Страница 9 из 90
— Однажды ночью, — сказал Филиппо, чтобы не остаться в долгу перед соперником, — я ехал в купе с одним незнакомцем, который храпел. «Ваш храп мешает мне спать, — сказал я ему. — Прекратите». «Не могу, — ответил тот. — Это болезнь, от которой мне не избавиться никогда, я перепробовал все на свете». «Если хотите, — сказал я ему, — я вас вылечу, и немедленно». «Господи, хорошо бы! — воскликнул тот. Я вытащил пистолет, зарядил его, положил рядом и сказал: «Прекратите храпеть». Незнакомец прекратил храпеть, как по волшебству.
— Да, славное средство, — заметил Солнечный Луч с восхищением, кладя на место свою непрезентабельную шляпу, которая слетела на голову Филиппо вследствие толчка поезда.
— Но это еще не все, — продолжал старик. — Я смог уснуть. Внезапно меня разбудил сильный шум. Я открыл глаза и увидел, что мой спутник блаженно храпит. Я разбудил его и говорю: «Приятель, хватит храпеть, мне хочется поспать». Тот открыл один глаз и собрался было продолжать храпеть; я ищу свой пистолет и не нахожу его; тут я вижу его в руках моего спутника, который улыбается и говорит: «Хватит спать, мне хочется похрапеть». — Старик повернулся к Сусанне: — Ты слышала про этот случай, о котором я только что рассказал?
— Нет, — ответила Сусанна. — Но это ничего. Ты его будешь рассказывать еще раз сто.
Гверрандо не хотел уступать:
— Кстати, о незнакомцах в купе, — сказал он. — Однажды мне попался акробат, который ехал в турне. Он попросил меня уступить ему верхнюю полку, что я охотно и сделал, и он всю ночь для тренировки выполнял сложнейшие фигуры. Я, лежа в постели, наслаждался этими сальто-мортале и не мог сомкнуть глаз, восхищаясь великим атлетом. Изредка со своей полки я робко бормотал: «Довольно!» — как это делают в конном цирке; но акробат, у которого мужества было на десятерых, меня не слушал. Наконец, измученный волнением, я заснул, и для воздушного гимнаста это стало катастрофой — оставшись без зрителей, начал выполнять упражнения очень плохо, так что даже свалился на меня, сломав мне полку.
— А я, — сказал Филиппо, ощутивший, что начинает проигрывать, — однажды подшутил над пассажирами соседнего купе: всю поездку держал открытой дверь туалета, общего для обоих купе; так что соседи, английская пара в свадебном путешествии, так и не смогли туда войти. Так вот, представляете? На конечной станции молодоженов встречала восторженная толпа, которая ожидала приезда пары знаменитых негритянских танцоров.
Гверрандо не находил, чем ответить.
— Один раз, — немного поразмыслив, начал он злобно, — я сел на поезд на промежуточной станции. Была только одна свободная полка в купе, где уже ехала одна дама. «Хорошо, — сказал я контролеру, — давайте мне эту полку; я расположусь сверху, если дама предпочитает быть внизу; или, если она предпочитает, чтобы я был внизу, а сама сверху…»
— Не надо скабрезностей! — закричал сияющий Филиппо, видя, как лицо Баттисты заливает краска.
— Нет, надо! — крикнула Сусанна.
Гверрандо продолжил:
— Но контролер сказал мне: «Нельзя, синьор; правила запрещают мужчине занимать свободное месте в купе, где уже едет дама». «Но они же не запрещают, — возразил я, входя в купе, — занимать уже занятое место».
