Люблю только тебя

Похоже, мужчина выдохся. Он налил в бокал вина и выпил.

– Почему вы не пьете? – спросил он, садясь рядом с Машей на кушетку и подавая ей бокал с вином. – Давайте все-таки выпьем за нашу встречу. Признаю, я был груб. Я не имел никакого права вести себя подобным образом с милой и интеллигентной женщиной. Простите. Прошу от чистого сердца.

Он наклонил голову. Маша невольно обратила внимание на его густые темно-русые волосы. Ей вдруг пришли на память слова Юстины о том, что у всех Ковальских необыкновенно густые волосы.

– Я не сержусь на вас, – сказала она. – Сама виновата. Но дело в том… – Она отпила из бокала вина и поставила его на столик. – Дело в том, что мне необходимо знать, кто на самом деле мой родной брат – вы или Ян.

– Кажется, я все понял. Думаю, все-таки Ян. Знаете, почему? – Он посмотрел ей в глаза долгим взглядом. – Вы мне нравитесь. Как женщина, а не как родственница, хоть до меня это не сразу дошло. Вы уж извините, но мне что-то не хочется быть вашим братиком. Пускай им останется этот бедняга Ян.

Маша слегка отодвинулась, и это не ускользнуло от его внимания. Он улыбнулся и похлопал ее по плечу.

– Недотрога. Ладно, согласен поиграть какое-то время в милых родственничков. Итак, любезная сестра, ты спрашиваешь меня, помню ли я хоть что-нибудь из моего детства. Отвечаю: не помню ничего. Тетка показывала мне фотографии матери и отца. Я их не помню, хотя сказал ей, что узнал. Я был хитрющим ребенком. Таким и остался. Советую держать со мной ухо востро. Ну-ка покажи свои картинки…

Маша протянула ему фотографии отца и Юстины, которые подарила ей Вильма Николаевна. Мужчина взглянул на них мельком и уже собрался было вернуть Маше, но посмотрел еще раз, внимательней.

– Хорошая парочка. Но в родители не годятся. Он еще тот повеса. Вроде меня. Мужик, которого они считают моим батей, посолидней и поскучней. А вы не похожи ни на него, ни тем более на нее. Она совсем другой тип. Неужели она ваша родная мать?

– Нет. Она воспитала меня. Я люблю ее как родную мать. Может, даже больше.

– Отец, как я понимаю, вас бросил. Сначала эту женщину, потом вашу мать тоже. – Мужчина закурил. – Как могло случиться, что вас воспитала его первая жена? Или он жил с ними двумя одновременно?

– Да. – Маша опустила голову. – Юстина нашла его после войны, и моя родная мама очень ее полюбила. Думаю, она даже догадывалась, что отец изменял ей с Юстиной, но это всего лишь мое предположение. Юстина тоже любила мою маму.

– Давайте выпьем за их память. Кто знает, может, эта женщина на самом деле была моей матерью. Уж больно нетрадиционный сюжет взаимоотношений. На такое способны лишь незаурядные личности. А мои родители должны быть необычными людьми.

Они выпили, не чокаясь, и Маша вдруг почувствовала симпатию к этому Анджею. Он был искренен и импульсивен. Эти человеческие качества ей всегда импонировали.

– Ваш… отец тоже был художником? – спросила Маша.

– Ни боже мой. Коммивояжер. По-нашему торгаш и спекулянт. Правда, тетка уверяет, он хорошо пел. У матери лицо типичной домохозяйки. Они с теткой похожи как две капли воды. Я не люблю свою тетку. Возможно, потому и ухватился за вашу идею как за соломинку. А вот Юстина мне нравится. Страстная натура. Страсть ценю превыше всего на свете. И в жизни, и в искусстве.

– Отец жив, – сказала Маша. – По крайней мере пять лет назад он был жив-здоров. Потом наши контакты оборвались.

– Что, слинял за границу?

– Нет. Я попала в Россию. Вместо того, чтобы попасть на тот свет.

Анджей весело расхохотался, обнял Машу за плечи и привлек к себе.

– Веселая у меня сестричка. Не то что эти толстожопые кузины. Собираешься вернуться на родину?

– Сперва я должна найти его, брат он мне или не брат.

