Люблю только тебя

– Не хватает только бога из машины,[68] – рассуждал вслух Анджей, поднимаясь по ступенькам на крыльцо. – Они часто скрываются вот в таких уединенных домах, хозяева которых либо сошли с ума, либо переселились в мир иной. Что, впрочем, одно и то же. Ау, бог из машины, ты только не опоздай с появлением. Небось, твой интеллект тоже сгубила цивилизация, превратив в аппендикс компьютера-всезнайки.

Он открыл ногой несколько дверей, пока не очутился в большой комнате с окнами во всю стену. Оглядевшись, Анджей положил женщину на низкий диван возле стены. Он стоял и смотрел на ее расслабленное тело, находившееся в полной и безоговорочной власти земного притяжения. Он думал о том, что сопротивление притяжению Земли столь же бесполезное занятие, как и подъем на ту самую заоблачную вершину.

Ему вдруг пришло на ум, что подобные мысли посещают человека на краю могилы.

– Но я не хочу. Не хочу. Хотя и понимаю, что разочарованность, которую я пережил, хуже смерти. Я понял это еще в молодости. Но лишь разумом. Моя душа все время спорила с моим разумом, каждый раз признавая его правоту, но прежде, чем смириться с этим, устраивала бунт. Таков удел всех слабодушных – сперва побить окна в доме, где собираешься поселиться, а потом заняться вставкой стекол. – Он усмехнулся. – Правда, я поступал и наоборот.

Он ходил из комнаты в комнату, бесшумно открывая и закрывая за собой двери. В одних пахло очень знакомо, и он спешил покинуть их, в других царили чужие запахи. В этих комнатах Анджей задерживался чуть дольше. Но как только эти запахи обживались в нем, он бежал и от них.

В эркере большой комнаты стоял рояль-миньон. Его крышка оказалась запертой. Анджей поднял верх рояля и коснулся пальцами струн. Их звук был ему совсем незнаком – никогда в жизни не трогал он натянутых на деку струн, ибо по ним обычно ударяли молоточки, которые приводились в движение его бегающими по клавишам пальцами. Это была сложная механика, и Анджей сроду не вникал в нее. Сейчас он подумал о том, что клавиши рояля всего лишь холодный кусок пластмассы, такой же, из какой делают дешевую посуду, вставные челюсти, детские игрушки, бомбы, пули и так далее.

Он прогнал эти мысли. Он всегда любил музыку. Она казалась ему чем-то нематериальным. Как любовь к женщине. Как деньги, за которые он мечтал купить для себя свободу. Через его руки прошло много женщин, которых он любил, и денег, за которые ему так и не удалось купить для себя свободы.

Он подошел к светильнику в виде шара и нажал носком ботинка на выключатель.

Вместе со светом комната наполнилась музыкой. Она была незнакома Анджею, хоть и состояла из знакомых мелодий. Тут были Лист, Шопен, Бетховен, Шуберт, Рахманинов, Моцарт и Россини, изрубленные на кусочки и смешанные в одной большой миске под острым соусом современных ритмов.

– Нет, мне уже, кажется, не под силу вписаться в этот интерьер, – пробормотал Анджей, усаживаясь в кресло и закуривая сигарету. – Вместо меня придет кто-то другой. Он погрузит руки в эту кучу по локоть и отделит зерна от плевел. Вполне возможно, то, что я считал зернами, он назовет плевелами, и наоборот… И будет прав. Или же неправ. Какая разница?..

Анджей невольно отдался этому новому для него ритму. Он воображал, будто плывет на большом ярко освещенном корабле в компании веселых молодых гуляк. Он не знал, куда держит путь этот корабль, но был готов плыть в этой компании куда угодно.

– Эй, папуля. – Перед Анджеем стояла девица. – Этот мальчишка проснулся. Он говорит на каком-то тарабарском языке. Я ни слова не поняла. Может, эти двое свалились с летающего блюдца?

Анджей с трудом заставил себя подняться. Он шел следом за девицей по пустынному дому, все еще чувствуя в себе ритм этой странной музыки. «Вот тебе и бог из машины, вмешательства которого ты так жаждал», – подумал он и криво усмехнулся.

Парень уже успел переколотить окна в комнате, где на диване все в той же расслабленной позе лежала обнаженная женщина. Сейчас он стоял посреди комнаты и размахивал над головой саблей.

– Папуля, я боюсь… Ой, он к нам идет!

Парень сделал шаг в их сторону, покачнулся, но устоял на ногах.