Филиппо был страшно доволен: убожество последнего случая, рассказанного Гверрандо, обеспечивало победу ему. Поэтому он просто сказал:
— В первый раз, когда я ехал в спальном вагоне, я совершенно не представлял себе, какие кнопки, кнопочки, звонки нажимать и для чего, какие кольца тянуть, какие задвижки отодвигать и на какие крючки и что вешать; я был один и провел всю ночь, осторожно изучая «как и что» этих таинственных приспособлений: нажимал кнопку, думая, что открываю окно, но включался синий свет; в темноте, двигаясь ощупью вдоль стенок, находил другую кнопку, чтобы включить белый свет, но в дверь стучал проводник: «Вызывали?»; мне нужно было заказать бутылку минеральной воды; я тянул за крючок — и открывалась потайная дверца; я поднимал маленький рычаг — и выезжала миска с водой; я хотел закрыть окно, но выключал свет; хотел повесить шляпу, но зажигал свет. В конце концов я зарекся что-либо трогать и, более не в состоянии зажечь синий свет, провел ночь, глядя на таинственные устройства. Особенно привлекла мое внимание одна штучка, которая так и манила к себе: латунное кольцо на маленьком рычажке, к которому я до сих пор не прикасался и о назначении которого не имел ни малейшего понятия. Я постарался к нему не притрагиваться, опасаясь, что поезд остановится посреди поля, или вагон начнет трясти, или мы все перевернемся вместе с паровозом. На следующее утро, когда пришел проводник, я не смог пересилить любопытства: «Скажите-ка, — спросил я, — для чего вот это устройство?» Он улыбнулся: «Это колечко у нас — для тех пассажиров, которые не могут устоять перед желанием потрогать что-нибудь, не вызывая при этом никакого происшествия».
У Гверрандо, которому больше ничего не вспоминалось из жизни в спальных вагонах, лицо стало землистого цвета. Он вытащил шприц и сделал себе укол. Элегантный молодой человек был очень завистлив и должен был делать себе уколы морфия, чтобы забывать о неприятных вещах.
Филиппо захотелось добить его.
— Несколько дней назад, — произнес он, — едучи в спальном вагоне, я выставил туфли за окно, имея привычку к жизни в гостиницах.
Гверрандо дал ему договорить. Потом произнес совершенно спокойно:
— Когда и где?
— Время было около полуночи, — сказал Филиппо, — поезд проезжал мимо железнодорожной будки на двухсотом километре от Рима, где работает один старый и добросовестный обходчик.
— Понятно, — бесстрастно отозвался Гверрандо, — я как раз проезжал в спальном вагоне мимо той же будки в семь утра: я открыл окно и обнаружил пару прекрасно начищенных туфель, висящих в воздухе.
Филиппо был посрамлен: этот темный проходимец разбил его в пух и прах. Будучи слишком воспитанным, чтобы показать свою досаду, он сдержался.
— Солнечный Лучик, смелее! — произнес он, чтобы отвлечь внимание. — Теперь мы хотим услышать какую-нибудь историю от вас.
Баттиста, у которого лицевые мускулы болели от слишком продолжительного усилия изображать улыбку, как раз снова пристраивал на багажной сетке свою шляпу, упавшую на Гверрандо вследствие дерганья поезда. Зная один еврейский анекдот, он начал его рассказывать:
— Славный Абрам, — начал он, — выиграл в лотерею. Вы спросите — как же так? Такой экономный человек, можно сказать, с рождения знающий цену деньгам, рисковал ими в игре? Разве нет множества других более прибыльных дел, приносящих двадцать, тридцать, даже пятьдесят, а то и — как знать — сто процентов? О, не пугайтесь! Почтенный Абрам не потерял рассудок; его голова, сохранившая ясный ум, по-прежнему крепко сидит на плечах. Его семья может быть довольна: старая мать Сара, старый отец Моисей, любимая жена Эсфирь, дети Иезекииль, Юдифь, Давид, Иеремия, и все остальные домочадцы могут жить спокойно…
Баттиста осекся. От внимательного взгляда Филиппо его мозг вдруг пронзила колючая мысль: а что если старик — еврей? Он постарался исправить положение, заключив анекдот несмешной концовкой, зато лестной для еврея. Он сказал:
— Дело в том, что Абрам, как и все евреи, расточителен, щедр, мало ценит деньги и очень честен.
— Да что вы несете? — закричала Сусанна. — Там все не так. Я расскажу, как там было дальше: скажу по секрету, там говорится об одной выигрышной комбинации из трех цифр, которая нашлась в старом костюме, висевшем в лавке. Так вот, чтобы отпраздновать выигрыш, Абрам решил — предки не перевернутся в гробах? пророки не возмутятся? — рискнуть и потратить очень скромную сумму на поход в кино. Два раза пересчитав деньги для верности…
Тут Сусанна, увидев смущенное лицо Баттисты и вспомнив его очень лестные для евреев слова, подумала: «А, может, он еврей?» И неловко замолчала.