Страница 10 из 59
— Вот если бы твой папа прислал сотню знающих докторов, как я того требовал… — обычно бурчал Хубилай, когда прикованному к ложу Чингину было особенно худо. Но внимательный взгляд великого хана недвусмысленно высказывал Марко сомнения в том, что даже папские лекари помогли бы любимому сыну катайского властителя.
В конце концов, когда безнадежность лечения Чингина стала ясна всем, Хубилай объявил своим наследником на Троне Дракона Тимура, юного сынишку больного царевича. И совсем юный Тимур получил дворцовые покои, равные покоям самого Хубилая, а также доступ к государственной печати. Отец же его тем временем все слабел и слабел.
И все же, когда погода баловала и недужному Чингину становилось получше, он по-прежнему получал несказанную радость от мальчишеской игры в прятки. А еще царевичу доставляло удовольствие потягивать горячее рисовое вино в зеленом павильоне, практикуясь в поэтической каллиграфии и рисовании коней в стиле прославленного Чао Мэн-фу, и играть на лютне, слушая рассказы своего венецианского друга Марко Поло о его путешествии в Катай… Марко Поло — того самого, который сидел теперь на гребне рыбовидного холма в жутких степях Западного Катая, по ту сторону Великой стены в 10000 ли, лихорадочно обшаривая глазами желтоватый горизонт в поисках своего отца или дяди, и желал, чтобы все эти ужасы оказались только игрой или захватывающим рассказом о чужих приключениях.
— Сир Марко, — внезапно прервал размышления своего хозяина татарин Петр, — а что это там на горизонте? Случайно не дым?
И правда дым. Но что это за дым? Дым уютного лагеря Поло? Или какое-нибудь новое чародейство?
— А что говорят твои духи-дьяволы? — спросил Марко у Петра.
— Они говорят, что не следует нам торчать целую ночь на этом продуваемом ветрами холме. Говорят, надо осторожно подобраться к огню и посмотреть, друг там или враг.
— Ха! — недовольно отозвался Марко. — Мое здравое итальянское разумение могло бы подсказать мне то же самое — без помощи всяких дьяволов.
— Значит, ваше здравое итальянское разумение и есть ваши дьяволы, ответил Петр и звонко хлопнул своего коня по крупу.
Но дым не привел их ни к другу, ни к врагу. Когда они, уже к самым сумеркам, наконец добрались до его источника, там оказалось нечто куда более зловещее, чем друг или враг. Ибо дым лениво вился из груды испещренных черными прожилками валунов — а исходил он от хлопьев загадочного угольного камня и… от серой шелковой мантии Никколо Поло. Вокруг же груды валялись громадные кучи испражнений какого-то исполинского хищника. Но ни страшного зверя, ни Никколо поблизости не наблюдалось. Быть может, тварь утащила отца Марко в свое отдаленное логово, чтобы с комфортом насладиться лакомой итальянской пищей?
— А что сейчас говорят твои дьяволы? — спросил Марко с тревожным выражением на вдруг побледневшем лице.
— Мои дьяволы — и, между прочим, ваше здравое итальянское разумение, если вы только к нему прислушаетесь, — говорят, что навозная тропа, оставленная зверем, размечена не хуже большой дороги великого хана. И еще — что она не замарана человеческой кровью. Так что давайте, хозяин, проследуем по этой навозной тропе и выясним, куда она ведет…
Сказано — сделано. Они проследовали по звериным испражнениям за нагромождение валунов и вскоре миновали разнесенные в клочья останки молодого монгола, пораженного отравленной стрелой. А примерно в трех ли от загадочной струйки дыма, на просторной, усыпанной гравием площадке, обнаружили всех остальных! Отца, Никколо, и дядю, Маффео Поло! Лица старших венецианцев выражали смертельную усталость, а одежда висела лохмотьями — но они были живы! Целы и невредимы! Вместе с ученым Ваном и другими членами отряда они разглядывали недвижные трупы лежащих бок о бок грифона и гигантского снежного барса.
— Ну что? Значит, иллюзия? Да? Марон! — обрушивался на ученого Вана дядя Маффео.
— Да. Иллюзия. И очень большая. — Ученый утвердительно кивнул и невозмутимо сунул ладони в рукава своего подшитого мехом черного шелкового халата. — Такая большая и искусная, что даже я — если бы не десятилетия философской практики — мог бы поверить в реальность подобных фантазмов.
Живы… живы почти все — кроме молодого всадника, лопнувшего подобно переспелой виноградине от иллюзии отравленной стрелы, и злополучного катайского чиновника, с аппетитом пожранного грифоном. Целые и невредимые, снова собравшись вместе, они разбили лагерь на ночь. Соорудили костер из все еще тлеющих хлопьев угольного камня и остатков халата Никколо Поло и добавили туда всякую всячину. Ветки полыни, засохшие кизяки невесть каких животных и деревянные части вьючных седел, что валялись повсюду, сброшенные во время бешеной скачки.
— Надо отпраздновать наше избавление от этих напастей, — заявил Маффео Поло, пока все потягивали кислое кобылье молоко и глодали жилистую копченую баранину, да еще несколько плодов ююбы. — Давайте-ка пошлем наших слуг на рынок у Биржи — пусть купят там добрый баррель сладчайшего красного вина Тосканы и корзину свежепойманных сардин из наших родных венецианских лагун. Сардины следует поджарить со свежим репчатым луком и чесноком на золотистом оливковом масле. А есть их должно с горячими пшеничными булочками с хрустящей корочкой, испеченными в большой кирпичной печи, что рядом с кухней в Палаццо ди Поло. Что за чудная трапеза для странствующих купцов, наконец вернувшихся к семейному очагу! Нам следовало бы собрать вокруг себя всех наших племянников и племянниц и поведать им удивительные истории…
— Кажется, я сейчас заплачу, — с тихим вздохом отозвался Никколо. Сколько лет я уже не пробовал горячих пшеничных булочек! Здесь нет ничего, кроме проса, песчаного риса и этой проклятой склизкой лапши, что заползает в глотку, будто змея или червяк! Червяк, будь он проклят!
— Лапша может быть и не столь отвратна, если ее приготовить как надо с оливковым маслом и чесноком. Стоит, пожалуй, добавить и тертого сыра. Нет, венецианцам она вполне могла бы прийтись по вкусу. Многие стали бы выкладывать за нее кругленькие суммы. Давай-ка, братец Никколо, захватим домой немного сухой лапши. Если мы, конечно, вообще туда вернемся, сказал дядя Маффео, сопровождая негромкий вздох Никколо своим собственным, куда более шумным, и закутываясь в плащ из шкуры росомахи, чтобы защититься от ледяного ветра, беспрестанно продувавшего пыльные северо-западные степи.
— Если великий хан когда-нибудь нам позволит… — проворчал Никколо, перебирая свои нефритовые четки (каждая бусина размером с доброе голубиное яйцо, ценою же как минимум в три корзины, полные отборных белых трюфелей, на рынке у Биржи). — А теперь давайте закончим нашу жалкую трапезу из скисшего кобыльего молока, жилистого мяса и этих непонятных фруктов, которые вроде и не фиги, и не финики. Пора спать. Кто знает, какие напасти, может статься, будут подстерегать нас утром — когда мы опять пустимся на поиски этой неуловимой Спящей Красавицы…
— «Может статься», отец? Ты сказал — «может статься»? — переспросил Марко.