Дрянь погода

– Угу.

– Я думала, ты сообщил им номер.

– Я совершил ошибку, Бренда.

– Забыл?

– Нет, не забыл. Я совершил ошибку.

Джим Тайл присел на кровать и рассказал, что он сделал. Бренда вела себя спокойно и говорила о пустяках, потому что пришла сестра делать перевязку. Когда они снова остались одни, Бренда спросила:

– Значит, ты разыскал своего безумного друга. Как?

– Это не важно.

– Он был здесь, в этой палате, и ты нас не познакомил?

Джим усмехнулся:

– Ты была в отрубе, дорогая.

Бренда задумчиво гладила его руку. Потом сказала:

– Наверное, ты действительно меня любишь, раз пошел на это.

– Я напортачил.Извини.

– Проехали. Еще вопрос.

– Валяй.

– Какие шансы, что твой друг поймает гада, укравшего мамино кольцо?

– Очень высокие.

Бренда кивнула и закрыла глаза. Когда ее дыхание стало ровным и спокойным, Джим удостоверился, что это крепкий здоровый сон, а не обморок. Уходя, он поцеловал ее в просвет между бинтами, и тепло щеки его успокоило. Еще он видел, как по ее губам скользнула тень улыбки.

Сцинк уткнулся лбом в подоконник. Он молчал и не шевелился с тех пор, как Августин ушел за оружием. Бонни не понимала: губернатор задремал или просто не обращает на нее внимания?

– Здесь была детская, вы заметили? – спросила он.

Молчание.

– Вы спите?

Никакого ответа.

Залетевшая в разбитое окно оса на секунду заинтересовалась всклокоченной гривой Сцинка. Бонни ее отогнала. В доме напротив залаяли собаки.

Наконец губернатор заговорил, не отрывая головы от подоконника:

– Они вернутся.

– Кто?

– Те, у кого малыш.

– Откуда вы знаете?

Молчание.

– Может, ураган стал последней каплей.

– Оптимистка, – проворчал Сцинк.

Бонни взглянула на утонувшего в луже медвежонка и подумала: ни одна семья не заслуживает, чтобы ее жизнь так ужасно разбилась вдребезги. Казалось, губернатор прочел ее мысли.

– Мне их жаль, – сказал он. – Но прежде всего мне жаль, что они здесь оказались.

– Вы еще больше огорчитесь, если они вернутся.

Губернатор поднял голову, моргнув, как сонная ящерица на крыльце.

– Здесь бывают ураганы, – просто сказал он.

Бонни решила, что ему нужно знать мнение стороннего наблюдателя.

– Люди приезжают сюда, потому что думают: здесь лучше, чем там, где они были. Они верят открыткам. И знаете что? Для многих здесь действительно лучше, чем там, откуда они приехали – с Лонг-Айленда, из Де-Мойна или Гаваны. Жизнь здесь ярче, поэтому стоит рискнуть. Даже если бывают ураганы.

Губернатор оглядел детскую здоровым глазом и проговорил:

– Нагадишь Матери-Природе, и она ответит тем же.

– Люди мечтают, только и всего. Как поселенцы на Диком Западе.

– Дитя!…

– Что? – возмутилась Бонни.

– Что еще заселять-то? – Сцинк снова опустил голову на подоконник. Бонни потянула его за рукав:

– Я хочу, чтобы вы мне показали то, что показывали Максу. Дикую природу.

– Зачем? – хмыкнул губернатор. – Твоего мужа она явно не впечатлила.

– Я другая.

– Очень бы хотелось надеяться.

– Покажете? Пожалуйста.

И снова нет ответа. Хоть бы Августин скорее вернулся. Бонни посмотрела на дом с припаркованным черным джипом и вспомнила, что они видели там за долгое жаркое утро.

Через полчаса после старика подъехало такси. Из дома выскочила рыжая женщина в обтягивающем ярком платье и туфлях на обалденных шпильках. Августин и Бонни пришли к мнению, что это, похоже, проститутка. Женщина втиснулась на заднее сиденье, а Сцинк заметил, что из ее бесстыдных чулок вышел бы отличный невод для кефали.

Чуть позже перед домом остановился «таурус» цвета морской волны. Губернатор сказал, что машина из проката – только прокатные агентства покупают автомобили такого оттенка.