– Она не умерла, – произнес он по-русски. – Она спит. Слышите, она спит? Ей снятся сны… А ты обманщица. – Парень смотрел на девицу. – Ты пообещала, что отвезешь ее в шалаш. Я тебе поверил. Я забыл: шалаша уже тогда не было. Я сам сломал шалаш. Инга, Инга, прости меня…

– Что он сказал? Он индеец, да? – шепотом спросила девица. – У меня был как-то один дружок индеец…

– Он марсианин, – перебил ее Анджей. – Надеюсь, у тебя не было приятелей-марсиан?

Девица обиженно поджала губы.

Парень сделал еще один шаг в их сторону.

– Инга… Я был уверен, что тебе нужен только я. А мне была нужна только ты. Мне и сейчас нужна только ты. Все эти годы я думал о тебе. Мне не нужны чужие женщины. Ты была родной. Тебя отняли!..

– Что он сказал, папуля? – теребила Анджея девица. – Никакой он не марсианин. Он грек, ясно тебе? Он сказал одно греческое ругательство. Это страшное ругательство. У меня был дружок-грек, и он часто говорил это…

– Он сказал, его обобрала одна девица. Забрала все до последнего и смылась в неизвестном направлении. Он говорит, она очень похожа на тебя.

– Шутишь. – Девица спряталась за спину Анджея. – Я сроду не связываюсь с громилами.

Парень вдруг размахнулся и с силой вонзил острие сабли в пол. Он опустился на корточки, потом сел, сложив ноги по-турецки.

– Продолжай, – бросил Анджей. – Я приехал сюда из Нью-Йорка только за тем, чтобы тебя послушать. Сдается мне, ты сейчас скажешь что-то весьма важное.

– Да. – Парень вздохнул и опустил плечи. – Самое важное. Оно мучило меня все эти годы. Целых восемь лет. Я хотел про это забыть, но она не позволила. Она – это Инга. Сказала, что отпустит меня, когда я вспомню все как было. Я обязан вспомнить как было. Ты мне поможешь?

– Валяй, – Анджей тоже устраивался на полу. – Жалко, что я не встретил тебя раньше, хотя, судя по всему, мы побывали в одних и тех же краях. И не просто побывали. Впрочем, просто побывать можно лишь в Аду или в Раю. Земля это такое местечко, где к тебе всегда прилипает пыль.

– Неужели ты тоже был в том доме? Страшный дом… В нем воздух пропитан желаниями, которые не могут сбыться. Они хранятся там, законсервированные временем. Нельзя открывать крышку. Когда открываешь крышку, они оттуда выскакивают. Обступают тебя со всех сторон и говорят… Они заставляют тебя поверить в то, во что нельзя верить. В том доме веришь во все самое несбыточное. Ты был когда-нибудь в том доме?

– Похоже, что да, – задумчиво ответил Анджей. – Но это в данный момент не имеет значения. Рассказывай дальше.

– Да, я буду рассказывать дальше. Инга так хотела, чтоб ее любили. Я ее очень любил, но ей было мало. Ей нужно было, чтобы ее все любили. И мой отец тоже. Он влюбился в нее вопреки своей воле. Когда влюбляешься вопреки своей воле, становишься злым. Тебе это известно?

– Я не пробовал сопротивляться любви, – серьезно сказал Анджей.

– Я прогнал Ингу и постарался ее разлюбить. Но так и не смог. И я стал очень злым. Она каждую ночь устраивала на крыше эти танцы. Если бы ты видел, как она танцевала… Она переплывала реку, чтоб танцевать на крыше. Для меня, понимаешь? Она думала, я захочу заниматься с ней любовью после танца. Мужчине всегда хочется заниматься любовью с женщиной, когда та для него танцует. Я очень хотел заниматься с Ингой любовью, но я дал себе клятву, что не буду этого делать. Я себе поклялся, понимаешь? Как ты думаешь, почему я себе поклялся?

– Мужчина всегда стремится быть сильнее женщины, – ответил Анджей. – Мы привыкли, женщина отдается нам, а мы ее берем. Мы очень редко отдаемся женщине, хотя нам порой этого хочется.

– Наверное, ты прав… – Парень опустил голову, согнул спину. Потом, резко выпрямившись, спросил, глядя в упор на Анджея: – Как ты думаешь, она на самом деле танцевала на той крыше, или же мне казалось, что она танцует? Знаешь, я так этого хотел… А когда я спал на веранде, мне хотелось, чтоб она ко мне пришла. Она пришла, а я ее не пустил. И очень этим гордился. Я думал, я поступил как настоящий мужчина.

68

Один из приемов в античной трагедии, когда сверхъестественные силы влияют на ход событий.