Страница 15 из 26
Глава XVI
ЛОШАДИ ГОСПОДИНА ВУДА
На другое утро я встал очень рано. Так как я спал под дровяным навесом, я мог выйти побегать, когда вздумается.
Навес был позади дома; рядом находился сарай с инструментами. Немного дальше стояла конюшня, от которой были настланы доски по земле до хлебного амбара. Я побежал по дощатой дорожке и заглянул в конюшню. Двери были открыты настежь, и солнце светило внутрь строения. Я увидел несколько лошадей: одни стояли ко мне головами, другие — спиной. Они были на свободе и могли двигаться, сколько хотели.
Кто-то ходил на другом конце конюшни, и я сейчас же узнал господина Вуда. Какая у него чудная, светлая конюшня, подумал я, не то, что у Дженкинса, где так дурно пахло! Здесь воздух был такой же чистый, как на дворе. В стене были вделаны частые решетки для того, чтобы воздух проникал свободно в конюшню, но они были так устроены, что сквозного ветра не могло быть. Господин Вуд подходил то к одной, то к другой лошади, разговаривая с ними бодрым веселым голосом. Он заметил меня и крикнул:
— А, с добрым утром, Джой! Ты встаешь рано. Не подходи к лошадям слишком близко, их напугала моя прежняя собака, пожалуй, они и тебя захотят лягнуть. Собака, что человек: попадется одна дурная, и пойдет про всех дурная слава. Ну что, как тебе нравится моя конюшня, старина?
Господин Вуд все время со мной разговаривал о своих лошадях. Видно было, что они — его гордость.
Я люблю, когда люди разговаривают со мной.
Я внимательно следил за тем, как господин Вуд чистил большую серую ломовую лошадь, которую он называл Голландцем. Он взял щетку в правую руку, скребницу в левую и тщательно работал ими. Почистив лошадь, он обтер ее сукном.
— Хорошая чистка стоит двух гарнцев овса, — сказал он.
Потом он нагнулся и осмотрел подковы.
— Что за скучный человек этот кузнец! — проворчал он. — Все по-своему хочет делать. Говорил я, что Голландца не надо так тяжело ковать, а он все свое; кажется хочет дать мне понять, чтобы я не в свое дело не вмешивался. Мы с тобой, Голландец, отправимся к другому кузнецу. Этого человека ничему не научишь.
Я купил тебя, чтобы ты на меня работал, а не для того, чтобы ты тратил напрасно силы, нося такие тяжелые подковы. Да, Джой, — обратился ко мне господин Вуд, — я хорошо изучил лошадь и пришел к заключению, что заурядная лошадь понимает больше заурядного человека, управляющего ею. Когда я вижу дураков, которые мучат и бьют своих терпеливых лошадей, ничего не понимая в них и считая их за бесчувственный комок земли только с искрой жизни, мне всегда хочется выпрячь лошадей и на их место заложить этих глупцов, да хорошенько поучить их. Вряд ли они выказали бы столько терпенья, как лошади. Посмотри, Джой, на эту лошадь; иной подумает, глядя на нее, что при таком росте у нее вовсе нет нервов, а между тем, она чувствительна не менее девушки. Видишь, как она вздрагивает от легкого прикосновения скребницы. Я купил ее у одного дурака, не знавшего толка в лошадях. Ему продали лошадь с отличным аттестатом, а у него она стала брыкаться, как только подойдет к ней малый. «Видно, у вашего малого рука слишком тяжела», — сказал я ему, когда он мне стал жаловаться на лошадь. — Поверьте мне, что животное никогда ничего не делает без причины». — «Да ведь она простая ломовая лошадь», — возражает он. «Ломовая ли, не ломовая ли, — отвечал я, — это все равно. Я из ваших слов понял, что вам попалась лошадь очень чувствительная. Она может быть при этом ростом со слона. Это еще ничего не доказывает…
Старик заворчал, говоря, что ему в его деле не нужны кровные лошади. Вот я и купил тебя, Голландец». С этими словами господин Вуд погладил большую лошадь и перешел в другое стойло. В каждом стойле было пойло с чистой водой. К пойлам были приделаны подъемные крыши, которые опускались, когда лошадь возвращалась в стойло разгоряченная, чтобы она не пила, пока не остынет. В другое время она могла пить, сколько угодно.
