Страница 7 из 11
Так что его поиск был довольно безнадежен. Но ничего другого ему в голову не приходило.
К третьему получасу он завяз. Техники, обслуживавшие антенны, действовали четко и эффективно, но долгие промежутки между короткими наблюдениями наводили скуку. Поэтому он воспользовался их богатыми компьютерными ресурсами для обработки собранных данных: программное обеспечение ОБМ заглатывало длинные колонки цифр, пока он следил за экранами. Программа Харкина раскладывала сигнал от «Пули» на двоичный код, определяя временные закономерности. Она проверяла каждую поступившую волну, отыскивая повторы. Компьютер работал час за часом, прогоняя и фильтруя сигнал «Пули».
По большей части одни помехи. Но вот…
— А это что? — Ральф указал на пятно, выделявшееся в поле помех.
Экран, на который уставились они с Харкином, рябил, пурга гармоник, сталкивавшихся между собой и блекнущих на глазах. Но этот пик оставался на месте.
Харкин нахмурился:
— Повторяющийся сигнал в микроволновом… — Он просмотрел данные, вглядываясь в переменчивый узор на экране. — Период… ну-ка, посмотрим… сорок семь секунд. Многовато для молодого пульсара.
— Наверное, ошибка. Слишком много.
В астрономии скептический подход к собственным работам обычно окупается. Каждый должен был готов столкнуться с ошибкой. Джо Вебер ошибся в определении гравитационных волн, воспользовавшись изобретенным им методом. И навсегда остался с подпорченной репутацией, хотя был блестящим, оригинальным ученым.
Лицо Харкина застыло.
— Все равно, так и есть.
— Наверняка ошибка.
— Черт возьми, Ральф, я знаю свою программу.
— Давай проверим как следует.
Еще несколько часов работы показали, что ошибки нет.
— Ладно, забавно, но это на самом деле. — Ральф задумчиво протер глаза. — Тогда давай посмотрим сам пульс.
А вот пульса не оказалось. Закономерность не распространялась на широкую полосу частот. На одной целой и одной десятой гигагерца она выделялась явно и отчетливо, а больше пиков не было.
— Это не пульсар, — сделал вывод Харкин. Ральф почувствовал, как чаще забилось сердце.
Повторяющаяся вспышка. Пиковый сигнал, выделяющийся из шума и проявляющийся для нас каждые сорок семь секунд.
— Чертовски забавно, — с беспокойством проговорил Харкин. — Надеюсь, это не сбой в программе.
Об этом Ральф не подумал.
— Да ведь это лучшая фильтрующая программа в мире. Харкин ухмыльнулся, дубленая кожа лица пошла морщинами.
— Как бы твои комплименты не вскружили мою хорошенькую головку.
Еще два часа Харкин потратил на тщательнейшую проверку программного обеспечения ОБМ и ничего не нашел. Ральф не возражал, ему нужно было время на размышления. Он устроил себе передышку — Харкин был не из тех, кто отдыхает, когда есть работа, — и посмотрел игры Кубка за компанию с инженерами в операторской. Им пришлось опустить антенну для ремонта, но прием был достаточно хорош, чтобы дотянуться до горизонта и перехватить передачу чикагского телевидения. В широком эфире Кубок не транслировался, а здесь были двое из Чикагского университета. Матч они проиграли, но игра была увлекательной, и Ральф вернулся отдохнувшим. К тому же у него возникла идея. Или зародыш идеи.
— А что, если эта штука намного больше нейтронной звезды? — обратился он к Харкину, который так и не тронулся со своего места на вращающемся кресле перед панелью с шестью экранами.
— Тогда где источник энергии?
— Ума не приложу. Но я к тому, что это может оказаться что-нибудь довольно обыкновенное, просто движется быстро.
— Например?
— Например, белый карлик, только очень старый, мертвый.
— Так что невидим в визуальном диапазоне? Телескоп Хаббла уже направляли на местоположение «Пули» и ничего там не увидели.
— Вырвался из какой-то звездной системы, движется быстро, не нейтронная звезда… Может такое быть?
Харкин скептически хмыкнул:
— Гм… надо подумать. Только… откуда берутся релятивистские электроны, обеспечивающие микроволновый сигнал?
