Поцелуй горца

Глава 25

Спущенная с цепи сила

атома изменила все, кроме нашей привычки мыслить…

решение этой лежит проблемы в сердце человечества. Если бы только я знал, то я должен был стать часовщиком.

Альберт Эйнштейн

У сердца есть свои причины — о которых причина ничего не знает.

Базель Паскаль.

Гвен бесчисленное время лежала на плоском камне.

Она ходила с ума от горя. Когда маленький глоток реальности, наконец, вернулся к ней. Оказалось, что невозможно проглотить эту пилюлю – реальность без него. Навсегда.

Как она – блистательный физик – не смогла увидеть, как это происходит?

Как могла она быть такой глупой?

Она была так захвачена пребыванием с Драстеном в шестнадцатом веке, так запуталась в мечтательных планах их будущего, что ее мозг ушел на забастовку, и она не смогла увидеть один критически важный факт в расчетах: В тот момент, когда она изменит его будущее, она изменит и собственное.

В новом будущем, которое они создали, Драстена МакКельтара не зачаровывали. Не прятали в пещере, где она нашла его.

И теперь – в этом новом будущем, которое они создали – потому что Драстена МакКельтара не зачаровывали, она не найдет его, и он никогда не отошлет ее в свой век.

Точно в этот момент, когда возможность, что он зачарован достигла абсолютного нуля, Гвен Кейсиди перестала существовать в его веке. Реальность бросила ее прямо назад, где она была, перед тем как упасть в ущелье. Прямо назад, когда она была там. И никакой нужды в камнях и белом мосту. Реальность шестнадцатого века выплюнула ее, отрицая ее полное существование. Недопустимая аномалия. Драстена никогда не очаровывали – следовательно, у нее не было никакого права существовать в его времени. Так много теорий, которые выдвигал Стивен Хоукин, были не верны, защищая присутствие космических наблюдателей, которые препятствовали парадоксам накапливаться. Теперь было ясно, что силой навязанные вселенной вещи, в будущем перестроятся. Бог ненавидит голое своеобразие, подумала Гвен с полуфырком, который быстро перешел в рыдание.

Она сжала свою голову, неожиданно испугавшись, что ее воспоминания могли растаять.

Но не, напомнил ей ученый, стрелы времени помнят вперед, и следовательно ее память останется целой. Она была в прошлом, и воспоминания обо всех событиях была вытравлена в самом бытие ее существования.

Почему она была не в состоянии понять, что спасая его, она могла потерять его навсегда? Теперь, оглядываясь назад, она не верила, что ни разу не подумала, к какому неизбежному исходу это приведет. Любовь ослепила ее, и, глядя назад, она поняла, что просто не хотела задумываться о том, что могло случиться. Она старательно запрещала себе думать о чем-нибудь связанным с физикой, слишком занятая вкушая простые радости жизни влюбленной женщины.

-Нет, – заплакала она. Как я смогу жить без него?

Слезы катились вниз по ее щекам. Она обвела взглядом скалистую местность, в поисках ущелья в которое она упала, но даже оно исчезло. Больше не было расщелины, раскалывающей северо-восточный край предгорья. Цыгане должны были собственноручно сделать ее, поняла она, может, что бы опустить его туда, кто знает?

То, что она действительно знала было то, что, даже если она вырыла гору щебня из под камня, на котором она сидит, она все равно не найдет под ним горца.

-Нет, – снова закричала она.

Да, прошептал ученый. Он мертв пять столетий.

-Он придет за мной через камни, – настаивала она.

Но он не придет. И ей не надо было быть ученым, что бы понять это. Он не может. Даже если он перенес ранение стрелой, он никогда не использует камни в личных целях. Это было словно кто-то говорил ей, - если ты закончишь свое исследование, сотворишь абсолютное оружие и обрушишь его на ничего не подозревающий мир, Драстен сможет вернуться к тебе.

Она никогда не сможет выпустить такое зло, и не важно, что ей горько.

Так же как и он. Его честь, одна из многих вещей, за которые она полюбила его, будет удерживать их раздельно. Вечно.

Если он даже выжил.

Гвен уронила руки на камень, схватила в руки рюкзак и сильно сжала его. Возможно она никогда не узнает, умер ли он от стрелы или нет. Но если он не погиб в сражении, он все равно умер примерно пять веков назад. Горе душило ее, горе сильнее, чем она даже раньше могла себе представить. Она уткнулась лицом в рюкзак и заплакала.

