Красавец Джой

— Ты прелесть, Лора! Ступай, отдохни, а я поиграю с собаками.

И с этими словами он схватил мяч и побежал вниз, зовя нас за собой. Лора успела перехватить его на дороге и крепко расцеловать. Маленький брат был всеобщий любимец.

У нас затеялась чудная игра в мяч. Лора научила нас разным играм. Мы умели прятать мяч и искать его; мы ловко его подбрасывали и ловили.

Билли играл искуснее моего. Помню одну его выдумку, показавшуюся мне очень умной. Он бросал мячик между балясинками лестницы вниз, прислушивался, когда он ударится об пол, и тогда сбегал за ним.

Ему часто приходилось играть одному, потому что Лора, хотя и очень любила порезвиться с нами, но она не всегда была свободна: она еще училась с отцом и помогала матери по хозяйству. Билли, наигравшись вдоволь, всегда приносил мяч к Лоре и клал его у ее ног.

Нас, кроме того, научили разным проделкам. Самый трудный наш фокус состоял в отгадывании азбуки. Лора долго нас этому учила. Перед нами клали книгу; мы пристально смотрели на нее, потом Лора говорила:

— Слушайте, Джой и Билли! Скажите — «А»!

Мы издавали легкий визг, который должен был выразить «А»; для «Б» мы громче визжали и так далее, пока мы не доходили до рычанья и лаянья на некоторых буквах.

На «С» мы прыгали, а на последней букве толкали книгу и бегали по комнате.

Когда посетители смотрели на наше представление, все обыкновенно говорили:

— Какие умные собаки! Совсем необыкновенные!

Но, право же, мы с Билли не отличались умственными способностями от любой уличной собаки, и научились всем штукам только благодаря терпению и любви, с которыми Лора принималась за наше обучение. Я уверен, что Дженкинс считал меня глупой собакой; у него я бы ничему не научился.

Я с радостью исполнял разные поручения для хозяйки и Лоры; они приучили Билли и меня быть полезными помощниками.

Госпожа Морис не любила ходить вверх и вниз по лестнице: мы бегали то за тем, то за другим для нее. Сколько раз она, бывало, выйдет в переднюю и скажет: «Лора, принеси мне новую метелку. Ступай за ней, Джой». Я весело бежал наверх за метелкой. Потом приходил черед Билли.

— Билли, — говорила хозяйка, — я забыла ключи наверху, принеси мне их.

Мы скоро стали понимать названия разных предметов и знали, где что лежит. В дни общей домашней чистки на нашу долю выпадало немало работы. Если госпожа Морис была слишком далеко от кухни, чтобы крикнуть, что нужно, кухарке Марье, то кто-нибудь из нас относил на кухню письменное приказание госпожи.

Билли всегда принимал письма и газеты от почтальона и носил их в кабинет господина Мориса, а я разносил по комнатам починенное чистое белье. Не надо было говорить мне чья вещь: я узнавал чутьем что кому принадлежало. У нас, собак, очень тонкое чутье. Сколько мне бывало забот благодаря этому чутью. Раз я исходил весь город, отыскивая Лору по заказу госпожи Морис. И что же оказалось? — я нашел бедную девочку, обутую в Лорины башмаки.

Да, еще надо рассказать про хвост Билли. Обыкновенно фокс-терьерам обрезают хвосты, но Билли попал таким маленьким в руки Лоры, что ему еще не успели обрезать хвост. Лора же, конечно, никогда не позволила бы подвергнуть Билли этой операции. Однажды пришел к нам господин Робинсон и сказал, глядя на Билли:

— Славная вышла собачка, но ее уродует длинный хвост.

— Послушайте, — сказала ему госпожа Морис, взяв Билли на руки, — не правда ли, у этой собаки прекрасное телосложение?

— Ваша правда, — отвечал посетитель, — только одно и портит ее — это длинный хвост.

— Но ведь Создатель, думаю, был довольно мудр, чтобы знать, какой хвост приличен собаке, — возразила госпожа Морис.

Господин Робинсон ничего не нашелся на это ответить и только рассмеялся, говоря, что наша хозяйка и дочь ее Лора — чудачки.

Глава XI

КОШКА МАЛЬТА

У Морисов жила кошка довольно необыкновенного вида. Шерсть у нее была темно-серая, мышиного цвета, глаза зеленовато-желтые, и в первое время моего пребывания в доме эти глаза смотрели на меня очень недружелюбно. Но, познакомившись со мной поближе, кошка полюбила меня, и мы стали большими друзьями.