У Вудов был уж такой обычай: держать вдоволь чистой воды для всех зверей.
Даже у меня поставили чашку с водой, хотя я всегда мог пойти напиться у водопоя. Госпожа Вуд просила кухарку Адель позаботиться о том, чтобы вода всегда была у меня наготове.
— Каждому животному хорошо иметь одно определенное место для еды, питья и сна, — сказала она.
Господин Вуд после Голландца занялся вороными, привезшими нас со станции железной дороги.
У Песера оказалась какая-то неисправность во рту. Хозяин внимательно осмотрел его, что было вполне возможно в такой светлой конюшне.
— У меня в конюшне нет темных закоулков, Джой, — опять обратился ко мне господин Вуд, — я задался мыслью не вводить в искушение неряшливых работников. Мне надо солнце везде — в каждом углу моей конюшни. Я не хочу, чтобы мои лошади дышали дурным воздухом, и не желаю, чтобы они пугались на свету после темного помещения. Вот почему мои лошади никогда не хворают.
Он достал с полки бутылку с какой-то жидкостью и полил из нее немного в рот Песера. Лошадь слегка поморщилась, но хозяин ласково уговаривал ее.
— Стой тихо, моя красавица! — говорил он, — сейчас все пройдет.
Лошадь глядела умными глазами на своего хозяина, словно понимая, что он желает ей только добра.
Рядом со стойлом Песера стояла небольшая вороная лошадь на тонких ногах, с неспокойным выражением на худощавой морде. Эта лошадь, несмотря на малый рост и худобу, была хорошая рабочая лошадка, но видно было, что она пошаливает, так что я из осторожности держался подальше от ее копыт.
Господин Вуд ласкал ее и долго с ней возился: это была его любимица.
— Ну, ну! — шутливо говорил он ей, — не капризничай у меня. — Если ты меня укусишь, я дам сдачи. Уж мы с тобой померились силой, и я тебя заставил покориться. Знаешь, Джой, когда я ее купил, у нее была дурная привычка, потому что ее плохо воспитали: бывало, она испугается чего-нибудь и вдруг осадит назад и закружится на месте. Я отучил ее, заставив несколько раз так покружиться, что у нее отпала охота это делать. Так-то, милочка: и лошади, и человеку одинаково полезно уметь, когда нужно, слушаться.
Скэмп — так звали хорошенькую лошадку — мотнула головой и пожевала рукав господина Вуда, но не укусила его. Мне кажется, что она его тоже любила, потому что, когда он ушел от нее, она резко заржала, точно зовя его назад, и он, правда, вернулся к ней и еще приласкал ее.
Всего лошадей на конюшне господина Вуда было шесть. Осмотрев лошадей, хозяин вышел в ворота.
— Каковы у меня лошадки, Джой? — сказал господин Вуд. — Нет у меня кровных лошадей, которых ценят за их родословную, но я не променяю своих добрых простых коней на самых породистых. Я не приучил их к наглазникам, не стригу им хвостов, но они от этого не хуже. Никто не заставит меня надевать наглазники или строгую узду на моих лошадей: я ни за что не стану чем-нибудь мучить моих животных. Нужно быть изрядным простаком, чтобы считать наглазники предохранительной мерой для лошадей, напротив того — большая часть несчастий происходит от них. Право, так. А строгая узда не только мучает, но и уродует лошадь, натягивая все шейные мускулы и заменяя естественный, красивый изгиб лошадиной головы, неловко вздернутой кверху головой. И человеку, и животному часто бывает скверно жить на свете. Ты сам, Джой, должен знать, как бывает иногда дурно на свете. Твои обрезанные уши и хвост свидетельствуют об этом.
Господин Вуд ушел, а я отправился под балкон, где была Лора. Она стояла с распущенными волосами, закутанная в платок, и смотрела на пестрые цветники в саду. Я залаял, и она взглянула на меня.
— Милый мой Джой, — сказала она, — я сейчас оденусь и сойду, и мы погуляем с тобой.
Я лег внизу на большом балконе в ожидании Лоры. Заслышав ее шаги, я вскочил, и мы пошли по дороге к воротам. Когда раздался звонок к чаю, мы с ней бегом вернулись домой. Лора принялась есть с таким аппетитом, что тетка поздравила ее с благотворным действием деревенского воздуха за такое короткое время.