Люблю только тебя

– Прости. Мне пришлось их кормить. Фрида отпросилась домой. У нее заболела мать.

– Толстопузая бреховка. – Чак достал из коробки банку с пивом и большой ломоть жирной домашней ветчины, в который мгновенно вонзил зубы.

Лидия сглотнула слюну. При виде пищи она всегда испытывала чувство голода.

Мэри глядела на своего любовника похотливым взглядом. Чак перестал жевать и спросил:

– Ты что, не можешь потерпеть? Муж тебя совсем не трахает, что ли?

Мэри закусила губу и отвернулась. Чак продолжал свою трапезу. Он теперь уселся на траву, положив коробку рядом с собой. Лидии казалось, он глотал все не жуя.

– Ты меня совсем не любишь. – Мэри опустилась рядом с Чаком и положила голову ему на плечо.

– Я голодный, как шакал, а ты про всякую чепуху. Вдруг Мэри стянула с себя майку. Лидия никогда не видела ее обнаженной – у Мэри были недоразвитые, как у девочки-подростка, груди.

– Только не кусайся. Иначе Ник…

– Плевать я хотел на твоего Ника. Через неделю след мой простынет.

– То есть как?.. Почему ты не сказал мне об этом раньше?

– Я сам не знал. – (Парень соврал, и Лидия это сходу просекла.) – Мать прислала письмо. Она нашла мне хорошую работу. Постоянную.

– Я уеду с тобой. Я… я не смогу без тебя жить. Чак, запрокинув голову, расхохотался.

– Дурочка. У Ника куча денег, а я получаю двадцать долларов в день.

– Я возьму свои драгоценности. Еще у меня отложено три с половиной тысячи. Ник про них не знает. Возьми меня с собой!..

Чак ничего не ответил, вмиг стянул с себя шорты и повалил Мэри в траву. Лидия ощутила странное волнение – ей вдруг захотелось оказаться на месте Мэри.

– Ты делаешь мне больно…

– Хочу и делаю. Тебе ведь нравится.

– Но потом я… мне больно ходить.

– Сиди или лежи. Богатые могут себе это позволить.

– Какой ты грубый, Чак.

Лидия чувствовала, что теряет сознание. Она поняла, что Мэри недаром так влечет к этому Чаку – он не мужчина, а настоящий супермен.

Акт любви продолжался минут тридцать. Лидия несколько раз побывала на грани обморока – это случалось каждый раз, когда Мэри достигала оргазма. Лидия лежала на сухой твердой земле, тяжело дыша. Она завидовала Мэри. Она знала, что ненавидит ее.

Разумеется, она могла бы заставить этого Чака. Но ведь он черный… Нет, с черным она не сможет.

Мысли Лидии путались, она все больше злилась на Мэри, а заодно и на ее партнера.

Наконец парочка затихла. Лидия поняла, что Чак заснул – от него стали поступать какие-то странные сигналы-картинки пустынной местности с глинобитными хижинами вдалеке. Мэри не спала. Мэри напряжено соображала, что ей делать, и Лидия, читая ее мысли, чувствовала ломоту в затылке – мысли Мэри были лихорадочно путаными.

«Он уедет, и снова потянется прежняя тягомотина. Не выдержу я, не выдержу… Ника интересуют только его быки и пивнушка, где убивают время такие же импотенты, как он… После черного любовника с белым невозможно этим заниматься. Меня стошнит, когда Ник будет тужиться засунуть свой сморщенный член… Господи, прости меня – я окончательно лишилась рассудка. Бедные дети… Но я все равно сойду с ума либо утоплюсь, если останусь с Ником. Не смогу я, не смогу… Я обязательно уговорю Чака взять меня с собой. Ведь ему нравится заниматься со мной любовью, иначе бы он не приходил сюда. Или же ему нужна не я, а еда, которую я ему таскаю?.. О Господи, все равно я сбегу отсюда. А там будь что будет…»

Лидия незаметно задремала, утомленная пережитым. Проснувшись, обнаружила, что любовники исчезли. Солнце клонилось к закату. В пронизанной его низкими лучами роще было душно.

… – Где ты была? Мы так без тебя скучали! – Джоан и Тим повисли на ее руках и потащили к разложенному специально для нее шезлонгу. – Приходил папа и спрашивал, не видели ли мы маму, – жестами рассказывал Тим. – Он почему-то был очень сердитый. А ты не видела маму?

– Нет. – Мне стало нехорошо, а потом я заснула. Наверное, будет гроза.

Она опустилась в шезлонг и закрыла глаза. Дети, вооружившись длинными хворостинами сгоняли гусей и уток в стаю – пора было домой.

