Люблю только тебя

Как-то в отсутствие мужа в квартиру забрел мужчина, чья физиономия уже мелькала перед Синтией. Не снимая пальто, он направился к старенькому роялю-прямострунке возле окна, ударил обеими руками по серо-желтым клавишам и запел. У него был гнусавый дребезжащий голос, однако Синтия уловила в нем темперамент и страсть истинного самца, с которыми даже в России было не густо. Какое-то время она лежала в постели, слушая его и пытаясь разобраться в собственных ощущениях. (Она провела накануне довольно бурную ночь с каким-то художником-авангардистом и еще не успела как следует восстановить силы.) Организм явно потянуло на секс. Синтия выскользнула из постели и направилась в ванную – последнее время перед занятиями сексом она расчесывала щеткой волосы и натирала тело маслом авокадо. Через десять минут она вышла из ванной с серьезным лицом и в полной сексуальной готовности. И столкнулась в коридоре со своим гостем. В его руке тускло блеснуло дуло револьвера.

– Одевайся. Быстро и по-тихому, – скомандовал он по-английски.

– Я хочу заняться сексом. – Синтия попыталась пройти в комнату.

– Думаешь, я этого не хочу? – Мужчина сделал резкий выпад левой рукой, и Синтия ощутила у себя между ног жесткое и властное прикосновение его пальцев. – Я должен выполнить приказ, поняла?

– Нет, – сказала Синтия. – Сначала займемся сексом. Я не оденусь, пока ты меня не трахнешь.

Последнее слово она произнесла по-русски и совсем без акцента – оно было единственным в ее русскоязычном лексиконе. Она уже стояла возле кровати, когда мужчина крепко схватил ее за талию и одновременно засунул ей в вагину свой неимоверно большой и упругий член.

– Если пикнешь – выверну наизнанку всю начинку, – говорил он запыхавшимся голосом. – Черт, у тебя на самом деле не п… а настоящий капкан…

Через пять минут, когда все было закончено к общему удовольствию и Синтия надела на голое тело серебряные эластичные лосины и Мишину майку с американским флагом на груди, мужчина, тесня ее к двери и снимая с вешалки песцовую шубу, предупредил:

– В машине ко мне не приставай – этот Гера стукач.

– Но мне мало, – возразила Синтия, просовывая руки в рукава шубы. – Мне плохо, когда мало.

Мужчина издал стон и слегка подтолкнул ее коленкой под зад. Когда они спускались в лифте, он вдруг навалился на Синтию всем телом, прижал к стене и ущипнул за ягодицу.

– Больше нельзя, – сказал он, когда лифт остановился на первом этаже. – Я должен выполнить приказ.

Он распахнул заднюю дверцу серой «волги». Она села, за ней – он, и она оказалась зажатой между двумя мужчинами.

Это было восхитительное ощущение, Синтия наслаждалась им, пока они ехали по городу. Когда машина выехала за кольцевую дорогу, мужчины обменялись несколькими фразами. Синтия не поняла ни слова, но почувствовала, что разговор идет о ней. Машина остановилась, съехав на ведущий в березовый лес проселок, и Синтия поняла, что наступил звездный час ее сексуальной жизни.

…Из лесу они возвращались гуськом, и она все время оглядывалась на мужчину, замыкавшего их маленькую колонну – он был ее последним партнером и доставил самые незабываемые ощущения.

– Русские мужчины – это хорошо, – сказала она, преисполненная благодарности и восхищения. – Как замечательно, что Горбачев придумал перестройку.

– Заткнись, сука, – оборвал ее на едва понятном английском тот, кому Синтия адресовала эти слова. – Этому выродку скоро будет хана, и мы запульнем к вам десятка два наших игрушек. Рано радуетесь, буржуи недобитые…

ПОБЕГ

Нонна оставляла еду в летней кухне, хотя Маша ее об этом не просила. Но от того, что каждый вечер на кухне ее ждала вкусная пища, Маша чувствовала себя в странном сговоре с этой женщиной. Словно Нонна не просто поощряла ее побег, а давала понять, что готова встать на защиту ее свободы.

В кухне было душно, но после дня, проведенного вне дома, на ветру и в вечерней свежести реки Маша с удовольствием отдавалась уюту человеческого жилья, чувствуя себя странницей, обретшей временный кров и стол. Она сидела на табуретке возле стола и смотрела через небольшое, завешенное редким тюлем окошко на ковш Большой Медведицы, потягивая из кружки топленое молоко. Ей казалось, звезды запутались в неводе, и какой-то удачливый рыбак вытащил бесценный улов.

…И вдруг поняла, что этот удачливый рыбак – она.

План созрел в считанные секунды. Это даже был не план, а фантазия на тему детства. Взрослому человеку порой удается осуществить то, о чем безнадежно мечтает ребенок. Уж так устроен мир. Маша осторожно вздохнула, боясь спугнуть свою безумную надежду, и стала ждать, когда дом погрузится в темноту.

Дима уехал на следующий день после ее освобождения – она видела из зарослей на противоположном берегу реки, как они с Толей шли на пристань. Дима нелепо жестикулировал и несколько раз споткнулся на ровном месте. Потом она видела, как Толя не спеша возвращался домой, бросая пристальные взгляды в ее сторону. Поначалу от них ей сделалось не по себе, словно Толя пытался нанизать ее на тонкий длинный вертел. Но скоро она поняла, что вырвалась за пределы его власти над ней и отныне ей нечего бояться.

В течение нескольких вечеров она наблюдала за Толей, спрятавшись в густой листве яблони напротив его окна. Он ходил по диагонали из угла в угол комнаты, прикладываясь время от времени к бутылке с вином. Очень скоро его развозило, прямо в одежде он падал на кровать и мгновенно засыпал. Минут через пятнадцать в комнату входила Нонна, раздевала его, накрывала простыней и, перекрестив, удалялась к себе, выключив свет.

События развивались в привычной последовательности и в тот вечер, а потому Маша проникла в дом без особого труда, хотя соприкасавшаяся с крышей ветка была довольно тонкой. Маша была легкой, как бесплотный дух, под ее ногами не скрипнула ни одна половица балкона. Ее окно не было заперто. Забыли, решила она, но уже в следующую секунду поняла, что Нонна сделала это умышленно. И мысленно поблагодарила свою сообщницу.

Деньги лежали там, куда их положил Толя, – в ящике тумбочки возле ее кровати. Их было очень много, Маша взяла три пачки. Она подумала с минуту, стоит или нет брать привезенный Димой паспорт, который тоже оказался здесь. Решила взять.

Она шла в кромешной тьме, ориентируясь по плеску речных волн. Тропинка пролегала там же, что и тридцать с лишним лет назад, но то была уже не узкая тропинка, а накатанная дорога. Маша подумала, что эта дорога хранит воспоминание о ее детских босых ногах.

До речного трамвая в областной центр, где тоже проходило ее детство, оставалось двадцать минут, и она успела обменяться несколькими фразами с сонным матросом дебаркадера, принявшего ее за студентку-геолога: поблизости велись раскопки скифского городища. Она не стала его разочаровывать, тем более что сама собиралась заняться в некотором роде раскопками прошлого.

Когда речной трамвай проплывал мимо дома в окружении густых деревьев, Маша мысленно послала ему привет. Она собиралась вернуться. Правда, она уже не была уверена в том, что Ян, выйдя из плена, прежде всего приедет сюда.