогда медлительный, кропотливый, болезненный путь, на который встал Нед, казался Тони нелепым. Он стал крутить кольцо с фамильной эмблемой на пальце, а потом и вовсе снял его. Глядя на графский перстень, он прошептал:

– Недостоин я носить это кольцо, Нед. Пусть бы меня убили в Испании, а ты остался жив. Боже, ну почему все не так? Все не так, как надо. Но клянусь, – добавил Тони, вновь надевая кольцо на палец, – я стану лучше. Господи! До чего же мне хочется, Нед, чтобы ты оказался рядом.

И в это мгновение Тони почувствовал, что брат где-то неподалеку, что Нед видит и слышит его. И это чувство осязаемого присутствия брата вместе с воспоминаниями, которые калейдоскопом пронеслись в его голове, прорвали наконец ту плотину, которой Тони пытался отгородиться от своего горя. Он отвернулся к стене, уткнулся лицом в подушку и зарыдал. Он оплакивал Неда, ушедшего так рано, плакал о своей матери, о вдове брата, Шарлотте, и, наконец, о Клодии, добром своем друге. А потом Тони заснул. Как давно уже не засыпал.

16

Проснулся он через несколько часов, потому что тюремщик тряс его за плечо:

– Пробудитесь, милорд! К вам опять пришли.

– В чем дело? – промычал Тони, садясь в постели и протирая глаза.

– Ну да вы нынче не годитесь для такой встречи. Хотите, я принесу воды и полотенце. Это стоит десять шиллингов.

– Что, мой камердинер вернулся?

– О нет. На этот раз пришла молодая женщина. Или лучше сказать – леди. Она говорит, что ее зовут леди Джоанна Барранд.

– Джоанна! Нечего ей тут делать! Немедленно отошлите ее обратно.

– Да я говорил ей, что тут не место для благородных дам. Но она с собой и горничную привела. И очень меня просила, чтобы я вам сказал, что она пришла.

– О Боже, – зарычал Тони. – Только здесь мне с нею и встречаться.

Тюремщик протянул руку.

– Хорошо. Несите свой кувшин и полотенце. И через минуту-другую я буду готов.

Вода не показалась ему достаточно чистой, как и полотенце, но чего прикажете ждать в таком жутком месте? Тони постарался хоть как-то привести себя в порядок: пригладил волосы, почистил брюки и рубашку. Потом он пошел за тюремщиком в комнату для гостей.

Джоанна мерила шагами эту комнатенку, пока ее горничная, рухнув на стул, держала у носа платочек. Хотя тюремные запахи сюда почти не проникали, все же стены были настолько пропитаны вонью, что дамам, естественно, было не очень хорошо.

Услышав шаги за дверью, Джоанна повернулась и увидела Тони и его стража, которые шествовали по коридору. Никогда ей не доводилось видеть Тони в столь жалком состоянии. Даже на похоронах брата он выглядел лучше. Одежда измята и выпачкана, а глаза такие, словно он трое суток не спал. Обычная для него легкая походка стала тяжелой.

Тони встал на пороге как вкопанный, и тюремщику пришлось слегка подтолкнуть его в спину.

– Кое-какое уединение я вам, милорд, обеспечу. Но имейте в виду: я все время буду за дверью, – сказал страж и закрыл за собой дверь.

– Джоанна, тебе здесь не место! – простуженным голосом закричал на нее Тони.

Джоанна даже обрадовалась такому приему, что ж, сразу разговор по делу. Так, пожалуй, проще, чем допустить неизбежную при встрече неловкость.

– Знаешь, Тони, я просто не могла не прийти. Ты один из моих самых близких друзей.

– Раз так, присаживайся. Прошу, Джоанна.

Джоанна уселась на стул, дав знак горничной. Салли встала и отошла к зарешеченному окошку. Можно было тешить себя иллюзией беседы наедине.

Тони еще немного постоял, а потом сел напротив.

– Что ты тут делаешь, Джо? Как тебя твои родители сюда отпустили?

– Они не знают, куда я пошла, – призналась она. – Они думают, что я по лавкам и по магазинам гуляю. Но слухи эти – я просто слышать их не могла. Вот и решила, что мне надо поговорить с тобой. И подумать, что можно сделать.

– А что за слухи? Ладно, можешь не рассказывать. – Тони не стал дожидаться ответа. – Нетрудно представить. Все ясно и так: молодой человек, бессовестный и отчаявшийся, ухаживает за женщиной, которая старше его. Когда она отказывает ему в деньгах, которые нужны ему, чтобы рассчитаться с долгами, он убивает ее.

– Что-то вроде этого, – сказала Джоанна. – Но кто же этому поверит?

– Ох, Джо, не знаю, не знаю. На правду очень уж похоже. Как не поверить? – уныло отозвался Тони.

– Но ты же не убивал, Тони.

– Нет. – Отвечая, он глядел ей прямо в глаза. – Нет, не я убил ее. Но, знаешь, я так себя чувствую, будто тоже душил ее. Понимаешь, какая-то вина есть и на мне, Джо. Я был в отчаянном положении. Я занимал у нее деньги, и она мне давала взаймы. В тот день она тоже меня ссудила, хотя поначалу отказала. Дворецкий только начало разговора слышал, а не всю нашу беседу. Я сумел убедить ее в том, что смогу покончить с азартными играми и что она мне далеко не безразлична. Перед уходом мы, можно сказать, договорились о помолвке. Неофициально, конечно. И на прощание она вручила мне те самые деньги, которые теперь считаются вещественным доказательством.