– Пошли. – Подошедшая сзади Джоан разбудила ее.

– Идем. Без тебя было так неинтересно и скучно.

На глаза Лидии навернулись слезы. Девочка говорила от чистого сердца. Она, как и Тим, всегда говорила то, что думала.

…Сверкала молния, лил дождь, и ужинали не как всегда под навесом возле кухни, а на большой квадратной веранде окнами на шоссе. Дети уплетали все подряд, Ник и Мэри лениво ковыряли вилками в тарелках. Лидия знала: супруги успели крупно повздорить.

«У нее кто-то есть, – уловила она мысли Ника. – Про спущенную шину она врала. Зачем ей было ехать в супермаркет на велосипеде?.. Кто это может быть?.. Петерсон все время торчал на ярмарке, Венсона-Черепаху я тоже там видел. Больше здесь нет белых. Разве что этот похожий на гниду швед Андерсен?.. Но ведь ему под восемьдесят. Черт, неужели она спуталась с кем-то из рабочих? Это вроде бы на нее не похоже. Да и они для этих штучек вряд ли годятся. Алкаши они, вот кто. А у алкаша эта штуковина все равно что плохо набитая сарделька. Кто же это может быть?..»

Ник то и дело бросал на Мэри хмурые исподлобные взгляды, и она все больше съеживалась под ними.

«Пускай удирает со своим Чаком, а я останусь здесь, – вдруг осенило Лидию. – Я уже разок обожглась на любви. Крепко обожглась. Все это сплошной обман. Дети любят меня, в доме достаток, Ник хороший хозяин. У плиты я стоять ни за что не буду: выгоню в три шеи эту Фриду и найму кого-нибудь попроворней. Если мне вдруг захочется переспать с Ником, я смогу сделать так, что его сарделька будет тугой. Вряд ли Ник станет возражать. – Она вздохнула, вспомнив невольно, как упорно сопротивлялся ей Ян. Но воспоминание уже не причинило боли. – В Америке такие вкусные сладости».

Последнее соображение окончательно перевесило чашу весов.

– Я… мне что-то душно! – Мэри, вскочив из-за стола, бросилась к двери.

Ник отшвырнул вилку и стиснул кулаки. Дети перестали жевать и в удивлении уставились на отца.

«Иди за ней, – мысленно велела Нику Лидия. – Но только пускай она об этом не знает. Увидишь все своими глазами. Не жалей ее. Не жалей. Не жалей. Она тебя не жалеет…»

Ник тоже вскочил, на ходу сдернул с вешалки дождевик и выскочил во двор.

Лидия не спеша подошла к окну. Сверкнула молния, и в свете ее Лидия успела разглядеть Мэри – та была уже возле ворот. Дождь лил как из ведра. Лидия вернулась за стол.

– Мама… Ее убьет гроза. – Джоан расплакалась.

– Ли не позволит, чтоб маму убила гроза, – успокоил сестренку Тим. – Ли добрая.

Ливень продолжался несколько часов. Погасло электричество, и Ник-младший принес из гаража большую керосиновую лампу. Джоан с Тимом не отходили от Лидии.

– Мы ляжем с тобой. Можно? – спросила Джоан. – Я очень боюсь грозы. И Тим боится грозы, только ни за что не признается. Мама с папой говорят, это глупости, и ругают нас. Ты не будешь нас ругать?

– Нет, – ответила Лидия. – Конечно, вы с Тимом ляжете со мной. – Она даже обрадовалась тому, что сегодня ночью будет не одна в своей широкой неуютной постели. – Быстро умываться и чистить зубы. И не забудьте помыть ноги.

Через десять минут дети уже лежали в постели, положив головки на плечи Лидии. От них пахло тиной и молоком. Лидию умиротворял этот запах. Она заснула сладким блаженным сном.

…Кто-то сильно тряс ее за плечо. Ей ужасно не хотелось открывать глаза. Ей снился скит, Перпетуя, кормившая ее, голодную и несчастную, молоком и теплым хлебом. Перпетуя гладила Лидию по руке и жалостливо на нее смотрела. Молоко было очень вкусным, а спину Лидии приятно покалывало от тепла – она сидела, привалившись спиной к горячей стенке печи…

Она с трудом открыла глаза.

Над ней стоял Ник. Вода с его дождевика капала ей на ночную рубашку. По выражению его лица Лидия поняла: свершилось.

Она поднялась, стараясь не потревожить детей. Накинула халат и вышла вслед за Ником в освещенный тусклым светом керосиновой лампы коридор. Она еще была во власти сна и не могла прочитать мысли Ника.