Джек Мерсибрайт

Время излечило ее. Ребенку было всего три с половиной года. Ей предстояло еще многое увидеть и сделать. Горе с Шайнером отступило в прошлое и осталось где-то позади.

Весной 1900 года, когда в газетах много писали о войне в Южной Африке, работники приходили к Джеку, чтобы обсудить с ним текущие события.

Они постоянно спрашивали, ожидая, что он знает ответы на все их вопросы.

– Здесь речь идет о Моддер Ривер, – говорил Питер Льюппитт – Где находится эта река?

– Понятия не имею. Я там никогда не был, как и ты!

– Ты же вроде там был в тысяча восемьсот восемьдесят первом году, не так ли?

– Это огромная страна, – ответил ему Джек.

– Мне кажется, что ты только зря тратил время, когда там оказался, – заметил Джо Стреттон, – дела настолько плохи, что нам наверняка там придется все начинать сначала.

– Почему ты, когда был там, не прикончил раз и навсегда этих буров? – спросил его Оливер Лейси. – Мне кажется, что вы их там оставили, чтобы они размножались!

– Это они почти покончили с нами, а не мы с ними.

– Ну мы же не проиграли войну, правда?

– Однако мы ее и не выиграли! Это точно!

– Сколько человек ты убил? – спросил его Перси Рагг.

– Ни одного, – таков был ответ Джека.

– Что, ты не убил ни одного бура? Ты же так метко стреляешь!

– Нет и нет. Я даже не убил ни одного бурского кролика.

– Клянусь, я бы прикончил хотя бы парочку, если бы оказался там, – сказал Харви Стреттон, сверкая глазами.

– Ты-ы-ы, – насмешливо заметил его отец, – им не нужны недомерки вроде тебя.

– Я все равно отправляюсь туда, как только мне исполнится девятнадцать лет!

– Дурачок, к тому времени уже все закончится. Еще месяц, и мы расправимся с бурами.

– Ты тоже так считаешь, Джек? – спросил его Харви.

– Не знаю. Малыш, ты лучше напиши лорду Робертсу и спроси его об этом.

В июне в Ниддап приехали вербовщики и часа два агитировали, пытаясь завербовать волонтеров. Харви сказал, что ему девятнадцать лет, и его взяли на военную службу. Вместе с ним записались еще девять парней из Ниддапа. Спустя несколько недель Харви уже расхаживал в форме, хвалясь перед отцом и остальными работниками.

– Вот это шляпа, – сказал Джонатан Кирби, барабаня пальцами по плоской шляпе Харви, которая была без полей.

– Но она же не защитит твою морду от солнца, не правда ли?

– Что это за полоски на брюках? – приставал к нему Питер Льюппитт. – Чтобы бурам было легче приметить тебя?

– Там мне выдадут тропический шлем, – ответил ему Харви, – и униформу цвета хаки с обмотками.

– Я надеюсь, они не забудут вручить тебе ружье, – заметил его отец. – Не надейся получить мое старое ружье, чтобы забрать с собой на войну. Даже и не мечтай об этом.

– В воскресенье я отправляюсь в казармы, а в понедельник утром у нас начнется обучение.

– Лево-право, лево-право, лево-право, лево! – вдруг завопил Перси Рагг. – Смиррна! На пер-второй рассчитайсь!!

– Я бы ни за что не записался! – сказал Вилл Гонлет, – только подумай, ты ведь покинул своего папашу и младших братьев!

– Ха! – сказал Стреттон, хлопая Харви по плечу. – Кто-то все равно должен идти воевать, не так ли? Только вот я думаю, что он там выдержит не более пяти минут. Может, хотя бы это немного собьет с него спесь!

Харви уехал из Ниддапа вместе с остальными девятью волонтерами, а его место на ферме занял его младший тринадцатилетний брат Эрнст.

– Пока не вернется Харви, я никуда не уйду отсюда, – заявил Эрнст – Тогда уж ему придется попотеть под моим началом. Вот так!

Телята, родившиеся в этом году на ферме, получили кличку Ледисмит и Бломфонтейн.

– И это еще не все, – сказал Джек Ненне. – Питер Льюппитт назвал своего новорожденного сына Кимберли!

– У них родился еще один сын? – спросила Ненна. – У них же уже есть трое сыновей? Почему у Льюппиттов столько сыновей?

– Ну, так случилось, – ответил Джек. – Все ведь предопределено судьбой.