Ей было три года, когда я узнал ее. Она была, как мне рассказывали, из далеких стран. Ее привезли на корабле. Говорят, что это была мальтийская кошка, и звали ее поэтому Мальтой. Я видел кошек и раньше, и после того, но такой доброй, как Мальта, никогда не встречал. Ее котята все умерли. Бедная кошка страшно убивалась по ним, ходила по всему дому, жалобно клича их. Потом она убежала в лес. Оттуда она вернулась, неся во рту маленькую белочку. Уложив ее в свою корзинку, Мальта кормила ее и нянчила до тех пор, пока белка не выросла и не убежала назад в лес.

Кошка наша была очень понятлива и всегда являлась на зов. Лора обыкновенно созывала своих любимцев свистком. Свисток ее издавал резкий звук, который мы могли слышать издали. Сколько раз я видел, как Лора, бывало, выйдет на заднее крыльцо и свистнет в свою серебряную свистульку; тотчас же откуда-нибудь, чаще всего сверху, появится круглая кошачья головка — Мальта была охотница полазать, — и кошка бежала по забору к Лоре, мяуча так смешно, коротко: «Мяу! Мяу!…»

Лора очень баловала ее. Она угощала ее то тем, то другим кошачьим лакомством, потом возьмет, бывало, ее на плечо и так гуляет с ней по саду. Мальта платила тоже лаской молодой хозяйке: она лизала ей лицо или волосы своим маленьким шершавым язычком. Вечером, лежа у камина, Мальта часто выражала свою любовь ко мне и к Билли, вылизывала тщательно нашу шерсть.

Кухарка Морисов очень любила кошек и старалась удержать Мальту в кухне, но ее ничем нельзя было удержать, если сверху доносились звуки музыки. Все звери в доме Морисов любили музыку. Как только, бывало, Лора заиграет или запоет, мы собираемся со всех концов дома в гостиную. Мальта пищала, просясь наверх, прибегала крыса, а за ней торопливо прыгал попугай.

Мы обыкновенно рассаживались так: крыса — на плече Лоры, спрятав розовый нос в ее локонах; я помещался под роялем рядом с Мальтой и попугаем, и так мы не двигались с места до конца музыки.

Мальта не боялась домашних собак, но с чужими она держала себя осторожно, зная, что они могут обидеть ее.

Она отлично знала, что не надо делать; она никогда не замышляла даже ничего дурного против канареек и попугая. Оставаясь одна с ними в комнате, она ни разу не подумала тронуть их. Лежит, бывало, греется на солнце, жмурит глаза и с удовольствием слушает пение канареек.

Лора отучила ее даже ловить птиц вне дома. Мальта первое время все таскала пойманных воробьев к Лоре, которую она горячо любила, и клала птичек к ее ногам. Лора брала птичку в руки, долго ласкала ее, целовала, жалела ее и бранила кошку, которая, пристыженная, пряталась в какой-нибудь уголок. После этого Лора выходила и сажала птичку на ветку дерева, а Мальта зорко следила за ней глазами. Случилось, наконец, вот что: Мальта сидела раз на крыльце дома, поглядывая на прыгающих по дорожке воробьев. Она вздрагивала иногда от желания поймать воробушка, но каждый раз она сдерживала себя. Вот, однако, из-за забора стала подкрадываться чужая кошка. Мальта вскочила и прогнала ее со двора, потом опять улеглась и, не шевелясь, смотрела на птиц. Лора, заметившая борьбу Мальты с искушением, обласкала ее и сказала особенно ласково:

— Пойди сюда, Мальта!

Кошка подошла, мяуча и ласкаясь, к Лоре. Девушка взяла ее на руки и пошла с ней в кухню, где она попросила кухарку напоить Мальту самым хорошим парным молоком.

После этого Мальта, кажется, ни разу не ловила птичек. Да и зачем было бы такой сытой, выхоленной кошке вредить невинным тварям?

Мальта была домоседка, — не то, что мы с Джимом; нам случалось убегать далеко от дома. Раз младший мальчик Морисов, Вилли, собрался миль за пятьдесят к одному маленькому приятелю погостить. Ему захотелось непременно взять с собой кошку. Мать говорила ему, что кошки не любят перемены места, но он так настойчиво просил отпустить кошку с ним, так обещал беречь ее дорогой, что, наконец, ему позволили взять с собой.