Из машины вышли двое мужчин, оба – с нормальными челюстями. Один – помоложе, ухоженный блондин в очках, с коричневым портфелем. Другой – постарше, осанистее, с коротко стриженными темными волосами – держал в руках планшет с зажимом. Начальственная выправка выдавала в нем бывшего военного, по предположению Сцинка – сержанта. Мужчины оставались в доме долго. Наконец вышел один старший. Он сел за руль, не закрывая дверцу, и стал что-то записывать. Вскоре из-за угла дома со стороны заднего двора появился второй мужчина с портфелем, и оба уехали.

Визитеры не походили на отчаянных головорезов, но Сцинк сказал, что в Майами ни в чем нельзя быть уверенным. Августин понял намек и отправился к пикапу за оружием.

И вот теперь губернатор положил голову на подоконник и что-то напевал. Бонни спросила, как называется песня.

– «Мечта номер девять», – ответил Сцинк.

– Не знаю такой.

Бонни хотелось больше услышать о его жизни – чтобы он открылся и рассказал самые потрясающие, завораживающие истории.

– Спойте мне, – попросила она.

– В следующий раз.

Сцинк показал на другую сторону улицы – из дома вышли мужчина и женщина.

– Что это они делают? – уставилась на них Бонни.

Губернатор поспешно поднялся.

– Пошли, дитя, – сказал он.

Программа Салли Джесси закончилась, и Щелкунчик сделал пару телефонных звонков. Эди так и не поняла, что он там улаживал. Видимо, шевелил мозгами, как поступить со стариком, чтобы избежать убийства.

– Помоги-ка, – сказал он и стал обрывать с карнизов шторы – бордельно-розовые, тяжелые от дождевой воды. Потом они с Эди кое-как расстелили гардины на полу и завернули в них Левона Стихлера.

Получилось что-то похожее на огромный клубничный рогалик.

– Он не задохнется? – спросила Эди.

Щелкунчик сунул кулаком в розовый сверуок:

– Эй, засранец! Воздух есть?

Старик ответил выразительным стоном из-под кляпа.

– Нормально, – сказал Щелкунчик. – Потащили в джип.

Ноша оказалась нелегкой. Щелкунчик ухватился за толстый конец свертка, но каждый шаг отдавался болью в раздробленном колене. Пока выбрались на улицу, старика несколько раз уронили. При этом измученный Щелкунчик сыпал отборной бранью и на одной ноге отплясывал вокруг розового свертка мучительную джигу. Эди открыла заднюю дверцу джипа, и они как-то умудрились свалить Стихлера в багажный отсек.

Щелкунчик прислонился к бамперу, пережидая, пока утихнет жгучая боль в ноге, и тут увидел высокого незнакомца в хаки. Человек вышел из покинутого дома на другой стороне улицы. Его длинные нечесаные космы походили на прихваченную морозцем пеньку. Поначалу Щелкунчик принял человека за бомжа – вьетнамского ветерана или полоумного неудачника, что обитают под виадуками. Но для бродяги мужик шел слишком целеустремленно. Он выглядел не голодным, крепким и серьезно настроенным. Ярдах в десяти за ним поспешала приличного вида девушка.

– Вот черт! – Эди захлопнула дверцу джипа и велела Щелкунчику помалкивать; говорить будет она.

Незнакомец приблизился, и Щелкунчик встал на обе ноги. От боли в разбитом колене он скрежетнул плохо сходящимися зубами. Рука его скользнула за борт пиджака.

– Просим прощения, – сказал незнакомец.

Девушка остановилась у него за спиной, заметно нервничая.

– Вы заблудились? – приветливо спросила Эди.

Незнакомец широко улыбнулся, обнажив потрясающие зубы кинозвезды. Щелкунчик напрягся – это не бомж.

– Какой отличный вопрос! – ответил человек и повернулся к Щелкунчику. – Сэр, у нас с вами есть что-то общее.

– Ты чё буровишь? – нахмурился Щелкунчик.

– Взгляните. – Незнакомец спокойно выковырнул у себя глаз, похожий на отполированный самоцвет, и протянул Щелкунчику. Бандита качнуло, и он ухватился за машину. Скукоженная глазница человека угнетала сильнее блестящего протеза.

– Стекляшка, – сказал незнакомец. – Легкий недостаток, вроде вашей челюсти. Но мы оба не дружим с зеркалом, нет?

– У меня тут без проблем, – ответил Щелкунчик, стараясь не смотреть в лицо человеку. – Ты проповедник, что ли?