Это с трудом поддавалось объяснению. Старый белый карлик определенно не мог испускать электроны.
— Слушай, не знаю, — помедлив, признался Ральф. — И мне надо возвращаться к себе, у меня занятия. Нельзя ли выкроить для меня еще несколько лоскутков времени при настройке антенн?
— Попробую, — неуверенно отозвался Харкин.
— Перешлешь мне результаты, когда найдется время?
— Ты сможешь сам обработать данные?
— Если ты дашь мне программу, конечно, просчитаю. Харкин пожал плечами:
— Этот сорокасемисекундный период… чертовски забавно. Так что… ладно, пожалуй…
Ральф вымотался, зато, по крайней мере, игра продолжалась. К чему бы она ни привела.
На следующий день Ральф несколько часов просидел над программой-фильтром, на цыпочках пробираясь сквозь методики Харкина. Многие считали Харкина лучшим в мире наблюдателем при работе с большими антеннами. Он играл на электронике, как на скрипке.
Харкин был хорошим учителем, потому что не умел учить. Вместо того чтобы учить, он просто показывал. Сопровождая показ рассказами и примерами, иногда даже шутливыми, а иногда непонятными, Харкин наконец открывал новый параметр обзора или же вводил новую ноту в песню, и тогда все становилось ясно. Таким способом Харкин показал ему, как пользоваться программой, чтобы дотошно проверить все результаты. Этот костлявый астроном научил его играть на радиотелескопе шириной с футбольное поле, как на музыкальном инструменте, понимать его капризы и заблуждения и извлекать из него истину, которой он сам не знает. Это была наука, строгая и скрупулезная, но создавать ее было искусством. В конечном счете надо было оправдать каждый шаг, каждый вывод, но все доказательство держалось на интуиции, как ледяной кубик на слое талой воды.
— Слушай, Энди, — непринужденно обратился Ральф к трубке сотового, разглядывая в широкое окно пустыню Нью-Мексико и белые тарелки антенн, направленные в небо. — Я не припоминаю, вы там просматривали «Пулю» на длинных периодах или нет? Данные по «Пуле». Помнишь, мы об этом говорили в Бранконе?
— «Пуля»? Ах да, G369.23-0.82.
— Точно. Слушай, на каком периоде вы остановились? Долгое молчание. Ральф, кажется, даже расслышал шум уличного движения.
— Эй, я не вовремя?
— Нет, просто иду по Масс-авеню, пытаюсь вспомнить. Кажется, мы дошли примерно до тридцати секунд. И ни черта не увидели.
— Отлично. Я тут снова занялся «Пулей», получил кое-какие предварительные данные и подумал, что лучше свериться с твоими.
— Ага… — Новая пауза. — И сколько же?
— Много, — осторожно ответил Ральф. — Понимаешь, мы еще анализируем данные.
— Значит, действительно старый пульсар. Я думал, старые уже не способны излучать.
— Я тоже. Во всяком случае, им бы не полагалось.
Ральф напомнил себе, что надо посоветоваться с теоретиками.
— Тогда неудивительно, что мы не нашли останков сверхновой. Они уже погасли или слишком удалены.
— Правда, забавно, что нам удалось принять такой старый сигнал от пульсара за пол-Галактики от нас? Хотя, как я заметил, он становится ярче.
— Да, забавно… — озадаченно отозвался Энди. — Хм, ярче… — Интересно, виден ли он на прежних обзорных снимках?
— Да, вот я и подумал, что надо бы тебе сказать.
Они обменялись еще парой личных фраз, и Ральф отключился.
Харкин работал с экранами, но обернулся к нему, приподняв бровь.
— Бинго! — воскликнул Ральф.
Едва Ирэн вошла в кофейню и они поцеловались, Ральф заметил в ее глазах любопытство. В облегающем голубом платье она выглядела ослепительно, и он тоже щеголял в нарядном костюме. Он велел ей принарядиться, и теперь она часто моргала, ожидая объяснений.
— Куда мы собираемся?
Он, даже не присев, сообщил ей:
— Знаешь, единственное место, где в меня не кидают гнилыми фруктами, едва я запою, — это церковь.