*****

Прошли часы, прежде, чем ей удалось заставить себя встать с камня и спустится в деревню.

Часы, за которые она рыдала так, словно ее сердце могло разорваться.

Как только она оказалась в деревне, она пошла в свою комнату и отметилась у администратора, но не могла перенести одиночество, поэтому она оцепенело прошла в уютный ресторанчик в гостинице, надеясь встретить Беатрис и Берти. Не поговорить – она с трудом могла говорить – а просто наполниться теплом их присутствия.

Теперь, стоя в дверном проеме обеденного зала, она моргала, когда оглядела ярко освященный интерьер. Я не стану снова плакать, отчаянно повторяла себе Гвен. Она наплачется потом, после того как вернется домой в Санта Фе. Она не развалится здесь.

Она почувствовала себя странно и ново после того как пребывала в шестнадцатом веке. Маленький камин у южной стены зала, казался, миниатюрным по сравнению со средневековыми каминами. Неоновый бар, кричаще украшенный, раздрожал после недель мягко горящих свечей и масленых ламп. Огромное количество столов, с вазами с полевыми цветами, казались слишком маленькими, что бы удобно рассадить гостей. Современный мир теперь был ей безликим, со всеми своими смешанными в кучу формами и стилями.

Ее пристальный взгляд блуждал по торговому автомату с сигаретами в углу. Смутно она поняла, что прошла сквозь худшее в процессе отказа от сигарет в шестнадцатом веке.

Однако же она почувствовала, как ее окатило чрезвычайно саморазрушающее стремление.

Ее пристальный взгляд притянул пожелтевший календарь. 19 сентября. Тот же самый день, когда она вышла на прогулку. Ну конечно, подумала она. Не потеряно ни дня. Может несколько секунд пронеслись в двадцать первом веке, пока она проживала счастливейшие дни в своей жизни в Шотландии шестнадцатого века.

Она шмыгнула носом, рискуя снова расплакаться снова. Гвен смотрела вокруг, думая, что разноцветный костюм Берта будет легко уловить, она чуть не пропустила одинокую седовласую женщину съежившуюся в одной из кабинок расположенных у окон. Ее фигура вырисовывалась в сгущающемся полумраке. Сумерки поймали цвет лица Беатрис в синюю тень, и Гвен поразило то, как старо она выглядела. Ее плечи ссутулились, ее глаза закрылись. Ее широкополая шляпа была смята между ее руками. Когда машина проехала на улице около окон, фары осветили немолодое лицо женщины, обнажая ясные следы слез на ее щеках.

О, Боже, Беатрис плакала? Но почему?

Пораженная Гвен помчалась к кабине. Что могло заставить жизнерадостную Беатрис плакать, и где же Берти? Из того, что Гвен знала о влюбленных парах, существовала единственная причина почему Берт мог оставить Беа одну. Он физически не мог присутствовать там.

Дрожь пробежала по ее горлу.

-Беатрис? – наконец сказала она.

Беатрис испугавшись, встрепенулась. Глаза, которые она подняла на Гвен, были покрасневшими от слез, поглощенными горем.

-нет, – выдохнула Гвен, – Скажите, что ничего не случилось с Бертом, – настояла она. –Скажите!

Внезапно захромав, она вошла в кабинку Беатрис и руку старшей женщины в свои.

–Пожалуйста, – попросила она.

-О, Гвен. Мой Берти в больнице. Это признание вызвало новый приступ слез. Дернув еще одну салфетку из коробки, Беатрис вытерла слезы, выдула нос, потом бросила скомканную салфетку на верхушку солидной кучи.

-Что случилось? С ним все было нормально… этим утром. – Запротестовала Гвен, с трудом принимая действительную дату.

-Я тоже думала, что с ним все прекрасно. Мы делали покупки все утро после того, как ты ушла, смеялись и хорошо проводили время. Он даже чувствовал себя … игриво. – Cказала она со слабой улыбкой. – Потом лучилось это. Он был абсолютно нормальным и просто остановился с самым удивленным и сердитым выражением на лице. Глаза Беатрис наполнились слезами, когда она снов переживала тот момент. – Когда он сжал свою грудь, я все поняла.