– Ладно уж, согласен побыть твоим братиком. Даже согласен вспомнить кое-что из далекого детства. – Анджей усмехнулся, откашлялся. – Мы жили в большом доме на окраине Вильно. Папочка каждый вечер ходил к девочкам, хотя мамочка была уверена, что он ходит по каким-то таинственным делам. Мамочка рассказывала мне сказки про… гусей-лебедей, Красную Шапочку, злого людоеда и… – Анджей затянулся сигаретой, – поила какой-то горькой травой. Она поила меня травой от всех болезней: кори, коклюша, простуды и так далее. Черт, но ведь это я не выдумал – мама на самом деле поила меня травой… – Андрей растерянно глядел перед собой, роняя пепел на пол. – Моя тетка поила меня всякими таблетками и порошками, траву она до сих пор называет «мертвому припарка». Разумеется, моя мамочка – я имею ввиду ту, с лицом домохозяйки – могла иметь иные взгляды на медицину и пользу трав, хоть это и маловероятно: они же похожи с сестрой как две капли воды. А, ладно, это все мое воображение. Ты даже представить себе не можешь, как разыгрывается мое воображение за бокалом вина и в обществе красивой женщины, хоть она почему-то жаждет стать моей сестрой. Неужели тот кандидат в братья представляет больший интерес как мужчина, чем я? Ей-Богу, в такое невозможно поверить. У тебя есть его фотография?

– Нет. – Маша вздохнула. – Ян не любил сниматься. Да и мы с ним расстались так внезапно.

– О, это обнадеживает. – Анджей снова наполнил бокалы, очистил апельсин и, разломив на дольки, протянул на салфетке Маше. – Кушай, милая сестричка. Признаться, впервые в жизни я чувствую себя с женщиной так легко и раскованно. И, кажется, впервые женщине от меня ничего не нужно, кроме воспоминаний о детстве. Или ты постарел, Анджей Мечислав Ясенский, или… Послушай, сестричка, а что если нам провести сегодняшний вечер вместе? Как говорится, по-родственному? Не бойся – я не собираюсь склонять тебя к инцесту. Нам не мешало бы кое-что обсудить серьезно. Обещаю припомнить кое-что еще из своего далекого детства. Общество тетки и кузин к воспоминаниям подобного рода не располагает. Согласна остаться у меня?

– Я сама собиралась напроситься к тебе в гости, – ответила Маша.

– Я мог бы сказать, что ты помогла мне все вспомнить. Что я узнал на фотографии отца с матерью, могу показать дом отца Юлиана, в котором мы жили, когда я был ребенком. Говоришь, там теперь офицерский клуб? Но ведь я на самом деле что-то такое помню… – Он морщился, закуривал сигарету, делал глоток вина из бокала. – Проклятое воображение. Ты его так распалила. Господи, да я вижу этот дом и сад, отца Юлиана на веранде… Я ведь свободно говорю по-польски, знаешь? У меня вообще талант к языкам, и я в любой европейской стране чувствую себя как рыба в воде. А тот… Ян… он знает языки?

– Да. Но польский забыл – мне рассказывали об этом его приемные родители. Он говорил свободно на английском и немецком. Любил музыку. А вы… ты любишь музыку?

– Только ту, что была до Бетховена. Этот чертов глухарь смешал в одну кучу землю и небо и тем, кто шел следом за ним, это понравилось. Правда, я делаю исключение для Шопена – наверное, всему виной голос крови. Но я не играю ни на чем, кроме гитары.

– Ты чем-то похож на Яна, – удивленно говорила Маша. – Да, да, ты на самом деле на него похож, хотя это противоречит всякой логике.

– Ты хочешь сказать, что и ко мне испытываешь не только сестринские чувства? Что ж, я не возражаю. Только мы об этом никому не скажем – провинция есть провинция.

– Нет, ты меня не так понял. Дело в том… Дело в том, что я совсем не помню Яна. Потому что я его выдумала. Как до этого выдумала Толю. Я тоже большая фантазерка, понимаешь?

…Она проснулась среди ночи в широкой кровати. Рядом спал мужчина. Она не сразу вспомнила, кто он, а вспомнив, заплакала.

– Ты что? – Мужчина поднял голову и протянул к ней руку. – Ну, ну, моя девочка, ты такая замечательная женщина, хоть и была здорово под кайфом. Мне очень жаль этого беднягу Яна.

– Мы… занимались любовью? – тихо спросила Маша.

– Да. И обоим было очень хорошо. Мне давно не было так хорошо с женщиной. Ты изумительно отдаешься. Наверное, вместо меня ты представляла этого Яна. – Анджей усмехнулся. – Брат он или не брат – вы оба жертвы предрассудков. А вот во мне их нет. Я готов любить тебя и как сестричку тоже. Не хлюпай носом. Я никому ничего не скажу. Я не из тех, кто хвалится победами в постели.