Он разозлился на себя за свои слова. Ему следовало бы помолчать. Ненна очень страдала из-за того, что до сих пор у них не было сыновей, а ей очень хотелось их иметь. В последнее время у нее вообще было какое-то странное настроение. Она старалась убедить себя, что снова беременна, а когда было ясно, что она ошибается, начинала нервничать и становилась мрачной. И тогда даже Джеку не удавалось выжать из нее хотя бы несколько слов.

– Разве ты не хочешь сына? – как-то спросила она. – Конечно, хочешь. Это совершенно естественно! Все мужчины хотят сыновей!

– Я счастлив тем, что у меня есть.

– А я решила, что у нас будет еще и сын, и добьюсь этого. Я твердо решила родить сына.

– Ты что, разговаривала с Эми Гонлет? Слушала ее россказни и сплетни старых бабок?

– Почему бы нет? У нее одиннадцать детей, не так ли?

– Это потому, что старик Вилл – пастух. У пастухов всегда много детей. Они привыкли управляться со стадом. Ясно?

– Я серьезно говорю, – продолжала Ненна, – нечего тебе подшучивать надо мной.

– Что на этот раз предлагает Эми? Пляски под луной? Или стаканчик вина из одуванчиков перед сном?

Хотя он и дразнил Ненну, но что-то его начинало беспокоить. Джек тоже был суеверным и иногда считал, что нельзя требовать слишком многого от судьбы, это может когда-то обернуться и против тебя.

– У нас все в порядке, – сказал он Ненне. – Меня не волнует, что у нас нет сына, и тебе следует тоже успокоиться.

Но Ненна только поглядывала на него лукаво, словно сумела припасти для него сюрприз. Она была так молода и здорова. Доктор Спрей сказал ей, что у нее много сил.

Казалось несправедливым то, что за четыре с половиной года их брака она родила только одного ребенка. И Ненна твердо решила исправить эту несправедливость.

Когда наступило время жатвы, цыгане, как всегда, раскинули табор в березовой роще за главным домом, Ненна ходила туда каждый день и разговаривала с миссис Зиллери Босвелл.

– Сколько вешалок для одежды ты купила у них в обмен на их настойки? – спрашивал Джек. – Мне кажется, что этих настоек хватило бы на всех жителей Ниддапа.

Когда он был с Филиппой в Хоум Филде, проверяя, когда можно будет начать жать пшеницу, один из цыган проскакал мимо них на пегой лошади.

– Ей не следует туда ходить, – сказала Филиппа. – Нельзя, чтобы они чувствовали себя на равных с нами. Ты – ее муж и должен запретить эти походы!

– Я не могу ей ничего запрещать, – ответил Джек смеясь, – я предпочитаю спокойную жизнь.

Но вскоре ему пришлось изменить свое мнение.

Заканчивалась жатва. Работники собрались на одном из участков Мерихоупа и завершали обработку последних тридцати акров смеси ячменя и овса. Все работали допоздна, желая закончить работу до дождя – на небе появились темные облака, и мог разразиться дождь. Уже стемнело, когда Джек шел домой по скошенному полю. Он заметил красные всполохи, где-то позади главного дома.

Развернувшись, он вошел в березовую рощу. Посредине расчищенной поляны он увидел, что горит цыганская кибитка. Дым и пламя из-под крыши вырывались так высоко, что почти достигали верхушек деревьев. Доски полыхали, краска пожухла и растрескалась. Огромные красные искры рассыпались во все стороны. Цыгане стояли и мрачно смотрели на пламя. Джек увидел, как один из них вышел вперед и швырнул в пламя уздечку, седло и сбрую.

– Кто умер? – спросил Джек у миссис Зиллери Босвелл.

– Старик Зананиа, – ответила она.

– Отчего он умер?

– Ему было восемьдесят три года. Он достаточно пожил. Я бы ни за что не подумала, что он умер от болезни.

– И сколько он был болен?

– А, несколько дней. Не могу сказать точно, но хворал он недолго. Он был старый. Перед смертью сказал, что его Розалинда позвала к себе. Вы помните Розалинду? Она умерла, пока мы были в Дингеме.

– Вы приглашали к нему врача? – продолжал расспросы Джек.

– Врача – нет. Никто не может излечить от старости. Миссис Зиллери явно что-то скрывала. Вокруг были мрачные лица, освещенные отблесками огня. Все смотрели на пылающую кибитку. Джек пошел прочь, понимая, что он ничего от них не узнает. Затем он все же остановился и предупредил их: