Дрянь погода

Макс не смог скрыть изумления:

– Вы были губернатором? Да ладно вам.

– Это вопрос номер два?

Макс суетливо поправил на горле ошейник.

– Нет-нет, второй вопрос вот: почему я?

– Ты стал прекрасной мишенью, когда своими съемками осквернил место бедствия.

– Я там не один снимал, – окрысился Макс. – Туристов было полно.

– Но тебя я увидел первым. – Сцинк налил в жестяную кружку горячего супу и передал надувшемуся пленнику. – Ураган – это святое, а для тебя он забава. Ты меня разозлил, Макс.

Сцинк снял с углей котелок и поднес ко рту. Стеклянный глаз запотел от пара. Капитан опустил котелок и стер с подбородка капли бывшей черепахи.

– Я привязался к мосту и смотрел, как шторм накатывает с океана. Господи, какое зрелище! – Он шагнул к Максу и вздернул его за рубашку, отчего тот выронил кружку с нетронутым супом. Сцинк подтянул пленника повыше. – Двадцать лет я ждал этого шторма. На два-три градуса севернее – и было бы самое то…

Макс завис в железной хватке, болтая ногами. В свирепом взгляде единственного глаза Сцинка светилась страстная мечта.

Капитан опустил пленника на землю и сказал:

– У тебя последний вопрос.

– Что теперь? – спросил очухавшийся Макс.

По грозному лицу Сцинка растеклась улыбка.

– А теперь, Макс, мы будем вместе путешествовать и брать у жизни уроки.

– Ой! – Макс тревожно покосился на глиссер.

Губернатор отрывисто хохотнул, как пролаял, вспугнув стаю белых цапель, и взъерошил пленнику волосы:

– С приливом – в путь!

Отчаявшегося Макса Лэма совсем не привлекали настоящие приключения.

Убивать его, похоже, не собирались, и самой гнетущей заботой стало другое: Если я не вернусь в Нью-Йорк, меня погонят с работы.

Эди Марш грезились тиковые яхты и молодые красивые Кеннеди, когда к ее левой груди пристроилась влажная рука Тони Торреса.

– Хорош тискать, это тебе не помидор, – сказала Эди, приоткрыв один глаз.

– А посмотреть можно? – спросил Тони.

– Исключено.

Но шезлонг, скрипя под тушей торговца, подъехал ближе.

– Никого же нет, – бормотал Тони, возясь с пуговицами на блузке Эди. – И потом, ты ведь моя жена. – Раздался гнусный смешок.

– О господи! – Почувствовав на сосках горячие лучи солнца, Эди открыла глаза. Ну так и есть – этот боров уже ее рассупонил. – Тебе же английским языком сказано.

Тони удовлетворенно оценивал ее груди.

– Не забывай, у кого дробовик, милочка.

– Как романтично, – сказала Эди. – Пригрозить убийством – лучший способ распалить девушку. Только подумаю об этом, и уже вся мокрая. – Она оттолкнула руку Тони и застегнула блузку. – Где же мои очки? – пробормотала она.

Торговец баюкал на брюхе «ремингтон». В пупке у него набралась лужица пота.

– А ты об этом подумаешь. Все одинаковые.

– Я и о раке думаю, только он меня не заводит.

В Тони Торресе Эди привлекало одно – его золотые часы «Картье». Только на них, наверное, такая безвкусная гравировка, что никому втихую не толкнешь.

– У тебя были лысые мужики? – спросил Тони.

– Нет. А ты шанкр видел?

Торговец засопел и отвернулся.

– Кто-то у нас в дурном настроении.

Эди порылась в сумочке и спряталась за черными «Рэй-Банами». Дробовик нервировал, но она решила не дергаться. Старалась не замечать летнего зноя, неумолчного воя пил и грохота самосвалов, шуршанья газеты Тони Торреса. Жаркое солнце помогало представить изрезанные дюнами берега на курорте Виньярд и частные пляжи Маналапана.

Ее грезы прервались шагами на другой стороне улицы. Эди надеялась, что вернулся Щелкунчик, но там оказался человек с двумя маленькими таксами.

Эди почувствовала руку Тони у себя на локте и услышала голос:

– Милая, натри мне, пожалуйста, плечи «Бронзой».

Эди вскочила со стула и перешла через дорогу. Человек наблюдал, как таксы писают на пенек от почтового ящика. Печально ссутулившись, он держал ненатянутые поводки в одной руке и, против ожидания, не приосанился с появлением красивой женщины.

Эди сказала, что собачки просто прелесть. Нагнулась их погладить, и таксы одновременно опрокинулись на спину и принялись ерзать, как червячки на сковородке.

– Как их зовут?

– Доналд и Марла, – ответил человек. Он был невысок и изящен, как доменная печь, одет в персиковую сетчатую рубашку и слаксы цвета хаки. – Вы живете в этом доме?

Заметив, как Тони Торрес пристально наблюдает за ними из шезлонга, Эди спросила незнакомца, не является ли он представителем страховой компании «Среднезападный Ущерб».

– Ну да, – насмешливо ответил человек и показал на собак: – А это мои коллеги из «Меррилл-Линч».

Таксы уже вскочили и, виляя попками, облизывали голые лодыжки Эди.

Человек повел раздвоенным подбородком в сторону Тони Торреса и спросил:

– Ваш родственник? Вы ему жена или сестра?

– Вот еще! – Эди картинно содрогнулась.

– Чудненько. Тогда мой совет: вали-ка, на хрен, отсюда подальше.

Мысли у Эди разбежались. Она посмотрела в оба конца улицы, но Щелкунчика нигде не было.

– Какого черта мнешься? – Человек сунул Эди в руку оба поводка. – Вперед.

Августина разбудили запах кофе и звяканье посуды – в его кухне замужняя женщина готовила завтрак. Похоже, самое время оценить ситуацию.

Отец сидит в тюрьме, мать уехала, звери покойного дядюшки разбежались и бродят среди невинных горожан. Сам Августин тоже свободен – в полнейшем и грустнейшем смысле этого слова. Абсолютно никакой личной ответственности. И как объяснить Бонни Лэм это положение?

Отец был рыбаком и попутно перевозил наркотики, пока его не арестовали у острова Андрос.

Мать уехала в Лас-Вегас и вышла замуж снова. Ее нынешний супруг – тенор-саксофон в оркестре Тони Беннетта.

Последняя подружка работала моделью ног в большом чулочном концерне. Накопив денег, купила дом в Брентвуде, Калифорния, и там делает минет лишь обрезанным агентам киноактеров и случайным режиссерам.

А что насчет вас, спросит миссис Лэм. Чем вы зарабатываете на жизнь?

Читаю банковские счета.

Миссис Лэм выкажет вежливое любопытство, и придется рассказать ей об авиакатастрофе.

Это случилось три года назад, когда я улетал из Нассау после того, как навестил своего старика в тюрьме Фокс-Хилл. Что пилот пьян, я понял, лишь когда наш двухмоторный «Бичкрафт» врезался в вертолет береговой охраны, стоявший в ангаре аэропорта Опа-Лока.

Потом три месяца и семнадцать дней я спал в палате интенсивной терапии больницы имени Джексона. А когда очнулся, был уже богатым. Страховое агентство чартерных воздушных перевозок уладило инцидент с адвокатом, которого я не знаю и по сей день не встречал. Поступил чек на восемьсот тысяч долларов, и я, к своему удивлению, разумно их вложил.

Миссис Лэм, если я верно ее оценил, спросит: так а чем же вы все-таки занимаетесь?

Честно говоря, я и сам не знаю…

Беседа, состоявшаяся за ветчиной с французскими тостами, прошла не совсем так, как это предполагал Августин. Когда он закончил, Бонни Лэм посмотрела на него поверх чашки с кофе и спросила:

– Тот шрам у вас после аварии?

– Какой шрам?

– Внизу спины, похож на букву «У».

– Нет, – сдержанно ответил Августин, – это другое. – И мысленно пометил себе: не разгуливать без рубашки.

Убирая со стола, Бонни спросила об отце.

– Его выдали Багамам, – сказал Августин. – Но он предпочел бы Алабаму.

– Вы с ним близки?

– Конечно. Между нами всего семьсот миль.

– Часто видитесь?

– Как только мне захочется испортить себе настроение.

Августин часто мечтал, чтобы крушение стерло из его памяти то посещение тюрьмы Фокс-Хилл. Однако не стерло. Наверное, они должны были говорить об экстрадиции, о поиске мало-мальски приличного адвоката в Штатах, о возможности договориться с обвинителями, чтобы старик все же выбрался из тюрьмы до скончания этого века.